Империя Солнца - Баллард Джеймс Грэм (читаем книги бесплатно .TXT) 📗

Через неделю после того, как он поселился на квартире у Макстедов, отключили электричество и воду. Джим, стуча задним колесом велосипеда о ступеньки, спустился в вестибюль, где старуха из Ирака как раз о чем-то спорила с китайцем-консьержем. Оба тут же повернулись к Джиму и стали кричать, чтобы он немедленно убирался из дома вон, хотя всю неделю прекрасно знали, что он здесь живет.

Он ушел, и даже с радостью. Крекеры кончились, и за весь вчерашний день он съел всего лишь пакетик заплесневелых бразильских орешков, случайно обнаруженный в буфете. Он ощущал усталость, но в голове и на душе у него было удивительно, до головокружения легко — от нескольких последних капель воды из кранов в ванной он почувствовал себя едва ли не пьяным: похожее чувство бывало у него до войны, перед тем как сесть в машину и отправиться на какую-нибудь вечеринку. Он напомнил себе о родителях, однако их лица уже начали понемногу стираться из памяти. Он все время думал о еде и знал, что в западных пригородах Шанхая полным-полно пустых домов и что тамошних бесконечных запасов крекеров и содовой ему хватит до самого конца войны.

Джим сел на велосипед, вырулил за пределы Французской Концессии и поехал по Коламбиа-роуд. По обе стороны от него тянулись тихие, обсаженные деревьями улицы; в разросшихся садах прятались никем не занятые дома. Дождь смыл чернила с японских свитков, на дубовых дверных панелях остались ярко-красные потеки, и оттого казалось, что всех здешних европейцев и американцев расстреляли прямо на пороге собственных домов.

Японские оккупационные войска были слишком заняты, чтобы всерьез озаботиться этими брошенными домами. Джим выбрал изогнутый в форме полумесяца укромный тупичок, где из-за высокой стены виднелся наполовину каменный, наполовину деревянный дом. Между фонариками на бронзовых консолях у парадной двери висел знакомый пожелтевший японский свиток. Джим прислушался к царящей в доме тишине, а потом спрятал велосипед в наметенной ветром у крыльца куче листьев. С третьей попытки он взобрался на стену выстроенного в тюдоровском стиле гаража, а с нее — на крышу. Потом спустился в густую листву сада, вцепившегося в дом мертвой хваткой, как тяжелый и тягостный сон, от которого никак не можешь проснуться.

Подобрав упавшую с крыши черепицу, Джим пошел по высокой траве к застекленной веранде. Он дождался, пока над головой пролетит самолет, и, разбив окно со встроенным кондиционером, забрался в дом, открыв на полную раскладные жалюзи кондиционера, чтобы не было видно выбитого стекла.

Джим наскоро прошелся по темным комнатам — серия картин в позабытом музее. В доме было много фотографий какой-то очень красивой женщины, и она позировала перед камерой, как кинозвезда. На большой, забранный в раму фотопортрет на рояле и на огромный глобус возле книжного шкафа он не обратил никакого внимания. В недавнем прошлом Джим непременно бы остановился, чтобы поиграть с глобусом — он годами выпрашивал такой у отца, но сейчас он был слишком голоден, чтобы терять несколько лишних секунд.

Дом принадлежал дантисту-бельгийцу. В его кабинете, под висящими на стене — в рамочках — дипломами, стояли белые стеклянные шкафы, а в них — челюсти, десятки челюстей. И они скалились на Джима из полумглы, как ненасытная, о многая глотки, пасть.

Джим прошел через столовую на кухню. Он привычным движением обошел натекшую из холодильника лужу и взглядом знатока окинул полки в кладовой. К немалому его разочарованию, бельгийский дантист и его очаровательная приятельница оказались поклонниками китайской кухни — родители ничего подобного в жизни в рот не брали, — и кладовая, словно склад какого-нибудь заштатного компрадора [26], была сплошь увешана сушеными кишками и связками сморщенных фруктов.

Но там нашлась банка сгущенного молока, такого густого и такого сладкого, какого Джим еще ни разу в жизни не пробовал. Он выпил молоко, сидя за столом в кабинете у дантиста, и зубы улыбались ему из шкафчиков, а потом уснул в спальне на верхнем этаже, на шелковых простынях, хранивших запах женщины с лицом кинозвезды.

9

Мир без добрых людей

Поиски еды были прежде всего, и Джим уехал из дома дантиста на следующее же утро. Очередное временное пристанище он нашел неподалеку, в каменном особняке — с его хозяйкой, вдовой, родители водили знакомство, пока она не уехала в Сан-Франциско. А оттуда он перебрался в следующий, не задерживаясь в каждом очередном доме дольше, чем на несколько дней, отгороженный от далекого злого города высокими стенами и разросшейся густой травой.

Японцы конфисковали все приемники и фотоаппараты, но в остальном дома стояли нетронутыми. В некоторых из них царила роскошь, Джиму мало знакомая — отец был человек не бедный, но нравом отличался вполне спартанским, здесь же были оборудованы целые домашние кинотеатры и бальные залы. Покинутые владельцами «кадиллаки» и «бьюики» медленно оседали в гаражах, по мере того как камеры спускали воздух.

Но полки в кладовых по большей части стояли пустыми, и Джиму приходилось питаться жалкими крохами, оставшимися от бесконечной, в полвека длиной, вечеринки с коктейлями, которая называлась «Шанхай». Иногда, обнаружив в ящике письменного стола нетронутую коробку шоколадных конфет, Джим немного оживал и вспоминал, как танцевали родители — под радио, перед воскресным обедом; и свою спальню на Амхерст-авеню, где жили теперь японские офицеры. Он играл в бильярд в темных бильярдных залах или садился за ломберный стол и устраивал партию в бридж, играя за каждую из сторон настолько честно, насколько это вообще было возможно. Он валялся в странно пахнущих постелях, листая «Эсквайр» и «Лайф», а в доме доктора-американца прочел от корки до корки «Алису в Зазеркалье», сказку о милом и забавном мире, куда менее странном, чем его собственный.

Он заглядывал в детских комнатах в шкафы с игрушками, и каждый раз внутри у него разверзалась какая-то странная пустота. Он перелистывал фотоальбомы, заполненные образами растаявшего мира маскарадов и спортивных праздников. Он все еще надеялся увидеть родителей и часами просиживал у окон в спальнях, а тем временем в плавательных бассейнах западных пригородов Шанхая понемногу убывала вода, оставляя на белоснежных стенках неопрятную драпировку из пены и слизи. Джим был слишком слаб, чтобы задумываться о будущем, но он прекрасно отдавал себе отчет в том, что здешние небогатые запасы пищи скоро подойдут к концу, и что японцы скоро вспомнят об этих пустых домах — в отдельные особняки в районе Амхерст-авеню уже начали вселяться семьи японских гражданских чиновников.

Джим с трудом узнавал собственные отросшие и висевшие сосульками волосы и впалые щеки — чужое лицо в чужом зеркале. Он окидывал взглядом оборвыша, который являлся ему в зеркалах на Коламбиа-роуд, беспризорника, похудевшего в два раза против прежнего и в два раза состарившегося. Большую часть времени Джим помнил, что болен, и иногда целыми днями лежал в постели. Водоснабжение на Коламбиа-роуд давно отключили, а у воды из резервных, вмонтированных в чердачные помещения баков был неприятный металлический привкус. Однажды, когда он лежал пластом в спальне, в мансарде дома на Большом Западном проспекте, в дом вошла группа японцев, штатских, и около часа ходила внизу по комнатам, но Джим слишком плохо себя чувствовал, чтобы их позвать.

Как-то раз среди бела дня, Джим перелез через стену дома за «Америкен кантри-клаб». Он спрыгнул в просторный заросший сад, бросился бежать к веранде и тут вдруг заметил, что возле пустого бассейна расположилась группа японских солдат и варит в котле еду. Трое из них присели на трамплинах и подбрасывали в огонь палочки. Еще один спустился вниз и ковырялся в затонувшем когда-то мусоре: солнечные очки, шапочки для купания.

Японцы смотрели на запнувшегося посреди заросшей лужайки Джима и помешивали рис, в котором плавали редкие куски рыбы. Они не стали хвататься за винтовки, но Джим знал, что бежать от них лучше даже и не пробовать. Он не спеша подошел к краю бассейна и сел на усыпанную листьями плитку. Солдаты стали есть, тихо переговариваясь между собой. Это были крепко сбитые люди с наголо бритыми головами; портупеи и снаряжение у них были несколько добротнее, чем у японских часовых в Шанхае, из чего Джим сделал вывод, что перед ним ветераны из фронтовых частей.