Калигула или После нас хоть потоп - Томан Йозеф (читать книги без регистрации .txt) 📗
– Нет, – ответил Фабий спокойно.
На лицах полубогов в тогах промелькнула усмешка. Знаем мы это. Перед судом все корчат из себя невинных младенцев.
Наступил момент, когда обвиняемому задают вопросы. Начал сам Понтий:
– Почему ты, актер и автор мимов и фарсов, написал трагедию?
Фабий смотрел мимо консула в высоту на бронзовое лицо богини Немезиды.
Он думал о своем давнишнем сне – сыграть настоящую роль в трагедии.
Рассмешить зрителей легко. Пробудить в них нечто большее, чем смех, это уже искусство.
– Рим пресыщен наивными фарсами. Мне хотелось дать людям нечто иное, чем просто бездумная забава…
Луций глазами приказал секретарю писать, стиль скользил по восковой дощечке. Из рядов присяжных судей раздался голос:
– Почему ты выбрал именно Фаларида?
Почему? О боги! Почему? Как я могу объяснить этим выскочкам, что вокруг меня ходят замученные, угнетенные люди и сетуют: "Где человечность, Фабий?
Где справедливость?", и они не могут сказать в открытую, что их гнетет. А я могу.
– Почему я выбрал Фаларида? Трагедия изображает сильные страсти. Этого хотят зрители. Этого они хотели всегда. Все это они переживают сами…
– Да-да-да, это так, – заикнулся Клавдий и посмотрел, озираясь близорукими глазами и кивая. – Уже Аристотель предпочитал тра-трагедию.
Луций вонзил свои бесцветные глаза в Фабия:
– Какую страсть ты хотел изобразить в Фалариде?
Фабий смотрел в лицо богини, но видел истязуемого Апеллеса. Здесь, немного влево, сидит его мучитель. Фаларид. Он не отважился посмотреть туда. Мороз пробирал его до костей. Он поборол себя:
– Страстная любовь, интриги – это сегодня уже не захватывает. Люди жаждут более жестоких зрелищ. В Цирке и в театре. Жестокость, кровь, Фаларид, раскаленный бык, в котором людей сжигают живьем…
Секретарь, склонившийся над восковыми дощечками, едва успевал, хотя писал скорописью.
– Снова пьеса о тиране! – гневно выкрикнул из рядов присяжных Авиола.
Фабий искоса посмотрел на Сенеку. Адвокат был погружен в свои заметки.
– Пьес о тиранах много, – говорил Фабий. – Они пользуются успехом.
Приносят прибыль. А мне надо заботиться о своей труппе, я должен обеспечить своим людям средства к существованию. Мы живем ради того, чтобы играть, но также играем для того, чтобы жить.
Понтий бросил льстивый взгляд в сторону Калигулы.
– Вы нуждаетесь? Тогда почему вы не обратились к нашему императору? Он милостивый и щедрый. Он расположен к актерам.
У Фабия на лице задергался мускул. С хищниками не договариваются, с ними борются. Он выпрямился:
– Мы, благородный господин, не нищие, мы честным трудом зарабатываем себе на жизнь.
Калигула нахмурился. Так вот как эта сволочь объясняет мою щедрость. Он видит в этом подаяние, а не мое великодушие!
Понтий заметил неудовольствие императора и заторопился:
– Как же это случилось, что во время пьесы, которую ты выбрал только для того, чтобы заработать деньги, произошло открытое выступление против императора?
Фабий ожидал этого вопроса. Он боялся его. Он глубоко вздохнул, чтобы успокоиться:
– Я не знаю, господин. Я не отвечаю, что зрители приняли это иначе.
Это не моя вина, ведь не могу же я совладать с такой толпой…
Луций прервал его.
– Так ты утверждаешь, что твоя пьеса не была аллегорией, что она не была преднамеренно направлена против нашего императора?
– Я настаиваю на этом. – Голос Фабия слегка дрогнул, хотя он и старался быть твердым. Наступила тишина.
Понтий посмотрел кругом:
– Больше ни у кого нет вопросов к обвиняемому? Тогда слово предоставляется защитнику.
Сенека встал, вежливо приветствовал императора и присяжных судей и начал:
– Вы выслушали сообщение, согласно которому актер Фабий Скавр обвиняется в том, что в преднамеренной аналогии с печально известным тираном Фаларидом он оскорбил нашего императора и восстановил против него народ римский. Выслушали вы и ответ обвиняемого, который это отрицает. Что ж, обратимся к фактам. – Он повернулся к Луцию и попросил его, чтобы из текста пьесы о Фалариде, который лежал перед ним, он процитировал хотя бы одно изречение, одно слово, в котором говорилось бы о благородном императоре, а не о тиране Фалариде.
Сенаторы удивленно зашевелились. Странное начало для защиты. Сенека обычно не начинает с вопросов.
Луций отвечал:
– Конечно, речь идет о Фалариде, но не слова, а само содержание и дух трагедии направлены против императора. Не слова, но их провокационный, вызывающий тон призывал к тому, что смысл пьесы о древнем Акраганте был перенесен на современный Рим, чтобы каждый зритель сравнивал любимого императора с проклятым тираном.
Сенека нанес прямой удар по Луцию:
– И ты, Луций Курион, ты тоже сравнивал императора с Фаларидом? Я лично никогда!
Луций побледнел. Калигула обратил на него слезящиеся глаза, сенаторы насторожились.
– Я люблю императора больше своей жизни. – заявил патетически Луций, – и именно поэтому я с грустью следил, как пьеса и актеры изощренно высмеивали Гая Цезаря, говоря о Фалариде. Уже сначала у меня было подозрение, что автор пьесы написал заранее продуманную аллегорию.
– Подозрение не является аргументом для суда, – сказал Сенека строго.
– В конце концов, пьеса была разрешена цензурой без изменений. Почему же ты тогда подозревал автора пьесы в преступлении уже "сначала", как ты говоришь? Почему ты был предубежден против него заранее? Римское право требует, чтобы присяжные выслушали объективное и документально подтвержденное мнение, но не личные домыслы.
Зал оживился, тоги зашевелились. Шепот.
– Еще немного – и Сенека уничтожит Луция Куриона.
У Луция было время прийти в себя после неожиданного выпада. Он высокомерно поднял голову:
– Я расскажу, как я пришел к своим "домыслам", которые, по моему мнению, имеют цену убедительных аргументов. За день до восшествия нашего любимого императора на трон я случайно встретился в храме Цереры с Фабием Скавром. Я предложил ему написать хвалебную пьесу о Гае Цезаре. А он – по этому вы можете судить об его отношении к императору – грубо отказался.
Ты признаешься в этом, Фабий Скавр?
И прежде чем Фабий успел ответить, резко вмешался Сенека:
– У обвинителя есть свидетели этого разговора с обвиняемым в храме Цереры?
– Может защитник доказать, что я лгу? – разозлился Луций.
Волнение охватило аудиторию, Калигула нервно постукивал сандалией по полу. Клавдий щурился на обвиняемого:
– Свидетели этого должны быть!
Фабий сделал гордый жест. Сенеке показалось, что он хочет признаться, и он быстро заметил:
– Римское право – это прочная конструкция. Я констатирую, что до сих пор не встречался с тем, чтобы кто-то оперировал перед судом утверждением, свидетелем не подтвержденным, чтобы с нашим правом обращались так, как…
– Он замолчал, подыскивая в напряженной паузе подходящее слово.
Луций не смог овладеть собой и закричал:
– Как?
Сенека сказал твердо:
– Так своевольно!
Сенаторы одобрительно закивали, ученик проиграл сражение учителю.
Удивительно: члены сената, которые как частные лица довольно своевольно обращались с параграфами в области прибыли и власти, не могли потерпеть этого перед судебной комиссией. В этот момент они были римлянами, защитниками римского права. Вся аудитория мгновенно отвернулась от Луция.
Луций почувствовал это. Он попытался быстро перекинуть мост через возникшую пропасть.
– Своевольным назвал защитник мое утверждение, но посудите сами, разве развитие действия в пьесе Скавра не свидетельствует о том, что я прав?
Посмотрим на жизнь обвиняемого. Уже несколько лет назад, во времена Тиберия, Фабий Скавр вместе с остальными актерами был изгнан из страны за бунт и распутный образ жизни. Наказание не исправило его и не пошло ему на пользу. Оскорбление сенаторского сана привело к тому, что он еще на год был изгнан. Он недавно вернулся и тотчас продолжил свою вредную деятельность. В фарсе о пекарях он высмеял магистратов и владельцев пекарен. Теперь его бунтарская деятельность достигла своего апогея. Он позволил в своей пьесе напасть на самого императора, надеясь историческим сюжетом прикрыть истинность своих намерений. Именно в этой связи и следует рассматривать действия обвиняемого.
