Строговы - Марков Георгий Мокеевич (читать полностью книгу без регистрации txt) 📗
– Э! – воскликнул Демьян. – Такую, как ты, я бы на руках носил.
Анне приятно было слышать это, и она улыбнулась.
– Так говоришь только. А в жизни чуть не угодила бы – бить… Раз у тебя на Устиньку рука поднялась, и мне бы не миновать того же. А Матюша не такой! У него рука на жену никогда не подымется… За что же ты бил Устиньку?
– За тебя.
– Как это так?
– А так… ночью сплю, и чудится мне, будто сплю в обнимку с тобой, проснусь, а рядом – полудурья моя. Ну, иной раз и вдаришь, не без того.
– Дьявол ты… Не жалко?
– Все из-за тебя.
– Ты не чуди, Демьян! Этот грех на тебе лежит, со мной ты его не поделишь, нет, нет! А Матюшку за что хотел порешить?
– Тоже из-за тебя… Думал: убью, спрячу в омуте – и след простыл. А потом к тебе. Сама на поля ко мне прибегала.
Анна виновато опустила голову.
– Ох, и пострадал я тогда, Нюра! Пока Матюха не уехал, жил как в лихорадке. Думал: либо сам прикончит, либо на сход выведет. Слава богу, обошлось мирно.
– Нет, Матюша не такой! – сказала Анна. – Он добрый, он зла не помнит.
Анна поднялась. Демьян поспешил к ней, пытаясь обнять, но она остановила его, – подняв руку, гневно сверкнула глазами:
– Я своему слову хозяйка!
Демьян отступил, смущенный.
Анна отвязала от березы лошадь, с пенька села на нее верхом и поехала.
– Бывай здоров, Демьян Минеич! – озорно крикнула она, обернувшись. – Жениться будешь – на свадьбу зови.
Подъехав к речке, она остановила лошадь и долго осматривала берега, рассуждая вслух:
– Лучше не сыскать для мельницы места. Воды хватит на весь год. Вон там плотину поставить. Тут – амбар. На взгорке – избушку. Матюша приедет – в амбарах хлеба полно, на дворе скота…
Она счастливо засмеялась и тихонько дернула за повод. Лошадь мотнула головой и легкой рысцой побежала берегом речки.
2
Лето стояло ведреное, жаркое, но не засушливое. Изредка проносились ливни и грозы. По ночам выпадали обильные росы. Покос выдался сухой, сено убрали зеленое, пахучее. На пашнях созревал богатый урожай. Сбор меда был редкостный, Захар едва успевал подрезать в ульях соты.
В самый разгар уборки хлеба приехал Влас. Он бродил по пасеке, высматривал все и усиленно расспрашивал о сборе меда, о хозяйстве. Вскоре после его отъезда Захар нагрузил две телеги кадками с медом и поехал в город.
Вернулся он необычно быстро. Агафья выбежала к нему навстречу и ужаснулась: на телегах не было ни покупок, ни кадок из-под меда.
– Пропил все, черт-ерыкалка! – закричала она, зная, что старик повез в этот раз мед не Кузьмину, а на продажу.
Но Захар был трезв, молчалив и чем-то сильно взволнован. Он выпряг лошадей, привязал их на выстойку и сказал жене с болью в голосе:
– Радуйся, Агафья Даниловна.
Агафья замерла, предчувствуя недоброе.
– Сынок-то наш – вор.
– Влас?
– Ну, а кто же? Матюшка, что ль?! – рассердился Захар.
– А что случилось? – спросила Анна. Вернувшись с полей, она мельком слышала начало этого разговора.
– А то случилось, что Влас обокрал меня дочиста.
– Как обокрал?
– С умом, подлец, обокрал.
Захар присел на крыльцо и начал рассказывать:
– Приехал я в город вечером. Он встретил меня во дворе. Я ему говорю: «Надо бы мед в амбар поставить». А он: «Ничего, и тут переночует, никто не тронет». Утром просыпаюсь, смотрю – на телегах чисто. Куда все девалось? По двору следы. Значит, выкрали. Я к Власу. А он, подлец, лежит на кровати, нежится. Рассказал я о краже, он вскочил, забегал по комнате. А сам не глядит на меня, глаза прячет. Вижу я, что дело нечисто, решаю идти заявить в участок. Засуетился он тут и говорит мне: «Я сам побегу. У меня старший пристав Синегубов – друг закадычный. В момент воров отыщет». Сбегал он. Приходит скучный. «Ну, как?» – спрашиваю. «Синегубов, говорит, больной лежит, я другим заявил, искать будут». Сомнение меня взяло. «Ладно, говорю, пойду коням корму задать», – а сам за ворота и в участок. Прибегаю туда, спрашиваю: «Есть у вас Синегубов?» – «Есть, отвечают, старший пристав». Я к нему. Так и так, говорю, обокрали. А чтоб, дескать, охота была у вас воров искать – вот вам золотой! Найдете – еще дам. Взял пристав золотой пятирублевик, закрыл дверь, усадил меня и говорит: «Ты, дед, не волнуйся и мое известие прими спокойно. Я скажу тебе всю правду, – заплатил ты Мне хорошо. Мед и воск выкрал у тебя свой человек». – «Кто же?» – спрашиваю. «Да Влас Захарыч», – отвечает он. Не стерпел я: «Вот, говорю, сукин сын! В острог его за это». – «Погоди, уговаривает, не горячись, себе хуже сделаешь. Ну, засудят твоего сына, в острог посадят, а его семью кто кормить будет? Тебе же придется». Сижу, думаю. «Да как же быть-то?» – спрашиваю. А пристав смеется: «Езжай, старик, домой, бог даст, еще наживешь». Подумал я и махнул на все рукой: этот Синегубов, видать, тоже хороша бестия, и с Власа теперь не один золотой потянет. Пришел я к Власу, в дом не захожу. Сразу коней запрягать стал. Выбегает он из дому – и ко мне: «Ты что, батя, чай не идешь пить?» Увивается около меня, юлой крутится. Обидно мне стало, набрал я тут слюней побольше и плюнул ему в бесстыжие глаза.
Агафья всплеснула руками.
Анна привалилась к телеге, заплакала, причитая:
– И чего только бог смотрит! Тут работаешь, ночей не спишь, из сил выбиваешься…
Ночью она почти не смыкала глаз. Горько было сознавать, что чуть ли не половина доходов от пасеки оказалась в чужих руках. Ее расчеты относительно постройки мельницы в этот год рухнули.
Чуть забрезжило, Анна поднялась с кровати. В доме все еще спали. Она пожевала хлеба с холодной водой и подошла к постели свекрови.
– Я, матушка, в село собралась. Письмо Матюше пошлю.
– Ну, езжай, езжай. Я тут одна управлюсь, – пробормотала Агафья сквозь сон.
На полях стояла предутренняя прохлада. Покрытая росой трава отливала сизоватым оттенком. Было тихо, листья деревьев висели не шелохнувшись. Птицы еще дремали, прикорнув в густых травах.
На селе за туесок меда дьячок под диктовку написал письмо. Анна сообщала мужу о своей тоске, о здоровье родных и о том, как деверь Влас обокрал Захара.
К родительскому дому она шла успокоенная: горести и радости жизни были поделены с мужем. По пути завернула в старый, покосившийся дом, к своей подруге Аграфене Судаковой.
За четыре года замужества Аграфена родила трех парнишек, похожих друг на друга, как близнецы, и опять была на сносях. Знахарка Савелиха, глядя на ее большой живот, уверяла, что родит на этот раз Аграфена двойню.
Аграфена обрадовалась приходу Анны. За чаем подруги вспоминали о девичьих годах, говорили о семейной жизни. Анна жаловалась на одиночество, на тоску по мужу. У подруги были другие беды.
– А ты, Нюра, слышала весть? – вдруг спохватилась Аграфена.
– Какую?
– Этот барин-то, Прибыткин-то, что ваших допрашивал, на Юксе утоп.
– Да неужто? Кто сказывал?
– Сестренница моя сказывала, в воскресенье в церковь приезжала. Поехал, говорит, в тайгу золото искать и утоп. С ним будто утонул еще какой-то градский и один мужик балагачевский.
«Жаль, что утонул. Может, этот Прибыткин-то отвадил бы от тайги Матюшу», – подумала Анна.
Возвращаясь под вечер из села, она встретила возле пасеки деда Фишку. Он спускался с косогора к бане с охапкой дров.
Анна остановила лошадь и позвала его:
– Ну, дядя, заказывай поминки: Прибыткин на Юксе утонул. Аграфена Судакова только что сказывала.
Дед Фишка выпрямился, взглянул на Анну и, бросив дрова, перекрестился.
– Упокой, господи, его душу. Неплохой был человек… А Юкса теперь опять наша!
Весь вечер старик был говорлив и весел. Не дождавшись утра, он поднялся ночью и ушел в село.
Утром его видели в церкви. Он поставил перед иконой свечку и всю обедню усердно молился.
3
Дед Фишка кружил по мокрой тайге.
