Петр II - Сахаров Андрей Николаевич (бесплатные полные книги .txt) 📗

– А ты, сударь, не моги ругаться! – внушительно проговорил он. – Не вор я и изменником такожде никогда не был. Коли ежели повинен в чём, пусть царский суд судит. Оно точно – не показано по артикулу гвардии офицеров, яко подлого звания людей, пытать… Так ты то и знай…

– А приказ царёв! – выкрикнул, немного опешив, Михаил Владимирович.

Ушаков только рукой отмахнулся.

– Ну какой там приказ… Буде облыжничать-то [69] . Чай, сам и писал-то его, а я-то сдуру веру дал.

Михаил Владимирович злобно сжал кулаки. Спокойный тон Ушакова словно испугал его, а последние слова даже напомнили просьбу брата «быть помягче, потому-де мало ли что приключиться может». Но озлобление на то, что жертва ускользнула из его рук, что ему не удалось, как след, выместить на Барятинском за смерть сына, снова забушевало в его груди.

– Ладно! – крикнул он. – Тамотка всё разберём! А я в Лефортово живой рукой смахаю! Покажу я вам, как Долгоруким ослушание чинить. Попомнишь ты у меня это, Андрей Иванович.

И, погрозив Ушакову кулаком, он опрометью выбежал из приказа, вскочил в сани, двумя здоровенными пинками разбудил задремавшего было кучера и велел что есть мочи гнать лошадей в Лефортовский дворец.

Уже поднимаясь по лестнице в верхние залы дворца, Михаил Владимирович заметил там большую перемену. Уезжая отсюда всего каких-нибудь три часа назад, он оставил Лефортовский дворец пустынным и мрачным, погружённым в какую-то сонную дрёму. Теперь же все залы были освещены, всюду виднелись группы людей, вполголоса, а то и шепотком беседовавших между собою. Везде пестрели цветные кафтаны, шитые золотом мундиры, пудреные парики, ордена, ленты…

«Эге! Да никак Алёша сделал дело-то! – радостно подумал Михаил Владимирович. – Значит, наша взяла. Ну погоди. Ужо покажу я вам всем, как Долгоруким обиду чинить…»

И от полноты сердца, в приливе радости, он чуть было не крикнул:

– Да здравствует государыня императрица Екатерина Алексеевна, самодержица всероссийская!

Но он вовремя удержался от этого крика, и хорошо сделал, что удержался. Радоваться было положительно нечему. Михаил Владимирович сразу понял это, когда переступил порог комнаты, примыкавшей к спальне умирающего царя, когда его взгляд, скользнув по толпе членов верховного совета и духовенства, собравшегося здесь, остановился на печальном, сумрачном лице Алексея Григорьевича, понуро сидевшего в кресле. Обделай он дело, не выглядел бы таким убитым. Значит, всё погибло, всё было кончено.

И действительно, для Долгоруких всё погибло.

Всё дело испортила простая случайность. Венчание непременно состоялось бы, и княжна Екатерина стала бы императрицей, если бы, как раз в тот момент, когда священник надевал ризы, не приехал фельдмаршал Долгорукий вместе с бароном Остерманом.

Как дорого бы дал Алексей Григорьевич, если бы мог не впустить их в залы дворца, но этого он не мог сделать.

Василий Владимирович был выродком в своей семье. В то время когда все Долгорукие, испорченные до мозга костей придворными интригами, были людьми в глубокой степени безнравственными, ставившими выше всего своё личное благополучие и честолюбивыми до болезненности, фельдмаршал Долгорукий был душевным, идеально честным человеком, неспособным ни совершить, ни допустить какое-либо подлое, бесчестное дело…

Увидев, что брат смутился при его появлении, а княжна Екатерина покраснела, Василий Владимирович прямо подошёл к священнику, тихо разговаривавшему с дьяконом.

– Батюшка, – спросил он, – вы явились, чтобы пособоровать императора?

Священник поднял на него изумлённые глаза.

– Нет, ваше сиятельство, – почтительно ответил он, – меня звали не за тем…

– Зачем же?

– Венчание тут предполагается… Его величеству благоугодно браком соединиться со своей обручённой невестой.

И он показал на княжну Екатерину.

«А, вот оно что, – подумал Василий Владимирович. – Вот какую штуку братец любезный совершить замыслил. Ну да не бывать этому».

Как раз в это время подбежал Алексей Григорьевич.

– А уж я боялся, что ты не приедешь, – с напускной улыбкой обратился он к брату. – Я порешил волю государеву исполнить.

– Какую волю? – как бы не понимая, спросил Василий Долгорукий.

– А насчёт брака с Катей.

Презрительная улыбка пробежала по лицу фельдмаршала.

– Вот что! – сказал он. – Так ты хочешь его полумёртвого венчать?..

– Ну уж и полумёртвого!..

– Да ведь он же без памяти.

– Без памяти, – как эхо, повторил подошедший Блументрост. – Совсем умирает.

– Умирает, – сказал Василий Владимирович, – а ты такое кощунство задумал. Но, слава Создателю, Он не попустил такому бесчестному делу совершиться…

Алексей Григорьевич вспыхнул.

– Как не попустил… Я хочу, чтоб их обвенчали… и их обвенчают…

– Никогда, – резким шёпотом сказал фельдмаршал. – Я не позволю этого. И если ты сделаешь хоть одно движение, хоть один жест, я прикажу тебя арестовать. Понял?..

И по твёрдому, спокойному тону Алексей Григорьевич увидел, что всякое сопротивление будет бесполезно, что брат не шутит и сделает так, как сказал.

– Так неужели всё кончено?! – отчаянно простонал он.

– А ты ещё сомневался! – пожимая плечами, заметил Василий Долгорукий. – Ты захотел пойти против Господа Бога, вот Господь и покарал тебя. – И затем, повернувшись к священнику, он продолжал: – Батюшка! Вас кто-то обманул. Никакого венчания не будет… Его величество умирает, и его нужно пособоровать…

Священник с недоумённым видом направился к дверям царской спальни, а Василий Владимирович отошёл к барону Остерману, с хитрой улыбкой неподвижно стоявшему у порога.

– Так всё кончено, всё! – прошептал Алексей Долгорукий. – Не удалось мне совершить это дело – значит, теперь погибать нужно…

И, закрыв лицо руками, он тяжело опустился в кресло. А через полчаса залы Лефортовского дворца наполнились генералитетом и чиновниками разных ведомств, которых распорядился пригласить Василий Владимирович, «так как часы его величества сочтены».

Когда приехал Михаил Владимирович, кончины царя ожидали с минуты на минуту: агония уже наступила; и если в дальних залах придворные позволяли себе шептаться; то здесь царило тяжёлое, удручающее молчание…