Маленький детектив (СИ) - Андреева Юлия Игоревна (читаем книги .txt, .fb2) 📗
Всю дорогу мистер Питри и Молли — Люси почему-то упорно называла по имени эту пожилую леди — рассуждали над тем, до какой степени Люси следует сделаться черной. При этом дедушка голосовал за лицо, шею и кисти рук, а Молли уверяла, что во время сна Люси может сбросить с себя одеяло, и, если прислуга увидит розовую пятку, дело кончится сердечным приступом.
После этого мистер Питри заинтересовался, какие в «Зеленых рукавах» носят ночные рубашки, и Люси была вынуждена признать, что, несмотря на то что рубашки с длинными рукавами и до пола, во сне чего только не случается. Можно и с подолом на голове проснуться. Поэтому в конце концов пришлось смириться с мыслью, что мазаться черной гадостью предстоит с головы до пят. Единственное, что уступили ей изверги, были ее роскошные рыжие волосы, которые Люси позволили не красить. Правда, при таком раскладе их нужно было прятать под парик и апостольник вроде тех, что носят в больницах сестры милосердия. Правда, во всем мире апостольниками сестры милосердия уже лет десять как не пользовались, заменяя его простым платком, но, зная нравы «Зеленых рукавов» и их страсть к прошлому, Люси полагала, что сиделку они уж точно обрядят в какой-нибудь совсем уже допотопный костюм. Когда она навещала Джейн в лазарете, успела заметить, что встречающая их там дежурная фельдшерица была одета, как на фотографиях времен войны: шерстяное платье серого цвета, поверх которого белый передник с красным крестом и на голове белая косынка с тем же знаком. Правда, на военных фотографиях на левой руке сестры милосердия должна была находиться повязка с крестом и личным номером девушки. Последнее заменяло удостоверение личности на случай смерти или ранения, при котором сестра не сможет назвать своего имени. Дома мама показывала Люси такую повязку и свое пожелтевшее от времени удостоверение. Перед зеркалом Люси примеряла повязку, представляя себя на фронте. Но вот выйти из дома с повязкой сестры милосердия ей было запрещено категорически, так как последнее влекло за собой уголовную ответственность. «Любое лицо, незаконно присвоившее себе право ношения повязки или саму повязку, несло за этот проступок ответственность вплоть до уголовной. — Произнося это, мама поднимала к потолку скрюченный артритом указательный палец. — От трех недель до трех месяцев в самой настоящей тюрьме! [4]»
Кроме того, запрещалось носить неполную форму или дополнять ее любыми аксессуарами, не соответствующими строгому облику сестры милосердия. К примеру, брошечками, сумочками, неуставными перчатками. Мама говорила, что девушки, служившие вместе с ней, не могли дождаться, когда же окажутся дома и смогут вдеть в уши сережки или украсить себя бусами. Втихаря они пытались хотя бы немного изменить однообразную форму, но их за это строго наказывали.
Если бы Люси было разрешено ходить по городу в форме сестры милосердия, она бы и не подумала о таких пустяках, как брошечки или перчатки. Сумка — другое дело, но если нельзя, значит, нельзя, главное — само чувство, что у тебя на груди самый настоящий красный крест — символ служения. Все это видят и завидуют тебе. Бабушка говорила, что красный крест — это тоже привилегия, которую прежде получали лишь сестры милосердия, но которой были лишены простые санитарки. Собственно, их форма от формы сестер милосердия отличалась только этими крестами. Зато работали они не меньше, так как им поручали любую грязную работу, не считаясь с происхождением.
По дороге взрослые пришли к единодушному мнению, что перекрашивать Люси придется в доме Молли на Бейкер-стрит, а не в гостинице, где могут возникнуть ненужные вопросы. Но, не доехав до дома, Молли и Люси вышли около какого-то неприметного магазина-склада, где Люси окружили со всех сторон длинные полки, набитые ужасными, безвкусными вещами. Юбки и платья, кофты и отвратительная грубая обувь. Все таких скучных цветов, словно их предварительно много раз стирали, прежде чем предложить к продаже. При виде всего этого «великолепия» у Люси на глаза навернулись слезы, но Молли была неумолима и потребовала, чтобы девочка выбрала себе не только платье и обувь, в которой приедет, но и нижнее белье. Без умолку болтая, она крутилась вокруг несчастной девочки, пытаясь представить, как та будет выглядеть во всем этом уродстве, пока на выручку ей не пришел уже уставший ждать «модниц» опекун.
Служащие магазина и редкие покупатели с удивлением и враждебностью глазели на хорошо одетую девочку и ее пожилую родственницу, зачем-то скупающих дешевые и безобразные тряпки. При этом Люси больше всего боялась, как бы сумасшедшая Молли не заставила ее примерять всю эту красоту посреди магазина. Вот где срам-то!
— Я думаю, Уильям, взять ли Люси только платье или добавить к комплекту пару юбок и платок для тепла? — спросила пожилая леди, увлеченно роясь в груде бесформенного тряпья.
— Лучше подари ей пару своих старых платьев, — остановил ее мистер Питри. — Где это видано, чтобы девочка, вынужденная работать ради денег, обновляла свой гардероб, перед тем как заступить на службу?
— А ты прав, Уильям! — Молли отложила грубое шерстяное платье в сторону и с уважением посмотрела на мистера Питри. — Действительно, это было бы странно. Так что же, ничего не возьмем?
Опекун бросил на прилавок пару монет и вывел готовую провалиться сквозь землю Люси.
Они снова сели в машину и какое-то время ехали молча. Люси с интересом разглядывала Лондон. Так бы и ехала, смотрела на дома, на красивые витрины, на людей, и ничего больше не нужно. Но автопрогулка неожиданно закончилась, Машина остановилась возле хорошенького розового особнячка с масонским знаком над дверью. Пройдя через сад, Молли позвонила в звонок, послышались шаги, и вскоре дверь открылась. На пороге стояла молоденькая горничная в сером платье с белым фартуком-наколкой.
— О, миссис Морби, как поездка? — Она пропустила Молли и Люси в холл и, придержав дверь перед мистером Питри, забрала у него чемоданчик.
— Это Люси. Устрой ее в свободной комнате на втором этаже. Уильям, ты остаешься?
— Нет, если ты не возражаешь. Никогда прежде не собирался в такой спешке. — Он бросил укоризненный взгляд в сторону внучки. — Вот только с Морби поздороваюсь, если он не спит.
— Тогда за дело. — Молли подмигнула Люси и вылетела за дверь. Ну, просто не почтенная леди, а девчонка — ее ровесница.
Люси не успела допить чашку чая в комнате, куда ее привела горничная, когда дверь распахнулась. На пороге стояла раскрасневшаяся после прогулки по магазинам Молли, из-за спины которой выглядывали две девушки: блондинка и шатенка. Обе старше Люси.
— Раздевайся и марш в ванну, — скомандовала неутомимая Молли, хлопаясь на первый попавшийся стул. — Девочки, в сумке несколько коробочек с ваксой. Так что можете не жалеть. А когда краска немного просохнет на коже, промокните губкой вот с этим закрепителем. В ванной комнате не слишком просторно, так что ты, Берта, натрешь Люси ваксой, ты художница, если на руках останется краска, никто и не удивится, а мы с Полин тем временем подготовим подходящую одежду.
Сказав это, Молли и шатенка, которую назвали Полин, вышли из комнаты, оставив Берту и Люси одних.
Первое, что Люси неприятно удивило, раздеваться следовало полностью. Она хотела было сохранить панталоны, но те тут же вымазались в черной пахучей гадости. Рыжие волосы Люси были спрятаны под голубой шапочкой, но и та вскоре утратила свою первоначальную чистоту. Белоснежная прежде ванная теперь также была покрыта мерзкими пятнами. Пятна были и на шторке, и на стенах, и даже на зеркале. Вакса отвратительно воняла, но Люси решила, что по мере высыхания запах сделается не таким сильным. Куца больше ее допекал холод. В особняке хорошо топили, но из-за краски она ощущала себя мокрой. А из-за вони окно в комнате приходилось держать распахнутым, и, зная, что никто не войдет, Берта то и дело распахивала дверь ванной, впуская туда свежий воздух. При этом Люси не могла завернуться в теплое полотенце без риска изгваздать и его. Теперь девочка догадалась, отчего миссис Рич заказала Молли привезти черные простыни. После такой покраски спать на белом ей было строго противопоказано.
