Пятая труба; Тень власти - Бертрам Поль (читать книги без сокращений .TXT, .FB2) 📗
— Нашли ли вы также мой ответ на эти письма? — спросил я, пристально глядя ему в глаза.
— Нет.
Меня взбесило его холодное самообладание.
— И вы смеете являться сюда с такой ложью на языке?
— Я полагаю, что с таким упрёком следует обращаться не ко мне, — хладнокровно отвечал он. — Но я не буду с вами спорить. Не имеете ли сказать ещё что-нибудь?
— Можете вы дать клятву в том, что ничего другого, кроме этих писем, вы у меня не нашли? — в свою очередь спросил я.
— Да, могу. Мы все можем поклясться, я полагаю.
— Все могут? — спросил я опять.
— Я, по крайней мере, клянусь, — сказал барон ван Гульст, хотя никто не обращался к нему лично.
Остальные повторили то же самое. Я посмотрел на них с презрением.
— Хорошо. Вы совершили клятвопреступление. После этого мне не о чем с вами говорить.
С минуту длилось молчание. Затем ван Сильт заговорил:
— Это ваше последнее слово?
Я посмотрел на него: он, по-видимому, был искренен. Сквозной ветер, потянувший неизвестно откуда, колебал пламя свечей, и их переливавшийся свет клал какие-то странные тени на его лицо.
Мне оставалось последнее средство. Сохранился мой дневник. Конечно, он не был решающим доказательством, но он мог пригодиться мне, чтобы защититься от обвинений. Вдруг я вспомнил о Марион и её поцелуях, которые мне ещё не были даны. Но тогда я должен буду просить ван Сильта и других прочитать страницы, которые никогда не предназначались для постороннего взгляда, должен буду просить этих людей довольствоваться тем, что они там найдут, должен буду выпрашивать свою жизнь у этих людей! Нет, никогда этого не будет! Я всё ещё дон Хаим де Хорквера, который во всю жизнь никогда не унижался ни перед кем, кроме своей жены да один раз принца, ради неё же.
Были, пожалуй, и другие пути к спасению, ибо я не хуже них сумел бы сплести интригу, если только откинуть уважение к истине и не обращать внимания на данную клятву. Но, унижая себя, я не могу, однако, унижать ни тех, кого я представляю, ни мою любовь.
Я разбил последнего идола — бога успеха, которому служат везде и все. Я разорвал связи со своим народом, которые связали целые поколения, с народом, который думает, что он правит миром, не замечая того, что, наоборот, мир управляет им. Над волей умерших я поставил свою собственную, и над волей плоти я поставлю волю духа.
Часы, которые я провёл в опустевшем зале, наблюдая, как солнце медленно отходило от меня и губернаторского места, не прошли для меня бесплодно.
Наконец-то я нашёл основной смысл и цель своей жизни. Она заключалась не в том, чтобы сделать то или другое, а в том, чтобы во всех положениях оставаться на той высоте, которая только доступна для меня, и сделать для этого даже невозможное.
— Я говорил с вами больше, чем вы заслуживаете и чем позволяет моё служебное положение, отвечал я ван Сильту. — Я прислан сюда управлять вами и судить вас, в случае надобности, а никак не для того, чтобы подвергаться вашему суду.
Сказав это, я скрестил на груди руки и откинулся на спинку кресла.
— В таком случае, в моём распоряжении оказываются два пути, — начал опять бургомистр. — Один из них чреват важными последствиями. Я человек уже старый и не хотел бы под конец жизни брать на себя такое дело. Но если вы не можете представить нам оправданий, — здесь его голос стал дрожать, — то мы не можем оставить вас в живых. С этим согласен весь совет. Мы слишком многим рискуем. Есть ещё другой выход: если вы обратитесь к принцу с просьбой, чтобы он отозвал вас из Гуды, а до отъезда согласитесь побыть под нашим присмотром, то мы готовы даровать вам жизнь.
— Полагаю, что отвечать мне на это нечего, — холодно сказал я.
Что обо мне думал бургомистр ван Сильт? Неужели он принимает меня за одного из тех?
Как бы то ни было, но мой отказ, видимо, расстроил его. Подождав немного, он начал опять:
— С вами поступят, как вам будет Угодно. Сегодняшнюю ночь вы проведёте здесь под стражей, причём с вами будут обходиться, как подобает вашему высокому положению. А завтра вы должны будете приготовиться к смерти.
Он приказал страже войти и сказал:
— Отведите, его превосходительство в комнату принца и хорошенько смотрите за ним. Вы отвечаете за него своими головами.
Меня отвели в указанную комнату, но через полчаса явился стражник и сказал:
— Вашему превосходительству нельзя здесь оставаться. Комната недостаточно удобна для вашей охраны, и нам приказано перевести вас в другое место.
После этого меня отвели в это уютное местечко в двадцать квадратных футов, где вода капает с потолка, и крысы являются единственным для меня обществом.
Должен сознаться, что довольно долго я чувствовал себя здесь весьма нехорошо, и я посоветую им, прежде чем сюда опять кого-нибудь засадят, почистить и проветрить это помещение, которое так в этом нуждается. Не мешало бы развести здесь и небольшой огонь, чтобы обсушить стены, ибо если человек получил когда-нибудь рану, то сырость отзовётся на ней очень вредно. Я забыл про свою рану, но теперь она разболелась, и я не могу владеть плечом.
Решительно это местечко не годится для долгого пребывания!
Освещение также оставляет желать лучшего. Моя свечка почти догорела и через несколько минут погаснет совсем.
Я принуждён закрыть эту книгу. Но прежде чем сделать это, хочу записать в неё мой символ веры — завершить достойным концом мою жизнь. Надежда и убеждения — всё ещё составляют моё достояние, и, может быть, они достались мне не очень дорогой ценой.
Вера для человеческой жизни необходима. Ведь она так коротка и неполна. Один за другим сходят в могилу люди, сердца которых ещё не успели остыть, желания заглохнуть, люди, которые не загладили ещё свои грехи и сами не получили от жизни должного. Как много сошло в могилу таких людей! Сколько труда, страстных, отчаянных усилий исчезло вместе с ними, не принеся никаких плодов в этом мире! И как удлиняется с течением веков список таких людей! Но лишь о немногих из них известно что-нибудь, большинство же могил хранят свою тайну. Неужели же они жили напрасно? Неужели же душа остаётся в земле вместе с телом? Но ведь и для тела нет смерти, а есть только превращение, и цветы на кладбище приобретают свой пышный рост от нашего разложения.
Повсюду мы видим круговорот, и после смерти должна быть жизнь. Неужели только наши души должны умереть без утешения, так и не поняв своего призвания и не измерив своего значения? Неужели дух есть нечто второстепенное в сравнении с материей? Конечно, если бы это было так, то не стоило бы вызывать его из хаоса. Один и тот же закон управляет всем, и в том, что разрешается меньшему, не может быть отказано большему. И должна быть Великая Причина всего. И это должен быть Дух, а не слепая сила.
Горе нам, если наши мысли устремятся к тому, чего они не могут достигнуть. Горе Богу, достигнутому своими созданиями. Мой Бог должен быть выше меня, и я никогда не смогу стыдиться Его. Как я живу в суете и тьме, так он живёт в мире и свете. И когда я увижу лицо Его, я приобщусь к Его славе. В том, о чём я догадывался, я буду тогда уверен, и моя мечта станет фактом.
С этой верой я спокойно и бестрепетно отхожу от жизни, готовый предстать перед лицом Божьим. Аминь.
19 июля.
Жизнь наша в руках Божьих, и жизнь и смерть сеет Он по своему произволу.
С площади глухо доносится стук молотков, с помощью которых сооружают эшафот. Но не для меня.
Теперь уже за полночь. Смертный приговор подписан и на рассвете будет приведён в исполнение. Сегодня же я буду отдыхать.
„Не судите, да не судимы будете“, — говорил я всего два дня тому назад и теперь вспоминаю эти слова. Мне тяжело было выступать судьёй в собственном своём деле, но оно касается не только меня одного.
Расскажу всё по порядку.
Глубокая ночь спустилась в мою темницу. В густом мраке носились передо мной тёмные видения, поднимались мрачные мысли, которые как-то не хотелось ни отгонять, ни заносить в эту книгу. Я считаю себя храбрым, но ведь я всё-таки человек, и в сердце поднимается нечто более сильное, чем простое сожаление, малодушие, не достойное ни меня, ни такой минуты.
