Возвышенное и земное - Вейс Дэвид (читать книги онлайн бесплатно полностью txt) 📗
77
Либретто «Директора театра» оказалось незамысловатым по сюжету – рассказ о том, как соперничали две примадонны, желающие завоевать благосклонность директора театра; для зингшпиля требовалось сочинить только четыре арии а увертюру. Стефани представил Вольфгангу, по существу, голую схему одноактного зингшпиля, а композитору предстояло вдохнуть в нее жизнь. Либретто Стефани оказалось бесцветным, в нем не было мест, которые просились бы на музыку. Поэтому Вольфганг сосредоточился на ариях – блестящих и лирических – и написал выразительную мелодичную увертюру, а самого его все сильнее и неотступней тянуло к «Фигаро». Но приходилось ждать, пока не будет поставлен зингшпиль. Неразумно продолжать работу над оперой-буффа, пока нет уверенности, что ее разрешат к постановке.
Вольфганг вернулся к работе над другими произведениями. Концертов по подписке в этом, 1786 году, он давал не так много, как в прошлом, хотя несколько и было намечено на великий пост, и несмотря на то, что за прошлый год он заработал на концертах но подписке около трех тысяч гульденов, от них уже ничего не осталось. Ни Вольфганг, ни Констанца не знали, куда ушли деньги, и снова возникла необходимость зарабатывать на жизнь. Вольфганг больше не записывал приход и расход: это отвлекало от работы, тревожило, а ему приходилось беречь силы для более важных дел – для сочинения музыки, выступлений, преподавания, – хотя уроки он по-прежнему терпеть не мог. Свои новые сочинения он все так же аккуратно вносил в тематически» каталог. За последние два месяца прибавились следующие:
Песня для фортепьяно – из «Фиалки» Гете
Соната для фортепьяно и скрипки ми-бемоль мажор
Рондо для фортепьяно ре мажор
Сцена и рондо для сопрано – для Алоизии Ланге
Дуэт и ария для частного исполнения «Идоменея» Концерт для фортепьяно ми-бемоль мажор Концерт для фортепьяно ля мажор «Директор театра» – зингшпиль.
«Директор театра» удостоился похвалы императора и его высокопоставленных гостей, и Торварт вручил Вольфгангу пятьдесят дукатов. Сальери, по слухам, получил за свою оперу сто дукатов, и Вольфгангу обещали за «Свадьбу Фигаро» тоже заплатить сотню дукатов, если опера не даст императору повода для раздражения. Постановка оперы намечена на 1 мая, сказал Орсини-Розенберг.
До 1 мая оставалось меньше трех месяцев, а предстояло еще столько сделать, тем не менее Вольфганг склонил голову в знак согласия и ответил:
– Благодарю вас, ваше сиятельство, за поддержку. – Вольфганга удивило, что, прощаясь с ним, директор нахмурился.
Вольфганг сказал об этом да Понте, и тот с проницательной усмешкой заметил:
– Сальери подозревает, что «Фигаро» может иметь громкий успех, и поделился этим с Орсини-Розенбергом. Их гложет зависть. А кроме того, вы же ничего не дали директору, не так ли, Вольфганг?
– Нет. А что, нужно было дать?
– У композиторов и либреттистов, пользующихся монаршей милостью, вошло в обычай в знак признательности делать подарок директору. Десять дукатов, если получили пятьдесят… Или двадцать, если получили сто. Или хотя бы посвятить ему свое произведение.
– По что директор сделал? Для нас?
– Дело в том, что он мог сделать. Против нас.
– Что же вы посоветуете?
Да Понте, как и Папа, хорошо разбирался в подобных долах.
– До тех пор пока к нам благоволит император, Орсини-Розенберг бессилен навредить. И потом, даже если мы будем расстилаться перед ним или давать ему подачки, оп все равно предпочтет Сальери. Но не беспокойтесь, император ко мне милостив, и я позабочусь обо всем. Шиканедер разговаривал со мной об одном мальчике-вундеркинде, сыне Гумме-ля. Хочет, чтобы вы его послушали.
– Да, но у меня нет ни минуты времени, – взмолился Вольфганг.
– Вы послушаете его игру?
– А что мне остается? Шиканедер и папаша Гуммель – друзья.
Но с восьмилетним Гансом Гуммелем к Вольфгангу явился не Шиканедер, а отец мальчика – музыкальный директор Шиканедера. Шиканедер просил передать Моцарту, что сам он очень занят. Вольфганг напряженно работал над «Фигаро» – наконец-то появилась возможность сочинять музыку, о какой он мечтал уже много лет; тем не менее он любезно поздоровался с гостями, провел их в гостиную и сказал:
– Мой дорогой Гуммель, очень рад вас видеть. Садитесь, пожалуйста, садись и ты, мой юный друг!
Гости испытывали некоторую растерянность.
– Что вас ко мне привело? – спросил Вольфганг с легкой насмешкой в голосе.
– Господин Моцарт, послушайте, пожалуйста, моего сына. Быть может, вы не откажетесь давать ему уроки.
– Но вам, должно быть, известно, что я не люблю давать уроки. Это отнимает у меня слишком много времени и мешает писать музыку.
Однако, взглянув на огорченное лицо мальчика, он прибавил:
– Ну хорошо, покажи, на что ты способен.
Мальчик уселся за фортепьяно и заиграл вещь «английского» Баха; Вольфганг слушал с бесстрастным выражением, но чем дальше играл мальчик, тем внимательнее становился Моцарт, глаза его загорелись от волнения и удовольствия и стали удивительно красивыми. Он подтолкнул отца в бок, выражая свое одобрение, и удовлетворенно кивнул. Когда мальчик закончил Баха, Вольфганг поставил перед ним одно из своих сочинений – вещь гораздо более трудную, чтобы посмотреть, насколько хорошо Ганс читает с листа. И когда тот заиграл еще более гладко, словно обретя уверенность, Вольфганг вдруг наклонился и шепнул отцу:
– Пусть ваш сын останется у меня. Из него может кое-что получиться.
– Не понимаю вас, маэстро.
Вольфганг подошел к мальчику, ласково потрепал его по голове и сказал:
– Ты играл превосходно. Играй так всегда, и ты многого достигнешь.
Взяв мальчика за руку, он ласково усадил его на диван, а затем повернулся к отцу:
– Значит, решено, я берусь обучать Ганса, но ему придется у меня жить, я не хочу спускать с него глаз. Уроки, квартира, еда – все будет бесплатно. Вам не придется ни о чем заботиться. Согласны?
Гуммель-старший пылко обнял Вольфганга и стал горячо благодарить. Какой прекрасный человек! Теперь-то Гуммель не сомневался – его Ганс непременно станет вторым Вольфгангом Амадеем Моцартом!
Ганс Гуммель переехал в дом к Моцартам и был принят как родной сын. Правда, Констанца протестовала, у них и без того много трудностей и забот, чтобы браться за воспитание чужого ребенка, но Вольфганг стоял на своем.
– Из него выйдет гениальный музыкант.
– Ты и так не знаешь, куда деваться от учеников.
– Из Ганса может кое-что получиться, не в пример прочим.
Констанца поняла, что спорить бесполезно, и постаралась примириться с новым положением. Ганс оказался милым ребенком, во всем беспрекословно слушался Вольфганга; он даже научился подражать его манере исполнения и проявлял блестящие музыкальные способности, И хотя Констанца не могла подавить недовольство, она отлично видела: Ганс сделался для Вольфганга не только одаренным учеником, глядя на него, Вольфганг снова переживал детство и горячую привязанность к отцу.
Как-то вечером, спустя несколько недель после того, как Ганс поселился у них, вернувшись домой от друзей, они кашли мальчика в гостиной – он сладко спал, растянувшись на сдвинутых вместе стульях. Была уже полночь, но Вольфганг и не думал отправлять Ганса в спальню. Новая, написанная им соната для фортепьяно только что пришла от переписчика, и ему не терпелось ее послушать.
– Станци, разбуди Ганса, только осторожно, не испугай, а потом дай ему рюмку вина – пусть взбодрится.
Однако игра Ганса огорчила Вольфганга – мальчик, обычно так уверенно читавший с листа, на этот раз с трудом разбирал ноты и никак не мог сосредоточиться. Но он не стал бранить ученика – на дворе была ночь, Ганс устал и хотел спать. И тут Вольфганг вдруг обнаружил причину растерянности мальчика. Сукно бильярдного стола оказалось порванным, по всей видимости кием. На мгновение Вольфганг пришел в ярость. Испортить его любимый бильярдный стол! И ведь он запретил Гансу подходить к бильярду без разрешения.
