Хмель - Черкасов Алексей Тимофеевич (читать книги регистрация .txt) 📗
– Правда ли то?
Евгения Сергеевна поклялась на Евангелии. Какой же дурак откажется от жизни? Михайла Михайлович сказал, что он не прочь жить с Евгенией, если…
– Дурак! – оборвала Евгения. – Без всяких «если». Ответь прямо: смерти или живота? Хочешь ли ты жить долгие годы с блудницей, ехидной, со змеей или лучше тебе помереть сейчас? Отвечай одним словом. Не торопись. Подумай. Минуты три подумай. У тебя даже звонок с Ионычем на секунды рассчитан: пароль придумали. Ха-ха-ха! Дураки! Ты не в кабинете найдешь смерть, а в другом месте. Но я хочу, чтобы ты был со мною королем. Даю тебе три минуты. Думай же, думай, Михайла. Твой час настал.
Михайла Михайлович не в шутку перепугался. Чересчур серьезно говорила Евгения и клялась на Евангелии. Она, конечно, все давно приготовила. Умертвить сумеет, хоть полк солдат призови на помощь. Хоть бы сыновья были рядом. Один же! Кругом один – в ореховой берлоге за тремя замками. Но что замки для ехидны!..
Как бы между прочим Евгения сообщила:
– Я бы могла тебя и на каторгу отправить, Михайла, и все дело закрыть навсегда. Могла бы! Ты не подумал, почему Ионыч осмелился провести меня в твой кабинет? Твой раб ослушался! Кто защитит тебя, Михайла, в трудный час?
– Э?
– Вытри пот с лица. Что ты так потеешь?
– Господи помилуй! – терялся Михайла Михайлович. Сам о том подумал. Как же Ионыч вдруг порушил его приказ? Как смел ввести в кабинет ехидну?
Евгения Сергеевна глянула на свои золотые швейцарские часики:
– Три минуты прошло, Михайла. Отвечай.
– Э?
– Смерти или живота?
– Живота! Кому смерть мила, господи! – прорвало крепость Михайлы, и он сразу почувствовал себя поверженным к ногам ехидны, блудницы и в том числе стожалой змеищи. – Живота, Евгения. Живота.
Евгения Сергеевна посмотрела на супруга внимательно, точно впервые видела; усмешка победительницы едва тронула ее пухлые губы, и она, облегченно вздохнув, подошла к Михайле, повернула его к себе на вертящемся кресле и мягко, но властно уселась к нему на колени, положив руку на спинку кресла.
– Евгения!..
– Молчи, молчи. Я же блудница, блудница. И я дам тебе жизнь и радость. В моем теле, в моей душе сама геенна огненна.
– Помилуй меня, господи! – пыхтел Михайла.
– Не господь, а я милую.
– Не безбожничай!
– Я безбожница, и я – вечная, вечная, как геенна. Жить буду долго, если… всех нас не удушит революция.
– Чего страшиться! Революция сама себя удушит.
– Нет, Михайла. Ты бы побывал на нашем заводе, послушал бы мастеровых, или как их зовут – «пролетариев всех стран», – тогда бы понял, какая пропасть перед нами. Нам надо выстоять.
– Надо, – отозвался Михайла, не чувствуя тяжести на своих старческих коленях. Как-никак, а супруга немалая птаха, а вот держит на коленях, и ему приятно. Даже ноги потеплели, как будто укутал их лисьими мехами.
– Бог даст, выстоим и жить будем. Но только без хитростей, Михайла.
– Спаси Христос! Ты же сама и есть хитрость.
– Моя хитрость – в дело, а твоя – рушит дело. Вот мое условие: ты сегодня до часу ночи подпишешь договор-сделку на мое имя. И в этом договоре передашь мне все свои права по банкам, по акционерным обществам, по прииску. Передашь мне ключи от сейфов, и в этом кабинете буду жить я. Молчи! Не перебивай. Я же сказала: сегодня ночью ты подпишешь мне все свои капиталы…
– Не будет того! – воспрял Михайла Михайлович.
– Оставь, не мешай. Так будет, если я сказала. Слушай. Ни в какие денежные и промышленные дела ты никогда не будешь вмешиваться. Никогда. Ты будешь королем на троне. Я все дела буду вести сама со своими управляющими. Ты будешь иногда знать, как идет дело, но не всегда будешь знать. Не всегда. Твое дело жить и радоваться жизни. Разве плохо на старости лет? Ах ты старый дурень! Это же счастье, счастье. Я буду для тебя не женой, а блудницей, скверной, змеей, и ты сам познаешь, какая это сила жизни. Если надо – будут у тебя девицы мадам Тарабайкиной. Так надо, Михайла, чтобы жить. Ты же почти умер в этой норе, куда сам себя упрятал. От тебя тленом пахнет. Белье на тебе грязное. Постель страшная и грязная. Ты боишься даже позвать горничных прибрать постель: как бы не отравили да не удушили по моему приказу. Ох, Михайла! Я бы давно похоронила тебя, если бы ты был лишним. Ты король! Я без короля – вдова. А это так хлопотно! Брр!
Михайла Михайлович окончательно обмяк. Вот так окрутила ехидна! Как веревками повязала – ни дрыгнуть, ни прыгнуть.
Евгения продолжала!
– Со своей стороны я заготовила охранное письмо на! твое имя, что буду заботиться о твоем здоровье, и если ты, не ровен час, умрешь, капитал разделю на четыре равных части.
– Э? Как так на четыре?
– Евгения, Владимир, Николай, Аинна.
– Э?
– Без всяких «э», Михайла. Это будет справедливо перед богом и людьми. Я все сказала. Договор-сделку я заготовила и пошлю тебе с Ионычем на подпись. Решай до часу ночи. Если хочешь жить с блудницей – подпиши договор, надень японский халат, который я тебе пошлю, да не забудь вечером принять ароматичную ванну. Я распоряжусь. Придешь ко мне в спальню в одном халате и позовешь: «Здесь ли ты, блудница?» И я отвечу: «Здесь, король мой!»
Евгения Сергеевна, как кошка, прильнула к Михайле Михайловичу, и он увидел ее сияющие, ядовитые глаза искусительницы – помраченье настало. А он-то решил, что ни гроша, ни цента, ни пфеннига не отдаст за ее страшные чары! Живой еще! Живой! Да есть ли предел тому? «Спаси мя, Исусе! – молился староверческому Исусу. – Вдохни в меня прозрение!»
Прозренье улетучилось…
– Блудница я, блудница, – жарко шептала Евгения.
– Истая блудница, – отвечал вздохами Михайла Михайлович.
– И ты будешь жить с блудницей и радоваться будешь, король мой лысенький.
– Ехидна ты, Евгения!
– Ехидна, король мой. Ехидна.
– Змея ты!
– Змея, змея. Во мне яд для смерти и лекарство для жизни.
– Видишь ли ты, господи?!
– Видит, Михайла, и благословляет тебя на жизнь.
– Э?
Михайла Михайлович совсем разомлел, когда Евгения Сергеевна, еще раз предупредив, что будет ждать его с подписанным договором к часу ночи, удалилась восвояси.
Потом Ионыч принес от ехидны заготовленные бумаги на гербовых листах и, не выдержав свинцового взгляда хозяина, покаялся:
– Беда пристигла, Михайла Михайлович. Беда!
– Ты мерзавец, Ионыч! Кому предал меня? Кому? Ионыч гнулся коромыслом.
– Да есть ли верность среди людей, господи! – жаловался хозяин, ополчившись на лакея. – Как же смел привести ее ко мне? И бумаги притащил! Да што же это, господи!..
Ионыч осмелился доложить:
– Был разговор у меня, Михайла Михайлович… с Евгенией Сергеевной. Беда пристигла, говорю. Она показала мне пачку фальшивых банкнотов… Скитских. В пергаменте. И
подпись моя на той пачке… Как условлено было тогда. Помните?
– Господи! – ахнул Михайла Михайлович. – Откуда она достала ту пачку?
– Выкрала, думаю, у его преосвященства Никона. Какой будет позор, Михайла Михайлович, – бормотал Ионыч, горбясь.
– Да не осталось же у Никона фальшивых банкнотов!
– Не все он вам отдал за сто тысяч выкупу. Пачку приберег для себя.
– О, ехидна, змея стожалая! – засуетился по кабинету Михайла Михайлович и кинулся к столику с лекарствами. Вспомнил! Евгения Сергеевна, уходя, забрала лекарства, предупредив, что отныне она будет лечить его сама. – А Никон-то, Никон! А? Как же быть, э? Фальшивки передал ехидне! Доколе же, Ионыч? Доколе? Как жить, Ионыч? За один и тот же товар сколько раз платить можно?
Что мог ответить Ионыч?
Михайла Михайлович прогнал лакея, а сам погрузился в тяжкие думы. И так вертел и эдак, а выхода из ситуации не находил. Он в петле.
Вечером принял ароматичную ванну; Ионыч еще раз понаведался и принес от хозяйки японский халат, замшевые домашние туфли.
– Пошел вон, старый дурак! – выгнал Михайла Михайлович единственного верного человека. – Ты со своим скитом погубил меня, зарезал, зарезал…
