Емельян Пугачев. Книга 2 - Шишков Вячеслав Яковлевич (читаем книги онлайн бесплатно полностью TXT) 📗
— Плачу, плачу! С заминкой, а плачу… Ну, да они свое из горла вырвут. А у меня иным часом и недостача случается в деньгах-то.
— У нас в казне тысяч до десяти, как не боле, лежит. Ничего, не скудаемся.
Пугачёв сидел в кресле, позвякивая связкой ключей от «казны», атаман Овчинников, прихрамывая на левую, чуть покороче, ногу, расхаживал вдоль золоченой горенки.
— При многолюдстве нашем полки-то можно покрупнее сбить, ваше величество, да на сотни построить.
— Гарно! Не ведаю вот, как мне с мужиками и прочим людом быть? Шибко просьбицами одолевают, — жаловался Пугачёв. — Как выйду, на колени валятся… У каждого свое — то горе, то обида от соседа, то хлеба подай.
Порешил я, о чем и допреждь мы с тобой толковали, утвердить свою Военную коллегию.
— Дело, дело… В Петербурге — своя, у нас — своя.
— Своя, казацкая, на казацкий лад! Чтобы там и судьи были, и повытчики, и чтобы все по армии дела вершились. И пущай народ туда идёт с нуждицей… Маленько годя скличь-ка ты Падурова да Горбатова со Шванычем, они люди бывалые, книжные, пусть мозгами раскинут. Да и сам приходи, Андрей Афанасьич.
Как стало смеркаться, пробралась в царскую кухню красавица Стеша. Она покрестилась на образа и, увидав толсторожего Ермилку, сбивавшего мутовкой сметану в кринке, вызвала Ненилу в сенцы.
— Ненилушка, — сказала она, зардевшись, — допусти меня до государя.
— И не подумаю, — крутнула головой Ненила, и глаза её сразу обозлились.
— Да ведь он меня, батюшка, сам присуглашал — приходи да приходи.
— А наплевать, что присуглашал. Он рад всех баб присугласить… На што он тебе сдался? У тебя свой хозяин есть. Вот ужо скажу Творогову-то, Ивану Лександрычу-то, он те косы-то долгие поубавит…
— Он уехатчи! А ты меня, Ненилушка, пусти, пусти, желанная.
— Вот прилипла! Иди, ежели совесть потеряла, с чистого крыльца.
— С чистого-т не пустят, стража там. Да и огласка мне ни к чему. А мне бы только рубашечку ему передать, сама вышивала шелками, — и она шевельнула узелком под мышкой.
— Рубашечки-то и мы горазды шить. Эвот у меня две татарки гладких на печи спят, нажрались за обедом вдосыт.
Стеша сняла с руки бирюзовое колечко и молча сунула его Нениле. Та приняла, поблагодарила и, вздохнув, сказала:
— Ну, ин пойдем… Только, чур, ненадолго. К нему народ вскорости потянется. Ой, да и стыдобушка с тобой, Степанида!
Когда поднялись они по внутренней из кухни лестнице, Ненила крикнула в покой:
— Эй, ваше велиство! Кундюбка тут одна припожаловала к тебе! Примай!..
А Ермилка, тряхнув чубом и облизнув мутовку широким, как у коня, языком, подумал: «Ну до чего приятственно царем быть!»
Крепость Верхнеозерная была расположена в ста верстах от Оренбурга — вправо от него, на реке Яике. Афанасий Тимофеич Хлопуша со своим отрядом двигался по той самой дороге, по которой еще так недавно пробирался к Оренбургу бригадир Корф.
Поравнявшись с Верхнеозерной, Афанасий Тимофеевич сплюнул на далекое расстояние и сказал своим:
— Мы эту на закусочку оставим, а попервоначалу Ильинскую схрупаем, — и повел отряд еще на сорок две версты вперед, к Ильинской.
Крепость Ильинская была беззащитна. Хлопуша взял её сразу, забрал деньги, пушки, заряды с ядрами, продовольствие и повернул назад, к более сильной Верхнеозерной крепости. Её защитниками были две пришедшие из Сибири роты, около сотни гарнизонных солдат, отряд польских конфедератов, двести калмыков с башкирцами да десятка два казаков. Начальник крепости, полковник Демарин, сделал все приготовления к защите.
В ночь на 23 ноября Хлопуша двинул свое скопище на штурм, но захватить крепость врасплох не сумел. Перестрелка длилась все утро, целый день. Хотя калмыки, башкирцы и казаки сразу же передались Хлопуше, сибиряки и поляки сражались стойко, почему и второй штурм оказался безуспешным.
Хлопуша с Андреем Бородиным отступил в Кундуровскую слободу и послал царю известие о своей неудаче.
Между тем на вечернем совещании у Пугачёва обсуждался важный вопрос об организации Военной коллегии.
— Мы должны какой ни на есть порядок завести, — сказал Пугачёв, — чтобы нашему делу порухи не было.
Пугачёв жаловался, что мало в войске дисциплины, что его войско не похоже на настоящую армию, что казаки, а глядя на них и прочие, сверх меры пьянствуют и под Оренбург выезжают частенько под хмельком, что по ночам войско орет песни и устраивает кулачные бои промежду себя, что иным часом, пользуясь особым своим положением, казаки обижают башкирцев да татар, а то и пришедших к нему, государю, крестьян.
— Коротко молвить, растатурица промеж моего народа идёт, никакого настоящего уряду нет. Так впредь жить, други мои, не можно, — сетовал Пугачёв, со строгостью посматривая на присутствующих.
Офицер Горбатов со вниманием и одобрительно прислушивался к речам Пугачёва.
— Второе дело, — продолжал Пугачёв, он поднялся из-за стола и стал расхаживать по горнице… — второе дело, как мы в народе суд чиним? Не суд то, а чистое бессудье. Иной час займется сердце, тут и велишь другого обидчика вздернуть, а опосля того всю ночь казнишься: а вдруг на обидчика-то облыжный поклеп взвели? Дела, други мои, теперь доведется вершить по совести, не как повелось в судных избах при воеводствах, да при губерниях, да при магистратах, а по чистой правде.
— Третьим делом, — продолжал Пугачёв, — учинили ли мы какую-нито управу в деревнях, да селах, да в местечках разных, кои нам преклонились?
— Вы административные дела имеете в виду? — подсказал офицер Горбатов.
— Да, да, министративные! Посажены ли там люди наши, а ежели посажены, как там правят они?
Совещание длилось всю ночь до рассвета, было высказано много нужных мыслей. Горбатов сообщил, что он с Падуровым, с двумя грамотными есаулами и при посредстве Овчинникова с Шигаевым составили новое распределение полков. Выделено несколько полков казачьих, остальные люди разбиты по племенным и, так сказать, сословным признакам.
Слушая Горбатова, Пугачёв к нему присматривался и находил в нем стоящего офицера, а себе хорошего советчика.
