Иезуит. Сикст V (Исторические романы) - Мезаботт Эрнст (книги регистрация онлайн TXT) 📗
— Все-таки пока нужно подождать доказательств вероломства короля.
— Ждать?!.. А тем временем мой отец гниет заживо в той пропасти и, может быть, пока мы здесь разговариваем, он собирается уже воспользоваться теми средствами, которыми так заботливо снабжает его Монморанси.
— Твой отец теперь, наверное, уже утешен, — сказал маркиз. — Я думаю, что Доминико нашел способ доставить ему известие, что мы собираемся спасти его, а это очень укрепит и успокоит его.
После небольшого раздумья Карл подал руку Бомануару и сказал:
— Если так, то подождем еще три дня. Но обещайте мне, что если по прошествии этих трех дней мы получим доказательства измены данного королем слова, то вы будете действовать со мной заодно!
— Все мои силы и все наши, — старик нарочно сделал ударение на последнем слове, — будут к твоим услугам. Мы спасем твоего отца, даже если бы он был заключен в глубоких недрах самой Бастилии.
После этих слов Бомануар крепко пожал руку виконта де Пуа, и они расстались.
X
Возможности женщины
Мы уже сказали, что король Франциск вернулся в кабинет с нахмуренным челом, где ожидала его Диана, и несмотря на ее ласки лицо его не прояснилось. Диана хорошо знала через иезуита, что именно беспокоит короля. Но как умная женщина, она не расспрашивала его, дожидаясь, когда Франциск сам ей все скажет, как слабохарактерный человек, поддаваясь необходимости довериться кому-нибудь.
— Дорогой государь, вы долго заставили себя ждать. Эти скучные государственные дела — мои злейшие враги: они отнимают от меня моего короля, моего милого и, кроме того, возвращают мне его скучного и в дурном расположении духа.
Франциск принял грустную позу.
— Ах, Диана! — сказал он, вздыхая. — Как вы счастливы, что вы лишь королева грации и красоты. Вы не должны страшиться измены, вы не имеете ни придворных, которые обманывают вас, ни фальшивых друзей, творящих гнусные дела вашим именем.
— Насколько я успела заметить, ваше величество находится именно в таком положении, — проговорила спокойно наложница. — Кто же осмелится изменить самому сильному и умному королю в мире, не содрогаясь от угрызений совести и страха?
— Ваша привязанность ко мне, Диана, затмевает ваше суждение, — сказал монарх, невозмутимо принимая все ее слова за чистую монету. — Сегодня я испытал большое разочарование, потому что невольно узнал, что тот, к которому я был искренно расположен, изменил моей воле и старался уронить мое достоинство и обесчестить меня.
Диана всплеснула руками.
— Господи! И такие чудовища живут при вашем дворе? Скажите мне сейчас, в чем дело, Франциск, чтобы я могла оберегать себя.
Король горько улыбнулся.
— И кто же оказался неблагодарным?! — воскликнул он. — Конечно, тот, который осыпан милостями! Кто же изменит другу, если не тот, который получил от моей дружбы все. Одним словом, кто может вредить и сделаться опасным Франциску Франции, кроме коннетабля де Монморанси!
Графиня давно ожидала услышать имя коннетабля, тем не менее лицо ее выразило столь невинное удивление, что даже человек гораздо умнее короля-кавалера, и тот ей поверил бы.
— Да, Диана, — продолжал грустно Франциск, — да, Анн де Монморанси обманул мое доверие; он воспользовался данным ему полномочием, творя несправедливость; он стал причиной того, что много проклятий притесненных поднимались к небу рядом с моим имением. К счастью, меня вовремя уведомили, и эта неприятность кончится ранее, чем приведет к пагубным последствиям.
— О расскажите мне, расскажите мне все! — воскликнула молодая женщина с кокетливой улыбкой. — Вы знаете, я схожу с ума от страшных рассказов. Ну что же сделал ваш верный коннетабль?
Король улыбнулся, весьма довольный, что может рассказать романическое происшествие.
— Вообразите, Диана, — сказал он, — что этот бедный Монморанси лет двадцать тому назад женился на особе старинного дворянского рода, на Жильберте де л’Иль Адам. Она была прекрасна, как богиня, но и горда, как орел; выходя замуж за Монморанси, она считала, что сделала только посредственную партию, по ее мнению, она была достойна сидеть на троне, украшенном лилиями.
— Я знала в детстве одну госпожу, — сказала Диана, — она совершенно походит на портрет, описанный вами.
— Итак, случилось то, что обыкновенно бывает тогда, когда муж много старше жены. Однажды герцогиня поведала свое горе молодому и красивому кавалеру, феодалу графу Виргинию де Пуа, который по своему роду и по числу своих замков был немного знатнее де Монморанси. Вскоре после того посещения графа де Пуа участились. Эта история продолжалась много лет, наконец одна из служанок передала все коннетаблю, и он страшно разгневался. Нужно вам сказать, что эта прислуга-изменница попалась в руки моих прево как соучастница в колдовстве. Я так скверно о ней отозвался, что ее присудили сжечь заживо. По всей вероятности она вовсе не была колдуньей, но мне захотелось ее наказать за отвратительную измену — продажу тайны своей госпожи.
— О государь! Сколько у вас снисходительности к людям грешным в прелюбодеянии!
— Милейшая Диана, если я не буду снисходителен к ошибкам любви, то могу ли я тогда надеяться на милость Бога?
Диана, улыбаясь, протянула королю руку, который страстно, но почтительно поцеловал ее и продолжал свой рассказ:
— И вот однажды Монморанси застал своего соперника в комнате герцогини; преступность обоих была очевидна.
Герцогиня упала без чувств: болезнь, которая давно точила ее сердце и усложнившаяся страданиями последних лет, вызвала нервный удар у герцогини от страха, когда в комнату вошел Монморанси, Ее похоронили, две недели спустя, с королевской пышностью в часовне де Дамвиль. Что касается графа де Пуа, то оскорбленный муж взял его в плен, и с тех пор его держит в заточении и обходится с ним, как мне передавали, с неслыханным варварством.
— Но как вы дозволили это господину де Монморанси?
— Он пришел ко мне и рассказал, что застал графа Виргиния со своей женой. Он имел полное право убить обоих, но простил свою жену, а что касается графа, то он просил у меня позволения держать его в заключении. Я сам подозревал, что он это захочет сделать, чтобы мучения графа были медленнее и сильнее, а потому объявил коннетаблю, что принимаю это дело на себя и временно запру графа де Пуа в моем замке Бастилия. Но я поддался просьбам Монморанси и согласился, взяв перед чудотворным образом с него клятву, что он никогда не покусится на жизнь пленника. Герцог мне обещал, и вот теперь уже пять лет как граф Виргиний влачит свое несчастное существование в тюрьме замка Монморанси.
— Мне кажется, — сказала Диана, вспоминая наставление иезуита, — что господин де Монморанси во всем доказал, что он весьма мягко поступил, имея права оскорбленного мужа. Ваше величество всегда соединяете справедливость с великодушием по отношению к дорогим вашему сердцу людям.
— До сих пор я руководствовался этим правилом, графиня. Но мы — люди, короли или простые смертные, мы часто сильно ошибаемся, и бываем очень счастливы, когда какой-нибудь благородный человек вовремя укажет нам на наш промах. И Монморанси, как я слыхал, мстит во сто раз сильнее, чем это следует, так что я невольно сделался соучастником преступления, ибо граф находится в тюрьме во сто раз хуже королевской, и если это правда, то Монморанси уже потерял право мстить, мой же священный долг освободить несчастного.
— Кто это вам сказал? — резко спросила графиня, вставая. — Кто?
— Кто?!.. Люди, которые только что были у меня и просили за этого несчастного: маркиз де Бомануар и виконт де Пуа, сын пленного. И я им обещал, что моя справедливость сумеет восстать против частной мести моих подданных и что граф де Пуа будет по моему приказу переведен из дома коннетабля в один из моих замков!
— У вас это просили, мой государь, и вы без размышления обещали?! Обещали, вместо того чтобы бросить в Бастилию дерзких, осмелившихся вымаливать у короля позволения нанести оскорбление первому дворянину Франции!
