На горах. Книга Вторая - Мельников-Печерский Павел Иванович (читаем книги онлайн .txt) 📗
Там в Бухарском ряду скоро отыскал он лавку Субханкулова. Богатый, именитый татарин, почитавшийся потомком Тамерлана, был тоже на отъезде. Перед лавкой стояло десятка полтора роспусков (Дроги для возки клади.) для отвоза товара на пристань, лавка заставлена была тюками. Человек шесть либо семь сергачских татар, сильных, крепких, с широкими плечами и голыми жилистыми руками упаковывали макарьевские товары, накупленные Субханкуловым для развоза по Бухаре, Хиве, киргизским степям. Другие татары, слегка покрякивая, перетаскивали на богатырских спинах заделанные тюки на роспуски. Возни было много, но не было ни шуму, ни криков, ни ругани, столь обычных в ярманочных лавках русских торговцев, когда у них грузят или выгружают товары.
В стороне, в углу, за грязным деревянным столиком сидел татарин в полинялом, засаленном архалуке из аладжи и всем распоряжался. По сторонам сидело еще двое татар приказчиков; один что-то записывал в толстую засаленную книгу, другой клал на счетах.
Пробираясь между тюками, подошел Марко Данилыч к старому татарину и, немножко приподняв картуз, сказал ему:
— Мне бы хозяина надо повидать.
— Махмет Бактемирыч наверх пошла. У палатка, — отвечал татарин, оглянув с ног до головы Смолокурова. — Айда наверх!
Вошел Марко Данилыч наверх в домашнее помещение Субханкулова. И там короба да тюки, готовые к отправке. За легкой перегородкой, с растворенной дверью, сидел сам бай (бай — богач, сильный, влиятельный человек.) Махмет Бактемирыч. Был он в архалуке из тармаламы, с толстой золотой часовой цепочкой по борту; на голове сияла золотом и бирюзами расшитая тюбетейка, и чуть не на каждом пальце было по дорогому перстню. Из себя Субханкулов был широк в плечах и дороден, имел важный вид крупного богача.
Широкое, скулистое его лицо было как в масле, а узенькие, черные, быстро бегавшие глазки изобличали человека хитрого, умного и такого плута, каких на свете мало бывает. Бай сидел на низеньких нарах, крытых персидским ковром и подущками в полушелковых чехлах. Перед ним на столе стоял кунган с горячей водой, чайник, банка с вареньем и принесенные из татарской харчевни кабартма, куштыли и баурсак (Татарские печенья к чаю: кибиртма вроде наших пышек, куштыли — то же, что у нас хворосты или розаны; баурсак — куски пшеничного теста, варенные в масле.). Бай завтракал.
— Сала маликам (Вместо эссслямн алейкюм — обыкновенное татарское приветствие при встрече, то же, что наше «здравствуй». Алейкюм селям — ответное приветствие.), Махмет Бактемирыч! — сказал Марко Данилыч, подходя к Субханкулову и протягивая ему руку.
— Алейкюм селям, знаком! (Татары всякого и преимущественно незнакомых обыкновенно зовут «знаком».) — обеими руками принимая руку Смолокурова и слегка приподнимаясь на нарах, отвечал Субханкулов. — Как зовут?
— А я буду купец Смолокуров, Марко Данилыч, рыбой в Астрахани и по всему Низовью промышляем. И на море у нас свои ватаги есть. Сюда, к Макарью, рыбу вожу продавать.
Кивнул Субханкулов головой и стал пристально разглядывать Марка Данилыча, но в ответ не сказал ему ни слова.
— Дельце у меня есть до тебя, Махмет Бактемирыч, — помолчав немножко, заговорил Марко Данилыч. — Покалякать с тобой надо.
— Караша садийсь, калякай, — сказал Субханкулов, подвигаясь на нарах и давая место Марку Данилычу. Чай пить хочешь?
— Чашечку, пожалуй, хлебну, — сказал Смолокуров.
Тяжело поднявшись с нар, Субханкулов подошел к стоявшему в углу шкапчику, отпер его, достал чайную чашку и, повернув назад голову, с масленой, широкой улыбкой молвил через плечо Марку Данилычу:
— Арыш-маи хочешь?
— Какой такой арыш? — не понимая слов бая, спросил Смолокуров.
— Ржано масло, — по-русски пояснил Махмет Бактемирыч и, чтоб гостю было еще понятней, вынул из шкапчика бутылку со сладкой водкой и показал ее Марку Данилычу.
Улыбнулся Марко Данилыч и сказал, что не прочь от рюмочки ржаного масла.
Заварив свежего чаю, Субханкулов налил две рюмки водки и поставил одну перед гостем.
— Хватым! — тряхнув головой и принимаясь за рюмку, сказал веселый бай Марку Данилычу.
Выпили. Махмет Бактемирыч пододвинул к гостю тарелку с кабартмой, говоря:
— Кусай, кусай. Караша.
— А нешто можно это тебе употреблять, Махметушка? — с усмешкой молвил Марко Данилыч, показывая на водку. — Кажись бы, по вашему татарскому закону не следовало.
— Закон вина не велит, — сказал бай, так прищурившись, что совсем не стало видно узеньких глазок его. Вино не велит; «арыш-маи» можна. Вот тебе чай, кусай, караша, три рубля фунт.
Принялся за чай Марко Данилыч, а Субханкулов, развались на подушках, сказал ему:
— Калякай, Марка Данылыш, калякай!
Откашлянулся Марко Данилыч и стал рассказывать про свое дело, но не сразу заговорил о полоняннике, а издалёка повел разговор.
— В Оренбурге проживаешь? — спросил он.
— Аранбург, так — Аранбург, — отвечал бай. Перва гильдя купса, три мендаль на шея, — с важностью отвечал татарин.
— А торговлю, слыхал я, в степях больше ведешь? — продолжал Марко Данилыч.
— Киргизка степа торгум, Бухара торгум, Кокан торгум, Хива торгум, везде торгум, — с важностью молвил татарин и, подвигая к Марку Данилычу тарелку с куштыли, ласково промолвил: — кусай, куштыли. Марка Данылыш, — болна караша.
— Так впрямь и в Хиве торгуешь? — сказал Смолокуров. — Далеко, слышь, это Хивинско-то царство.
— Далека, болна далека, — отвечал бай. — С Макар на Астрахань дорога знашь?
— Как не знать? Хорошо знаю, — сказал Марко Данилыч.
— Два дорога, три дорога, четыре дорога — Хива, сказал Субханкулов, пригибая палец за пальцем правой руки.
— Ой-ой какая даль! — покачав головой, отозвался Марко Данилыч. — А правду ль говорят, Махметушка, что в Хивинском царстве наши русские полонянники есть?
— Минога есть, очинна минога на Хива русска кул Кул — (раб.), даволна минога ест, — сказал Субханкулов.
— Что ж? Так им и нет возвороту? — спросил Марко Данилыч.
— Не можна… Ни-ни! — жмуря глаза и тряся головой, сказал Субханкулов. — Кул бегял — бай ловил, кулу — так. И чтоб пояснить Марку Данилычу, что значит «так», стукнул себя по затылку ребром ручной кисти.
— А выкупить можно? — немного помолчав, спросил Марко Данилыч.
— Можна, очинна можна, — отвечал Субханкулов. Я болна много купал, очинна доволна. Наш ампаратар золоту мендаль с парсуной (Парсуна — персона, царский портрет.) давал, красна лента на шея. Гляди!
И, вынув из шкапчика золотую медаль на аннинской ленте, показал ее Марку Данилычу
— А как цена за русского полонянника? — спросил Марко Данилыч, разглядывая медаль и не поднимая глаз на Субханкулова.
— Разна цена — болша быват, мала быват, — ответил Субханкулов. — Караша кул — миног деньга, худа кул — мала деньга.
— У меня бы до тебя была просьбица, Махметушка, хотелось бы мне одного полонянника высвободить из Хивы… Не возьмешься ли?..
— Можна, болна можна, — сказал бай, и узенькие его глазки, чуя добычу, вспыхнули. — А ты куштаначи (Куштанач — гостинец.) кусай. Марка Данылыш, кусай — вот тебе баурсак, кусай — караша. Друга рюмка арыш-маи кусай!..
И, налив две рюмки водки, одну сам хлопнул на лоб, а другую подал Марку Данилычу.
— Видишь ли, Махметушка, надо мне некоего полонянника высвободить, — выпивши водки и закусив вкусной кабартмой, молвил Марко Данилыч. — Годов двадцать пять, как он в полон попал. А живет, слышь, теперь у самого хивинского царя во дворце. Можно ль его оттуда высвободить?
— Можна, болна можна, — отвечал Субханкулов. Только дорога кул. Хан дорога за кула брал, очинна дорога.
— А не случалось ли тебе, Махметушка, у ихнего царя полонянников выкупать? — спросил Марко Данилыч.
— Купал, многа купал русска кула… Купал у мяхтяра, купал у куш-бека (Мяхтяр — знатный вельможа. Куш-бек — министр.), у хана купал, — подняв самодовольно голову, отвечал Субханкулов. — А ты кусай баурсак. Марка Данылыш — болна кароша баурсак, сладка.
