Синухе-египтянин - Валтари Мика Тойми (читаем книги онлайн бесплатно .txt) 📗
Так я говорил, и ни один здравомыслящий человек не мог ничего возразить против его разумных доводов. А тем временем царь Буррабуриаш перестал слать в Ахетатон игрушки и разноцветные яички для своей трехлетней супруги, хоть та и была дочерью фараона и в жилах ее текла священная кровь.
Зато в Ахетатон прибыло хеттское посольство, в котором были и весьма прославленные высшие военачальники. Свое прибытие они объясняли желанием укрепить давние дружеские связи между Египтом и царством Хатти, а также стремлением познакомиться с обычаями Египта, о привлекательности которых они много наслышаны, и с египетским войском, устройство и вооружение которого несомненно содержит много интересного и поучительного для них. Их манеры были отменны и исполнены благожелательности, и они привезли с собой щедрые подношения всей высшей придворной знати. Юному Туту, супругу Анхсенатон и зятю фараона, они, между прочим, подарили нож из синеватого металла, который был острее и прочнее любых других ножей, так что мальчик был совершенно счастлив и не знал, как услужить им. В Ахетатоне только у меня одного был такой нож, подаренный мне в свое время хеттским начальником гаванского гарнизона, которого я вылечил, о чем я уже рассказывал, и я посоветовал Туту оправить его нож в золото и серебро на сирийский манер, как я сделал со своим в Смирне. Таким образом, получилось сверкающее драгоценное оружие, Тут был от него в восторге и сказал, что велит положить его вместе с собой в гробницу. Он был нежным и болезненным мальчиком и слишком часто для своих лет думал о смерти.
Хеттские военачальники были в самом деле приятными и обходительными людьми. На их нагрудных пластинах и накидках сверкали изображения крылатых солнечных дисков и секир. Их величественные и гордые носы, волевые подбородки и неукротимый взгляд диковатых звериных глаз неотразимо действовали на придворных дам, падких, как водится, до всего нового. Поэтому хетты немедленно обзавелись сонмом друзей и с утра до ночи и с ночи до утра веселились на пирах, устраивавшихся в их честь во дворцах знати, так что под конец совсем обессилели от выпитого и с улыбкой жаловались на головную боль. И так же улыбаясь они говорили:
– Мы знаем, что о нашей стране рассказывают всякие ужасы по милости соседей-завистников, сочиняющих весь этот вздор. Поэтому нам особенно приятно, что теперь, видя нас, вы воочию можете убедиться, что мы не какие-то дикари, и многие из нас даже умеют читать и писать. Мы не пожираем сырое мясо и не пьем кровь младенцев, как о нас говорят, мы умеем есть так же, как сирийцы или египтяне. Мы мирный народ и не ищем войны, мы приехали к вам со многими подарками, но не ждем ответных даров, мы хотим лишь знаний, чтобы, обогатившись ими, приобщить наш народ к мудрой учености и высокой культуре. К примеру, нам весьма любопытна манера сарданов управляться с оружием, и мы искренне восхищены вашими изящными, отделанными золотом боевыми колесницами, с которыми наши повозки, тяжелые, неуклюжие и, главное, никак не украшенные, не могут идти ни в какое сравнение. Не придавайте значения всей чепухе, которую плетут митаннийские беженцы: в них говорит одно озлобление, ибо они трусливо бежали из своей страны, побросав все свое имущество. Уверяем вас, что ничего плохого с ними бы не приключилось, если б они остались на месте, мы радушно советуем им возвратиться к себе и жить вместе с нами в мире и согласии, ибо мы не станем держать на них зла за их россказни, понимая их состояние. Но пусть поймут и нас, и вы нас поймите: земля Хатти тесна, а у нас у всех много детей, поскольку великий царь Сиппилулиума горячо любит детей. Для них нужно место, и нам нужны новые пастбища для наших стад; а у Митанни земли много, их женщины рожают по одному ребенку, редко – двух. Но главное – у нас не стало больше сил смотреть на то, как насилие и неправда торжествует в Митанни, и если говорить честно, то митаннийцы сами попросили нас о помощи, так что мы вошли в их страну как освободители, а не как захватчики. Теперь есть много места и для нас, и для наших детей, и для наших стад, и мы не мечтаем о новых завоеваниях – ведь мы мирный народ и нуждались лишь в земле, чтоб всем нам поместиться, и вот теперь мы всем довольны!
Они подымали на выпрямленных руках кубки, восхваляя Египет, а женщины с вожделением смотрели на их мускулистые шеи и зверинные глаза и млели от их речей:
– Египет – прекрасная страна, и мы любим ее. Но, может быть, и в нашей стране есть кое-что, чему стоит поучиться. Мы уверены, что наш правитель охотно оплатит расходы на дорогу и пребывание у нас тех высоких гостей, которые благосклонно отнесутся к нам и пожелают лучше узнать наши обычаи. Быть может, царь сверх того наградит их ценными подарками, ибо он особо благоволит к египтянам и нежно любит детей. Раз мы заговорили о детях, то впору заметить, что хоть царь наш и выказывает попечение о том, чтобы мы плодились и размножались, однако прекрасным египтянкам бояться нечего: мы отменно сумеем развлечь их, причем самым изысканным способом, предохраняющим от нежелательной беременности, – мы потешим их на египетский манер, так же как по-египетски едим здесь!
Вот такие они вели речи перед придворными, а еще превозносили красоту Ахетатона, так что все двери перед ними были открыты и ничего от них не утаивали. Однако на меня с их приездом повеяло забытым смертным духом, я вспомнил их неприветливую страну, насаженных на колья колдунов по обеим сторонам дороги, и, когда они отбыли восвояси, я не опечалился.
Но с ними или без них, Ахетатон перестал быть похож на себя: его жителями овладело какое-то исступление – никогда с такой ненасытностью и безоглядностью не предавались здесь обжорству, питию, утехам и развлечениям, как теперь. Ночи напролет пылали факелы перед домами знати, и дни напролет звучали там музыка и смех. Горячка захватила даже прислугу и рабов, которые напивались допьяна среди бела дня и бродили шатаясь по улицам, забыв о всяком почтении к господам и не страшась более наказаний. Но веселье было болезненное и надрывное, оно не утоляло жажды людей, но сжигало их подобно изнурительной лихорадке, ибо, веселясь, они хотели забыть о будущем. И посреди забав, песен и винного дурмана город вдруг мертвенно затихал, и тогда смех застревал в горле, и люди испуганно взглядывали друг на друга, забывая, что хотели сказать. К тому же в Ахетатоне появился странный приторный запах, происхождение которого никто не знал и заглушить который не могли ни благовония, ни душистые курения. Он особенно чувствовался ранним утром и вечером на закате солнца; он шел не с реки, не с рыбных прудков или священного Атонова озера, и он не исчез даже после того, как разрыли и прочистили сточные протоки. Многие говорили, что это тоже действие проклятья и запах этот – Амона.
Другой род исступленного рвения охватил художников: они рисовали, писали и ваяли с небывалым дотоле неистовством, словно чувствовали, что время утекает у них между пальцами, и торопились истощить свое мастерство, прежде чем завершатся положенные сроки. С горячечным пылом они предавались преувеличениям, искажая правду и превращая ее в смехотворное подобие своими резцами и перьями; они соревновались в изобретении все более странных и отвлеченных форм для изображения сущего, пока наконец не заявили о своей способности запечатлеть настроение и движение насколькими линиями и штрихами. Выражение глаз и помыслы человека они умудрялись передать одной-единственной извилистой линией, а фараона Эхнатона рисовали так, что приводили в ужас всех преклонных годами: шея фараона оказывалась непомерно вытянутой, а бедра еще шире, чем в действительности, хотя поистине они были и так непомерно широки. Они изображали фараона так, как по моему представлению мог бы сделать только ярый ненавистник. Но сами они были в восторге от своих успехов как в скульптуре, так и в живописи и заявляли:
– Воистину так еще не изображали и не ваяли! Это сама жизнь!
Но я говорил своему другу Тутмесу:
– Фараон Эхнатон поднял тебя из грязи и возвысил до себя, сделав своим другом. Почему же ты изображаешь его так, словно люто ненавидишь его, почему оплевываешь его ложе и предаешь его дружбу?
