Князь Владимир - Никитин Юрий Александрович (читать книги онлайн без регистрации .txt) 📗
Блуд покачал головой:
– Значит, не хочешь говорить о мире?
Из двух дверей пошли рядами гридни, держа на широченных подносах, похожих на щиты для пеших, роскошные блюда. Комната наполнилась запахами жареного мяса, печеного и вареного, в широких супницах ставили густую наваристую уху, на широких подносах – жареных лебедей, перепелов. Владимир улыбался, глядя на исхудавшего боярина. Как ни крепится, а голодный блеск в глазах говорит сам за себя…
Ели в молчании. Владимир трапезовал неспешно, чтобы дать Блуду поесть вволю. Тот пробовал есть степенно, но вскоре хватал с подносов обеими руками, на зубах трещали кости, он глотал их тоже, а голодный блеск все не гас.
Когда принесли хмельной мед, Владимир сказал сыто:
– Сам видишь, когда так едим и пьем, то на рожон лезть неохота. Это вам уже все одно. А мы сами хотим мира… Но мои условия мира могут вам показаться… твердоватыми, как это мясо.
Блуд дышал тяжело, пояс распустил весь, еда едва не лезла из ушей.
– Не покажется, княже. Да и мясо вовсе не жесткое, зря винишь повара. Ярополк готов сдаться на твой суд. Просил лишь не зверствовать над его дружиной. Воины исполняли его волю. Да и Родень просит не разорять.
Кремень сказал предостерегающе:
– Там есть такие, кого стоит повесить прямо на городских воротах!
Владимир похлопал его по плечу, успокаивая, а Блуду сказал легко:
– Сам знаешь, эти условия приму. Зачем мстить дружине, если она станет моей? А Родень – крепость, защита от Степи. Последний дурень я бы был, причини ей вред! А вас не дурень сюда загнал, так ведь?
– Не дурень, – согласился Блуд. Он оглянулся по сторонам, сказал, понизив голос: – Но тебе здорово помогли. Не так ли, княже?
Владимир ухмыльнулся:
– Не ты один.
Глаза Блуда из сытых и масленых стали острыми.
– То-то я чувствовал еще чью-то руку…
– И не одну, верно?
– А кто был… еще?
Вместо ответа Владимир повернулся к Кременю:
– Кликни, чтобы теперь принесли и вина! Да хмельного меда не забудь еще кувшин. У воеводы пересохло горло, да и нам не мешает обмыть окончание войны. Кабанчика сожрали, теперь сожрем и Родень.
Ярополк сидел в светлице, писал. Юлия держалась на лавочке у стены, прямая и неподвижная. Варяжко раздраженно метался из угла в угол, хромал сильнее, подволакивал ногу.
– Что ты замыслил, княже? – спросил он яростно. – На погибель идешь?
Ярополк ответил сумрачно:
– Раз уж сумел пробраться и обратно, себе на погибель, то хоть теперь сядь, не мельтеши.
– На погибель! – вскрикнул Варяжко.
– Другого выхода не вижу.
– Прорваться!
– И положить костьми половину дружины еще в воротах? Мы и тут опоздали. К тому же теперь все пешие… Далеко ли уйдем?
Варяжко сказал громовым голосом:
– Воины для того и живут, для того рождаются, чтобы вот так со славой… Зато потом о нас… о таких, как мы, слагают песни!
Ярополк взглянул хмуро, не ответил. Отточенное гусиное перо после паузы задвигалось снова. Юлия подала тоненький голосок от окна:
– Нет, Варяжко… Не надо быть таким… кровожадным.
Воевода задохнулся, будто его ударили под дых. Глаза полезли на лоб.
– Кровожадным? Я? Княгиня, я – воин Святослава! Для меня не пустой звук в словах: честь, слава, совесть, Отчизна. Изменил ли я им когда? Есть ли пятнышко на моей совести?
Ярополк продолжал писать, ответил медленно, следя за листом пергамента:
– Негоже класть головы… в безнадежной сече. Нам свои не жаль, но о людях, что идут за нами, заботиться надо. Верх одержала дикая полунощная сила. Язычники пришли и победно сидят под стенами… Что мы можем? Погибнуть героями?
– Да, – ответил Варяжко пламенно. – Но останемся жить в песнях!
– Христос учит смирению. Или ты язычник, Варяжко?
– Как можно, – возмутился Варяжко, – я принял святое крещение, едва узнал, что тебя крестили еще в колыбели! Но Владимиру я не верю. Он настоящий язычник! Он злобен и коварен. На христиан дышит злобой, знатных режет, как цыплят. Ради своих целей он кого угодно затопчет. Хоть братьев, хоть родителей!
Юлия внезапно подала голосок:
– Ярополк, а ты не думаешь, что воевода прав? Именно так бы сделали даже в императорском дворце!
– Русь не Царьград, – возразил Ярополк устало.
– Владимир там не только бывал. Жил и воевал!
– Русь не Царьград, – снова сказал Ярополк уже с нажимом. – То, что там привычно, здесь кажется чудовищным. На Руси еще не было, чтобы брат убивал брата. Я предрекаю вам, что я останусь князем. Такова была воля отца нашего, великого Святослава. Нарушить ее не сможет даже его незаконнорожденный сын. Самое худшее, что он со мной может сделать, – это послать на княжение в дальний город подальше от Киева!
Варяжко хмуро улыбнулся:
– Если бы так! На юг – рукой подать до ромейской империи, на восток – близко дружественные печенежские орды, на запад – еще более дружественные германцы, их император Оттон…
Ярополк нахмурился:
– Не будем загадывать. Все в руках божьих!
– Все в руках божьих, – с надеждой повторили за ним Юлия и Варяжко.
– Все в наших руках, – сказал Владимир с нажимом. Он с силой потер ладонями лицо, стряхивая остатки сна. – А главное, в наших руках Ярополк и его верный пес Варяжко.
– И Юлия, – хмыкнул Тавр.
Владимир строго посмотрел на расшалившегося воеводу. Тот сделал постное лицо.
– Что Юлия… Это забава для нашей плоти. А Варяжко – противник настоящий. Я не думал, что он выживет! Мы с Олафом его изрубили на куски. Чертова ведунья… Пока меня врачевала ее дочка, она сама спасала этого…
– Как думаешь поступить с ними, княже?
– Да, – поддержал Тавра Войдан, – особенно с Юлией?
Кто-то откровенно заржал. Как с Юлией – это всем понятно. Да и с остальными, собственно, но важно услышать обрекающие слова из его уст. Чтобы именно он взял на себя грех, а они что, они – простые исполнители!
Он оглядел обращенные к нему лица. Смотрят уже внимательно, но без подобострастия. Усмешки спрятали. Он сумел приучить обращаться к нему как к равному, спорить, требовать, настаивать, смело отстаивать свое мнение. Только на людях должны обращаться к нему как к князю, выказывать почтение, а в своем кругу они – малая дружина единомышленников, повязанных одной веревочкой. Большей частью такие же изгои, как и сам их князь, они потеряют все, если ради лести или улыбки на лице князя, уже без малого великого, утаят важное, хоть и горькое слово.
