К морю Хвалисскому (СИ) - Токарева Оксана "Белый лев" (библиотека электронных книг .TXT) 📗
— Ты мне не угрожай! — нахмурился Асмунд. — Кроме твоего Велеса и другие боги есть. Ты снадобье с именем Велеса творил, Мурава с именем ее Бога — вот и посмотрим, кто из вас прав.
На это Соловьиша не сумел ничего возразить. Сомневался он или нет в своей правоте, Даждьбог весть. А только держать в руке раскаленный гвоздь, да еще после лечиться снадобьем, от которого вышла не польза, а один вред ему, ох, как не хотелось! Он с обидой посмотрел на старого русса и вдруг повернулся и пошел прочь, со злобой расталкивая всех, кто попадался ему на пути.
— Вижу вам всем ромейская ведьма головы заморочила! — крикнул, обернувшись, он. — Не видать здесь праведного суда. Ухожу я! — старый волхв остановился и неожиданно злорадно улыбнувшись добавил. — Да только Велесова воля все одно исполнена будет!
Он сделал какой-то знак, и с одной из прилегающих к боярской усадьбе крыш прямо в грудь Муравы полетел нож. Десятки щитов взметнулись, чтобы загородить ее, но проворнее всех оказался Тороп, благо, стоял по привычке ближе всех. Позаимствовав щит у зазевавшегося Путши, он принял на него смертоносную сталь. Не случись поблизости щита — подставил бы грудь. В следующий миг несостоявшийся убийца рухнул вниз, и из его груди торчало не менее двух десятков стрел.
Вечером в боярском доме принимали дорогого гостя: к ужину пожаловал посадник. Конечно, времени, чтобы подготовиться, было не так уж много. И все же домочадцы Вышаты Сытенича расстарались на славу, так что краснеть их хозяину, извиняясь за скудость угощения, не пришлось. Столы ломились от разнообразной снеди, холопы и младшая гридьба сновали как бесшумные тени, поднося гостям пиво и мед.
Хотя каждому было ясно, что Асмунд пожаловал не ради боярских медов, ни о сегодняшнем происшествии, ни о его возможных последствиях разговор не заводили. Вспоминали прежние походы, обсуждали новгородские дела. Асмунд с гордостью рассказывал о своем любимом воспитаннике князе Святославе, который совсем уж возмужал и в этот год решил присоединить к Руси земли мерян и вятичей.
«Ой, беда-беда, — подумал пробегавший мимо с огромным блюдом моченых опят Тороп. — Мало бедным сородичам хазарских волков, теперь еще киевский сокол в их земли пожаловал»!
Затем посадник заговорил о хазарах. Сказал, что идут слухи, будто царь Иосиф хотел бы заключить военный союз с Хорезмом и, коли до такого дело дойдет, как бы Руси не пришлось вновь платить Итилю дань. Спросил, почем нынче хазарские купцы продают в Новгороде серебро и паволоки, посетовал на дороговизну, а затем как бы между прочим спросил:
— А ты-то в те края когда отплываешь, Вышата?
Боярин, весь вечер ожидавший этого вопроса, тяжело опустился на скамью.
— Не знаю я теперь, стоит ли плыть, — вымолвил он. — Так, пожалуй, вернешься домой, а дома-то и нет!
— Да что ты такое говоришь! — обиделся Асмунд. — В Нове граде Правду пока чтят. А из тех, кто не чтит, кары не избежал ни один. Ежели кто, будь то хоть сам Соловьиша, вздумает еще на твое добро посягать или холопьев захочет обидеть, будет иметь дело со мной, это я тебе обещаю!
Он сделал передышку. А затем чуть спокойнее продолжал:
— Я тебя только вот о чем, Вышата, попрошу: девочку свою из города увези!
— Да куда же мне ее везти? — не понял боярин. — На Руси у нас, сам знаешь, родни нет. Не на Итиль же ее мне брать.
— А хоть бы и на Итиль!
Но боярин только покачал головой.
— Неспокойно там нынче. И так не знаешь, как себя и добро оборонить, а тут, — он махнул рукой, — сам знаешь, за красивой девкой только глаз да глаз. Не успеешь оглянуться — схватят за косу, поперек седла бросят, а там — ищи ветра в поле!
— А ты думаешь, в Нове городе ей сейчас безопаснее будет? Там хоть ты за ней приглядишь, а здесь кто? Моих глаз не хватит и за ней, и за домом следить, да и волхвов незачем дразнить понапрасну.
— Так и Мал в те же края идет. От него первого ждать какой напасти.
— Здесь не все так просто, — усмехнулся в усы Асмунд. — Мал идет, а Любомиру не берет. Так что главное зло все одно в Новгороде остается. Вот ведь, — продолжал он. — Хуже нет, когда муж живет не своим умом, а пустым измышлением вздорной бабы! Про твою покойницу я не говорю. Все было при ней, и ум, и красота. Дочку тоже вырастил, что надо. Любо дорого поглядеть, отважное сердечко, да и мудра не по годам! Не думаю, что в походе она тебе будет обузой. Вернетесь к зиме, когда все поуляжется, поутихнет, а там, глядишь, еще на Итиле жениха ей найдешь!
— Скажешь тоже, — фыркнул боярин.
— А что? — воодушевился собственной мыслью Асмунд. — Народ там ходит богатый да холостой, все гости русские да иноземные, может, и приглянется кто твоей разумнице-ведовице. Опять же, когда через вятичей пойдете, наверняка кого-то из моих чад и внучат встретите. У Святослава знаешь какая дружина? Барсы! Один к одному, а он среди них — сокол!
***
Вот таким образом и оказалась Мурава на отцовской ладье, и трижды прав был тот, кто сказал, что дорога дальняя — лучшее средство от тоски-кручины. Недели не прошло, а на щеки девушки вернулся румянец, и глаза заблестели ярче прежнего. Да и могло быть иначе, когда вокруг, куда ни кинешь взор, открывались красота и благодать.
Шли по высокой воде. Погода стояла яснее ясного. Великий Ильмень, словно могучий богатырь, отдыхающий после славной битвы, вольно раскинулся среди заливных лугов под шелковым шатром закутанных в прозрачное покрывало молодой зелени берегов и расшитого радостным гомоном птичьих стай чистого весеннего неба. Теплый ветер приносил с берега ласковый запах напоенной влагой земли, ароматы свежей травы и первых весенних цветов, пряное благоухание новорожденных клейких листьев. Весла деревянными лопатами вскапывали озерную гладь, с княжеской щедростью рассыпая самоцветы радужных брызг.
Отважная, как ее отец, красавица без страха смотрела на чужие берега, тщась постичь пытливым взором чудеса Божьего мира, с одинаковым интересом рассматривая и притаившееся в зарослях гнездо малиновки, и непривычные для славянского взора дома лесных жителей мерян.
Вместе с молодой хозяйкой отправилась в путь и Воавр. Но в отличие от Муравы бедная корелинка с каждым днем становилась все тише и грустней. Не слышно было ее обычной веселой трескотни и звонких песен. Исчез блеск из глаз и из-под припухших, покрасневших век частенько капали слезы. Тороп сначала испугался, что девица, как прежде ее хозяйка, чем-то заболела, потом увидел, что таким же скучным и безрадостным глядит на все вокруг Талец. Видно какая-то размолвка приключилась! Ну да ничего, милые бранятся — только тешатся!
Что до самого Торопа, то он попал на ладью совершенно случайно. Незадолго до отплытия боярин пожаловался дядьке Нежиловцу, ходившему кормщиком еще у его отца, что у него не хватает людей и что надо бы нанять одного двоих. Дядька Нежиловец тогда и посоветовал посадить на весло Драного Лягушонка, как новгородцы называли Торопа, благо тот уже окреп и мог без особого труда наколоть хоть целую поленницу дров. Вышата Сытенич по обыкновению лишь хмыкнул в ответ, однако, совет ему, по-видимому, понравился.
Тороп до самого отплытия опасался, что его оставят в Новгороде, но боярин, видимо, решил, что уследить за строптивым холопом легче будет, имея его всегда перед глазами. Опять же, неплохо, чтобы холоп отработал съеденный за весну хлеб.
Тороп и отрабатывал и делал это куда лучше, чем боярин мог, когда платил за него серебро, ожидать. Труд гребца может заморить лишь того, кто никогда не бежал с утра до ночи через корбы да болота, преследуя хитрого зверя, или того, кто не корчевал пни вековых старцев-дубов, расчищая место под пашню. К тому же Тороп вовсе не хотел прослыть лагодником бездельником и неумехой-нескладехой. Он же не Белен!
Уступая матерым мужам в силе, мерянин был незаменим там, где требовались ловкость и гибкость. К тому же добрые боги наградили сына охотника зоркими глазами лесной рыси. Кто, как не он, почти спас ладью, загодя заприметив на реке Мсте, что поваленные зимними бурями деревья совсем перегородили поток. И кому, как не ему, при разборе этой никому не нужной плотины боярин поручил взбежать по скользким, сцепленным кое-как, пляшущим в воде бревнам, чтобы подцепить веревочной петлей вставший торчком посредине реки недоступный для багров топляк. Дядька Нежиловец тогда еще заметил, что такой отчаянной голове больше пристали не холопские путы, а воинский пояс. Говорил ли старый воин всерьез али в шутку, кто ведает. Однако Торопа тогда впервые посетила дерзкая, шальная мысль о том, что, пожалуй, единственное ремесло, которое он предпочел бы охотничьему или врачебному, было ремесло воинское.
