Алексей Михайлович - Сахаров Андрей Николаевич (бесплатные полные книги TXT) 📗
— Ах вы, мои заступники! Миленькие вы мои! Как же, подумайте, золотые, я к царю поеду? Приеду, войду, тут меня архиереи благословлять троеперстно станут, приму ли на душу такое поругание? Войду, говорить стану. Поначалу царя благоверным наречи. Благоверным! Подумайте, милостивцы. А какой же он благоверный, коли он слуга антихриста? А там ему и руку целовать надо. Тьфу! Не возьму на душу греха такого!
Терентий молчал, чувствуя правоту ее, а княгиня, сестра ее, умиляясь, говорила:
— Не оставлю я тебя, страстотерпица! С тобою муку приму!
— Мати Феодора, отпусти нас! — просили трусливые инокини.
— Подождите, милые! Придет беда, сама укажу вам, а теперь скучно мне без вас будет!
— Царский посол! — доложила однажды испуганная Меланья.
— Что ж, пусть войдет, — ответила Морозова, и в горницу к ней вошел боярин Троекуров, лицом красный как свекла, толстый как боров, с рыжею бородою и рыжими бровями кустиками.
— Уф! — заговорил он, отираясь платком. — Что ж это ты, боярыня, супротивничаешь? Ась?
— Ты хоть лоб-то перекрести, слуга антихристов, — спокойно заметила ему Морозова.
— Лоб? Ах ты! Вот вошел, и сейчас лукавый попутал!
Боярин истово помолился на образа и снова обратился к Морозовой.
— Что ж это ты строишь, мать? — грозно заговорил он. — Царь поженился, в радостях, а ты хоть бы челом ему побила, на радости поздравила. Вишь, на свадьбу не поехала и теперь кочевряжишься!…
Боярыня слушала его с кроткой улыбкой.
Он был ровесник ее покойного мужа, пировал на ее свадьбе, помнил ее красу и величие, и теперь приходил прямо в раж.
— Эх, живи боярин Глеб Иванович! Взял бы он плеть шелковую… Ты что думаешь себе? Перед царем ты козявка малая. Царь повелит, и тебя на цепях притащат! Чего молчишь, гордячка? Али не дело говорю? Вот что! Царь прислал меня, чтобы я тебя честью уговорил. Так сказывай теперь: приедешь к царю или нет?
— Нет!
— Как? — боярин даже попятился и сел с размаху на коник.
— Так, Степан Трофимович, нечего мне у царя твоего делать. Он так думает, а я так! Зла царю я не делаю и дивлюсь только, за что такой гнев на мое убожество!
— Тьфу! — обозлился Троекуров. — Ради Ивашки одумайся!
— А что могут младенцу сделать?
— Ну-ну! Однако и заноза ты, Прокофьевна! Теперь уж на себя пеняй, распрекрасная!
— Челом тебе, боярин! Чего в случае, помяни меня, убогую, в молитвах!
— Помяну, помяну! — пробормотал боярин, уходя от Морозовой, и тяжко вздыхая влез на своего коня.
После него был с таким же увещанием князь Урусов, муж ее сестры.
— Эх, сестрица, — говорил он ей, — что тебе? Съездила, поклонилась, а там опять у тебя и келейницы, и юродивые, и весь обиход. Веруй себе по-своему!
— Ах, князь, князь, — с укором сказала ему Морозова, — чему учишь? А? Господа моего обмануть учишь! Разве от Него скроюсь?!
Князь сконфузился и ни с чем вернулся к царю. Царь сидел в думе. С ним, кроме бояр, сидели патриарх, его духовник, архиереи и настоятель Чудовского монастыря. Царь выслушал доклад Урусова и гневно нахмурился.
— Тяжело ей бороться со мною, — глухо сказал он, — один кто из нас беспременно одолеет!
Терентий побледнел в страхе.
— Ну-ну! Будем ее из дому изгонять и на суд ваш, пастыри, отдадим. Пусть уж напрямо скажет, како верует?…
— Давно говорили тебе, государь, про это, — вкрадчиво сказал чудовский архимандрит Иоаким, — гордыню ее с корнем вырвать надобно, как сорную траву из злака!
— Так и будет! — решительно сказал царь, вставая. — Не то она только всю Москву мне мутит! Ин быть по сему. Ты, старец, — обратился он к Иоакиму, — и сыск над ней учинишь! К тебе дьяка дам!
Терентий, себя не помня, выскочил из дворца и помчался к Морозовой.
— Берегись, боярыня! Царь на тебя распалился лютым гневом и на тебя людей посылает! Спасайся!
Морозова просияла и словно выросла. Она протянула руки Терентию и братски его поцеловала.
— Весть принес ты мне радостную, голубь мой! Пострадать за Господа — великая честь!
Терентий затрепетал от восторга и умиления, и лицо его сразу оросилось слезами.
Морозова спешно пошла по кельям своих инокинь.
— Матушки вы мои, — говорила она им, — время мое пришло. Идите! Может, Господь где вас и сохранит, а меня благословите на дело Божье и помолитесь обо мне, чтобы укрепил меня Господь!
— Сестрица! — вбежала к ней княгиня Урусова. — Час, не более, к тебе с сыском придут!
— Господь с ними! Я готова! — ответила Морозова.
— И я с тобою!
— Благослови тебя Бог, миленькая!
Старицы спешно оставили дом Морозовой, юродивые и нищие разбежались, оставив двери и ворота раскрытыми настежь.
Князь съехал со двора Морозовой, но не мог покинуть ее и остался на улице следить за домом в темноте ночи.
Он знал, что теперь об эту позднюю пору царь с думою сидит в Грановитой палате и заметит его отсутствие, но страх за Морозову, за свою первую любовь, осилил страх вины перед царем, и он оставался за углом дома.
VIII ВО СЛАВУ ГОСПОДА!
Долго ждал Терентий. Подошла уже глухая полночь, когда к раскрытым настежь воротам неслышно подъехали пошевни, и из них вылезли друг за другом три человека.
Терентий стал всматриваться в их лица и при ясном лунном свете сразу узнал архимандрита Иоакима.
— А этот — дьяк Ларион Иванович, думный дьяк. А этот, — Терентий перегнулся в седле, — этот — дьякон Иосиф. Ишь, сколько их наехало!
Они с шумом пошли во двор, громко сказав слугам:
— Подержите коней!
Их голоса и шага услышали Морозова с сестрою и задрожали от страха, но через мгновение оправились.
— Сестрица, — сказала княгиня, — помоги нам Господь и ангелы. Совершим метание!
Они совершили семь поклонов, потом бросились в объятья друг друга и крепко поцеловались.
— С нами Христос! — сказала Морозова. — Теперь поляжем, княгиня!
И, задув огонь, они полегли: Морозова в свою постель, а княгиня торопливо скрылась в ближний чуланчик, где до того спала Меланья, и легла на лавку.
Почти тотчас вошли к ним посланные.
— Эй, огня! Кто там есть! — закричал в темных горницах дьяк. Испуганный слуга принес светец, и они вошли в опочивальню боярыни.
Архимандрит прямо подошел к ней.
— Ты боярыня Морозова?
— Я! — не вставая, ответила боярыня.
— Государь до тебя прислал спросить: как крестишься? Встань и ответствуй!
Морозова протянула руку с двуперстным сложением и твердо ответила:
— Так!
— Гм! — ответил несколько смущенный архимандрит. — А были у тебя тут старица Меланья и прочие инокини. Они где? Сказывай без утайки!
— По милости Божьей и молитвами родителей наших, по силе нашей, в убогом дому нашем были завсегда отворены настежь ворота для странных, убогих и нищих. Были тогда и Меланьи, и Степаниды, и Карпы, и Александры. Ныне ж никого нет!
— Ну-ну, поищем! Ларион Иванович, делай сыск!
Дьяк Иванов, худой как щепа, с острой козлиною бородкою, щурясь и шмыгая носом, стал шарить по всем углам, вошел в чулан и вдруг нащупал женское тело.
— Здесь! — закричал он и поспешно спросил: — Кто ты есть?
— Я князя Петра жена, Евдокия Урусова!
Словно ошпаренный выскочил дьяк из чулана. Был он думным дьяком и хорошо знал, что за сила князь Петр.
— Чего ты? — спросил архимандрит.
Дьяк только тряс головою.
— Тамо… тамо… княгиня Урусова!
— Княгиня Урусова! — воскликнул изумленный архимандрит, но тотчас принял важный вид и грозно сказал:
— Спроси, как крестится?
— Не смею! — ответил дьяк. — Нас до Морозовой посылали!
— Спрашивай, волчья сыть! — заревел Иоаким.
Дьяк трусливо заглянул в чулан.
— Кккак… крестишься, княгинюшка? — замирающим голосом спросил он.
— Так! — твердо ответила Урусова и вытянула руку со сложенными двумя перстами.
— Ай-ай-ай! — загнусил дьяк. — Что же теперь делать?
— Побудь да поблюди их, а я живо! — сказал архимандрит и, выйдя из дому, спешно поехал во дворец. Царь ждал его со всею думою.
