Распутье - Басаргин Иван Ульянович (читать книги онлайн бесплатно полностью без TXT, FB2) 📗
Скоро круто свернули к перевалу, полезли в сопку. А дождь дробил и дробил землю, рождая новые ручейки.
– Долго ли будет дождь? – ворчал Журавушка, мокрый от дождя и пота, посматривал на небо в надежде увидеть голубое озерцо.
– Желна просит пить, скоро дождя не будет. Это такая птица, которая всё делает наоборот. Слышишь, рябчики начали пересвистываться, птички гомонят, тучи стали светлее, – ответил Арсё.
Вышли на перевал. За сеткой дождя темнел горизонт, и там уже просматривалось чистое небо. Цепляясь за кусты и деревья, стали спускаться в глухой распадок, что разрезал сопку надвое.
– Вот мы и дома, – выдохнул Арсё.
Дождь почти прекратился. Журавушка осмотрелся. Невообразимое разнолесье окружало их. Над распадком высилась скала. Журавушка скользнул по ней взглядом и отвернулся, а Арсё, задумчиво глядя на скалу, заговорил:
– Скала – это радость и печаль людская. Почему радость и печаль? Пока ты молод, ты на любую скалу забежишь. С нее тайгу увидишь. А когда стар станешь, то только в думках можешь побывать на той скале. Скалы – это и память земная. Они всё знают, но пока молчат. В этой скале пещера есть, там очень давно жили люди, они оставили нам рисунки людей, зверей, а вот кто их нарисовал, не говорят. Может быть, когда-нибудь скажут. Там есть каменное лицо женщины. Первый раз увидел, чуть не умер от страха, думал, дух подземелья за мной пришел. Тинфур-Ламаза остановил. Убежал бы.
– Как понимать «в этой скале»? – спросил Журавушка.
– Когда увидишь, всё поймешь. Захочешь узнать тайну, но не узнаешь.
Справа, там, где косо обрывалась сопка в говорливый ключ, виднелся прилавок [27] с десятину [28]. На прилавке росли кедры, березы, жестко шуршали меднистой листвой дубы.
Охотники продрались через заросли чертова дерева [29] и лианы лимонника, вышли в чистые кедрачи. Обошли их кромкой, очутились перед входом в пещеру. А вход тот закрывали елочки, стояли рядками, негусто – явно кем-то посаженные. Перед входом в пещеру была сложена кумирня [30] из серого камня. На приплечеке лежали истлевшие тряпочки, окаменевшая лепёшка, ржавый берданочный патрон.
Арсё упал на колени и стал просить духа гор, чтобы он всегда был к нему и его побратиму милосерден, не карал бы бедных-пребедных охотников. Горячо убеждал своего бога Лапато [31], что они не хунхузы, что у них не больше двух рубашек, что они пришли сюда делать добро и только добро.
Журавушка уже недурно понимал язык Арсё, в который вплетались китайские, корейские, удэгейские слова. Но большинство слов было орочских.
Арсё продолжал:
– Мы никого не убили, никого не обманули, мы пришли сюда, чтобы прополоть травы, пересадить молодые корни, сделать плантацию Тинфура-Ламазы ещё лучше и чище. Ты понимаешь меня? Спасибо, спасибо, что понимаешь.
Вошли в пещеру. В ней было сумрачно, но тепло и сухо. Сверху тянул легкий сквознячок. Под ногами хрустнули угли. Кто здесь жег костер? Скоро глаза привыкли к сумеркам. У костра лежала сухая трава, ветки пихты. Кто спал у всесильного огня?
Арсё показал на полоску света, что шла сверху, сказал:
– Пошли наверх, туда дух гор прорубил ступеньки, чтобы люди могли подняться на вершину скалы.
Прошли немного. Арсё показал колодец, в котором тихо журчал ручеек. Поползли по узкому лазу. Стало чуть шире, начали подниматься по ступенькам. И вот они на самой вершине скалы, неприступной скалы. В разрывах туч мелькнуло солнце. В тайге стало светлее.
– Сюда не забежит даже кабарга.
– Да-а, место ладное, будь патроны, можно от тысячи хунхузов отбиться. Один у лаза в пещеру, другой наверху – и никто не сможет выкурить отсюда. Хорошо кто-то придумал.
– Кроме духа гор, такое придумать некому. Это он сделал пещеру, чтобы спасать самых добрых людей. Посмотри вон туда, там растет женьшень.
– Так близко? Давай сбегаем, – заторопился Журавушка.
– Не надо торопиться. Вчера не спешили, не будем и сегодня спешить. Когда в душе зудится, то надо ее почесать. Торопливый конь всегда первым падает на крутой горе. Пошли чай пить, сушиться, говорить и думать.
Вечер. В распадках затабунились новые туманы. Наступила тишина. Арсё долго к чему-то прислушивался, затем сказал:
– Улетела за солнцем квонгульчи, охранница наших корней. Когда мы здесь были с Тинфуром-Ламазой, слышали ее чистый голос. Она была послана сюда духом гор, чтобы охранять наши корни, уводить прочь злых людей.
Заглянула в пещеру первая звездочка, что низко висела над сопкой. Скоро выплывет месяц-ладья, чтобы своим призрачным светом подсветить в тайге. Обязательно выплывет, потому что небесные ладьи не боятся небесных штормов. Лишь для морских ладей шторм страшен. В пещере ровно горел костер. Его сполохи вырывались из зева пещеры, освещали гущару тайги, лапастые ели.
Сон, как всегда на новом месте, был чуток и тревожен. А ко всему мешали спать своим писком летучие мыши, которые изредка садились на головы.
– Твари, спать не дают! – ругался Журавушка.
– Нельзя ругать. Летучие мыши – это души летучих людей, с летучими думами, душами. Сегодня они здесь, а завтра уже в другой земле. У таких людей нет земли, нет родины. Вот умерли, а духи гор в наказание сделали их летучими мышами, чтобы они знали свою землю, свою родину. Прости их.
– Можно и простить неприкаянных, – усмехнулся Журавушка.
Наконец пришло утро. Тайга в росе, даже чуть устала от её обилия. А тут и солнце. В тайге птичий гомон, пересвист рябчиков. Ночь прошла, день пришёл. Вылетел бурундук из норки, проспал. Вскинул хвост трубой, цвиркнул, побежал в кедрач лущить шишку. Зима долгая, надо делать запасы. На ёлке вниз головой зависла белочка, пристально и настороженно смотрит на Журавушку, вышедшего из пещеры. Гуркнула и понеслась по вершинам, подруливая хвостом, прочь, в кедровник.
Напились чаю. Арсё поднялся и повел рукой в сторону кедрача:
– Сейчас ты увидишь нашу плантацию. После этого ты должен стать ещё чище, добрее, чем был до этого. А проснётся жадность, то гони ее прочь. Если потеряешь лицо, то Арсё тебе второе не даст.
– Хватит теребить меня, сказал, что всё будет хорошо, значит, так и будет. Память, видно, у тебя дырявая.
– Не память, а душа стала дырявой, людям перестаю верить. Жадные они. Злые они.
– Ты уже говорил это. Если не веришь, то зачем вёл меня сюда? Ты видишь, что я стал другим. Раньше во мне жило два человека, теперь живет один. И не баба Катя меня вылечила, а время. Оно большой лекарь. Кто, как не я, нонче половину добычи отдал солдаткам? То-то. А ты небось забыл это сделать, пока я не сделал.
– Да, ты стал другим, но ты еще не Тинфур-Ламаза.
– Тинфур-Ламаза был человечище, а я просто человек.
– Но после того, как ты всё увидишь, ты должен стать похожим на Тинфура-Ламазу.
– Ладно, не пытай. Раз поверил, поверь и второй раз. Сейчас трудно жить без веры в человеков. А ты… Одни остались, даже Макара Сонина, своего летописца, не смог Бережнов отстоять от фронта. Вот тебе и указ о веротерпимости, о любви и дружбе. За всё это надо платить своей же кровью. Макар от горшка два вершка, а солдат. Не будь я болен и худосочен, быть бы и мне на одной нивке. Ты один бы остался, кому бы верил? Верь, не обману.
– В тайгу бы ушел. Но ради тебя здесь живу. Ты просто дурак, Журавушка, ведь я тебя больше всех люблю. А раз люблю, то хочу сделать из тебя Тинфура. Из меня Тинфур не получился.
Костер догорал, росы обсыхали, пора было заходить в тайгу.
– Еще раз говорю: от того, что увидишь, не сделайся жадным. Это может убить тебя и меня. Понимаешь?
– Пока ничего не понимаю. Но даю слово, что не буду жадным.
– Поймешь. Безродный мечтал о мраморном дворце в тайге, так там таких мраморных дворцов десять, а может быть, двадцать. Понял?
