Вавилон - Фигули Маргита (серии книг читать онлайн бесплатно полностью .TXT) 📗
— Я придворный певец, и мое дело — играть да потешать. Но я умею быть и серьезным. Случается, и у меня болит душа. Прости, любезная госпожа, избранница великого Набусардара.
И он снова ударил по струнам, и снова полилась щемящая, скорбная мелодия.
Нанаи потупила глаза, черные мысли не давали ей покоя.
— Раздумывать ныне недосуг. Я обязан сдержать, слово и исполнить другое поручение — собственноручно передать Устиге этот перстень, — он слегка подбросил его и ловко поймал на лету пальцами. — Так приказал твой господин. Он посылает его в знак доброго расположения к персидскому князю. Я должен вручить его в твоем присутствии и сообщить Непобедимому, как перс отнесся к подарку — принял его с благодарностью или с негодованием.
— О, — затрепетала от страха Нанаи, — сделай, Энлиль, так, чтобы Устига порадовался ему.
— Ты боишься за жизнь Набусардара?
— Очень.
— Так сойдем же скорее в подземелье.
Нанаи торопливо достала ключи из золотой шкатулки. крышку которой украшала миниатюра — нефритовое изображение Оливковой рощи.
Спускаясь по дворцовой лестнице из мрамора в серых прожилках, Нанаи боязливо проговорила:
— Там сейчас Тека, верная рабыня моего господина…
Тека действительно находилась в темнице, в обычное время принеся узнику пищу.
Устига лежал на истлевшей соломе, не в силах пошевельнуть рукой. Скупой свет каганца освещал его лицо, вид узника был ужасен — скулы, обтянутые сине-серой кожей, черные провалы вместо глаз. На уши свисали длинные космы; некогда красиво подстриженная борода, теперь уже давно нечесанная, напоминала свалявшуюся паклю.
Тека склонилась было над узником, но тотчас отпрянула. Ей показалось, что Нергал, уносящий в преисподнюю души людей, уже закрыл ему глаза своим смертоносным перстом.
Но Устига очнулся.
Собрав последние силы, он спросил шепотом:
— Что делается за городскими стенами? Идет ли еще война? На чью сторону клонится победа? Тека молчала.
— Я знаю, тебе запрещено со мною говорить. Быть может, душа моя вырвется из этого мрачного подземелья прежде, чем утихнет битва. Я очень слаб, Тека. Но и на склоне жизни заклинаю тебя звездами, месяцем и солнцем, заклинаю любовью и скорбью, скажи: далеко ли Кир? Два года гнию я в этом склепе, ожидая либо смерти, либо иной жизни. Где стоит сейчас войско моего царя?
— Господин! — в ужасе отшатнулась Тека.
— Никто никогда не узнает, что ты разговаривала со мной. Сегодня ты в последний раз принесла мне пищу. Завтра моя душа уже будет блуждать в царстве теней. Ормузд поможет мне вырваться из темницы этого солнечного дворца, Ормузд помо…
Язык плохо повиновался ему, и он умолк.
— Господин, вижу, ты добрый человек и заслуживаешь того, чтоб увидеть солнце, но не принуждай меня обманывать моего господина.
— Я понимаю тебя, Тека. Ты думаешь, умирающему безразлично, кто побеждает, Кир или Набусардар? Оба они сильны. Два года длится единоборство. Быть может, боги смилостивятся и опояшут меня мечом, чтобы мог я примкнуть к воинам моего царя. О Тека, хоть раз еще опоясаться мечом и взять в руки лук!.. Но нет, этому не бывать… Тело мое — ветхая холстина, а дух — сломанное крыло… Но об одном я тебя прошу — скажи мне хотя бы о ней. Не она ли это была, чьи глаза излучали ее взгляд?
Тека силилась побороть в себе сострадание.
А Устига продолжал:
— Чьи глаза излучали ее взгляд, чьи уста пламенели багрянцем ее губ, на чьих щеках играл румянец с ее щек… а каждая черточка светилась ее застенчивой улыбкой…
Вздох вырвался из груди Теки.
— Скажи, это она прислала мне маленького божка из нефрита, благовония, теплое покрывало и упросила пробить второе оконце, чтобы в темнице было светлее?
Тека всхлипнула.
— И этого мне никогда не узнать… но исполни хотя бы последнюю мою просьбу. Скажи, жива ли она?
— Жива, — сжалившись, кивнула Тека. Охваченный внезапной. надеждой, Устига попытался было встать, но предательская слабость вновь свалила его на соломенное ложе.
— Жива… Стало быть, она жива… Я умираю, а она жива… пусть хоть она живет. — Слеза выкатилась из-под его ресниц. — Пусть живет, моя прекрасная, любовь моя. Передай ей, Тека, что я ей все простил, что умираю без ненависти в сердце.
Тека насторожилась. Ей послышалось, будто кто-то спускается вниз по лестнице.
— Обещай, что передашь это… Я умираю за отчий край и уношу с собой в могилу самые светлые чувства к ней…
Рабыня взяла миску и протянула ее Устиге. Но тот не заметил этого жеста и продолжал слабеющим голосом:
— Мне кажется, я не мог бы найти в мире ничего более прекрасного, за что стоило бы пожертвовать жизнью.
Голова его свалилась набок, зрачки подернулись стеклянным блеском…
— Господин! — вскрикнула Тека и принялась трясти Устигу за плечо.
Конвульсия свела его лицо, но Теке мерещилось, будто он улыбается. Прозрачная пленка кожи обтянула скулы узника, бездной развернулись глазные впадины.
— Господин, господин! — кричала прислужница. Выронив из рук миску с едой, она бросилась к выходу.
В тот же миг дверь настежь распахнулась и на пороге показалась Нанаи с нанизанными на колечко золотыми ключами, а вслед за нею — певец, рука которого лежала на семиструнной лире.
В лицо вошедшим пахнуло затхлостью подземелья: воды Евфрата просачивались сквозь кладку, разъедая обмазку, узоры плесени расползлись по стенам темницы.
Нанаи едва не задохнулась в спертом воздухе и в страхе попятилась к двери.
Певец подхватил ее под руки и подбодрил:
— Смелей! Тот, что лежит на соломе, тоже дышал когда-то кристально-чистым воздухом, принесенным силою ветра с Серебряных гор, с горделивых вершин Тавра.
Она ничего не ответила на язвительные слова — ее вдруг так затрясло, что связка ключей на колечке, в два ряда усыпанном изумрудами, громко звякнула.
Погружавшееся в безмятежный сон сердце узника откликнулось на этот звук. Мгла перед глазами поредела с появлением чего-то непривычного. Устига ощутил это еще не совсем угасшим инстинктом — тем, что останавливает слепца на краю пропасти.
Когда Нанаи с певцом приблизились к нему, губы Устиги шевельнулись, но певец предупредил его вопрос. Он склонился над узником и, поднеся перстень к чахлому свету каганца, сказал:
— Князь из далекого персидского края, я принес тебе дар от твоего повелителя.
— Элос! — вырвалось из груди узника.
Элос, персидский лазутчик? Нанаи попятилась к двери, ища глазами стражников.
— Ах, у него горячка, не удивительно, что он бредит о своих друзьях… — лукаво усмехнулся певец и, взяв исхудалую руку Устиги, надел ему на палец перстень, в котором каплей крови пламенел драгоценный камень рубин из страны Офир, страны ясновидящей Балкис-Македы из Савы. Согласно поверью этот камень оживлял кровь в теле, спасая человека от смерти.
Певец тихонько шепнул Устиге:
— Кир близко, мужайся!
Устига пришел в себя.
Искра жизни трепетом пробежала по его изможденному телу. Вцепившись костлявыми пальцами в отвороты мантии, в которую был облачен музыкант, он взмолился:
— Скажи, кто ты!
— Певец, — ответил тот невозмутимо, — а этот перстень посылает тебе твой господин… непобедимый Набусардар — в знак вечной дружбы, залогом жизни. Притронься к нему, он с рубином. Притронься, и ты почувствуешь, какой он горячий и влажный. Он вернет кровь твоим жилам.
Устига разжал пальцы и упал навзничь.
— Он совсем обессилел, любезная госпожа. Чего доброго, не сегодня-завтра помрет в этой берлоге. Если хочешь спасти Набусардара, вели перенести персидского князя в светлую комнату да пошли к нему лекаря и ухаживай за ним. Насколько я знаю, однажды он спас тебе жизнь. И кажется, случилось это у опушки Оливковой рощи. Похоже, тогда ты любила Устигу и восхищалась красотой его духа, сердцу твоему грезилась его ласка, слух жаждал его песни… Вот послушай…
И он исторг из струн мелодию, которая больно отозвалась в душе Нанаи, девушка едва устояла на ногах.
