Властелин Темного Леса (Историко-приключенческие повести) - Сенак Клод (читать книги без сокращений .txt) 📗
Под этим суровым взором Нум ощутил всю тяжесть совершенного им преступления. Снова, во второй раз, он нарушил Священные Законы племени Мадаев и навлек на них гнев и месть таинственных и грозных сил природы. Как смел он оставаться в живых, когда самый благородный и самый мудрый из его соплеменников умер? Проклятие ногам, которые привели его сюда, проклятие рукам, схватившим горящий факел в пещере Абахо, проклятие глазам, созерцавшим Тайну, скрытую от непосвященных! И пусть будет трижды проклята его глупая голова, полная самонадеянных и дерзких мыслей, ложной гордыни и дурного любопытства!
Повернувшись спиной к большому быку, раны которого, казалось, кровоточили от потеков красной охры, Нум дико вскрикнул и в порыве отчаяния ударился изо всех сил головой о неровную поверхность каменной стены. Острый выступ глубоко рассек кожу на его лбу, кровь хлынула из раны, заливая глаза. Физическая боль утоляла душевную. Нум ударился еще и еще раз и вдруг услышал позади себя слабый, прерывающийся голос Абахо:
— Нум! Нум! Перестань сейчас же! Не смей!
Но Нум уже не мог остановиться. Удары, которые он с такой яростью наносил себе, заглушали мучительный стыд и раскаяние, терзавшие сердце мальчика. Только после третьего окрика Абахо он справился с собой настолько, что нашел мужество оглянуться.
— Нум! Ты мне нужен! Подойди сюда.
Упав к ногам Мудрого Старца, Нум разразился отчаянными рыданиями:
— Прости! Прости меня, Учитель!
Абахо не останавливал его. Нум плакал, кричал, молил о прощении. Наконец Главный Колдун с усилием поднял руку, положил ее на голову мальчика и погладил его слипшиеся от крови и пота волосы, испачканные пылью и грязью. Прикосновение этой большой доброй руки немного успокоило Нума. Он закусил до крови губы и усилием воли подавил рыдания. Но отвращение к себе по-прежнему жгло его как огнем. Распухшие губы шептали:
— Я достоин смерти!
Абахо смотрел на мальчика с глубокой жалостью.
— Дитя! Смерть нельзя заслужить, ее можно только принять.
Сжимая в своих ладонях холодную руку Мудрого Старца, Нум страстно обвинял себя во лжи, непослушании и самомнении.
Абахо почти не слушал его. Острая боль в сломанном бедре терзала раненого, он чувствовал, что вот-вот снова потеряет сознание. Но ни один стон, ни одна жалоба не сорвались с сухих, плотно сжатых губ. Когда Нум остановился, чтобы перевести дыхание, Абахо сказал еле слышно:
— Не будем больше говорить о том, что уже свершилось, сын мой!
Он закрыл глаза и замолчал, истощенный сделанным усилием. Глубокая, ничем не нарушаемая тишина сомкнулась вокруг них. Нум едва осмеливался дышать. Спустя несколько минут, показавшихся мальчику вечностью, Абахо вздохнул и, не открывая глаз, заговорил прерывисто, но внятно:
— Мадаи… Мадаи, быть может, погребены под землей, как мы… все до одного… Это землетрясение — самое сильное… самое страшное с тех пор… с тех пор как…
Он не смог окончить фразу и снова умолк, бессильно запрокинув назад седую голову. Нум огляделся вокруг, охваченный новым страхом. До сих пор он не представлял себе до конца весь ужас их положения. Груда камней наглухо закрывала вход в подземный коридор, выводивший на поверхность земли. Нечего было и думать о том, чтобы сдвинуть с места эти гранитные глыбы или проскользнуть в узкие промежутки между ними.
Нум отчетливо представил себе отца, мать, близнецов и маленькую Циллу, засыпанных обвалом, раздавленных каменными обломками в глубине их пещеры. И одновременно почти физически ощутил чудовищную массу земли, окружавшую его со всех сторон, давившую ему на плечи своей тяжестью. Он понял, что обречен умереть в этой пещере от голода и жажды вместе с раненым Абахо. Объятый паническим ужасом, Нум вскочил с места и кинулся, протянув руки вперед, к выходу. Одна лишь мысль владела им: найти лазейку, щель, просвет между камнями, сквозь которые он мог бы проскользнуть, проползти, протиснуться, чтобы выбраться наружу, в долину Красной реки, увидеть снова дневной свет и узнать, немедленно узнать, что с его близкими…
Но руки мальчика встречали всюду лишь холодный, твердый камень, плотный и непроницаемый. Он был замурован, погребен заживо в этих гранитных стенах.
Бессильно уронив руки, Нум застыл на месте, холодея от отчаяния.
И тогда позади вновь прозвучал тихий голос Абахо, звавший его к себе. Нум медленно обернулся. Приподнявшись на локте, Мудрый Старец манил его рукой и шептал:
— Нет, нет, не все потеряно, мой мальчик… у Священной Пещеры есть еще один выход…
Над долиной Красной реки занялся новый день, но пленники Священной Пещеры не знали об этом. Измученный пережитыми волнениями, Нум крепко спал на земляном полу рядом с Абахо. Невзирая на уговоры Мудрого Старца, мальчик ни за что не захотел сразу же отправиться на разведку второго выхода из Священной Пещеры. Нет, нет, он сначала должен оказать помощь Учителю, перевязать его раны! Но операция оказалась сложной и отняла гораздо больше времени, чем они рассчитывали. Абахо вынужден был объяснять Нуму, что тот должен делать, и мучительно страдал из-за неловкости своего юного врачевателя. Сильная боль несколько раз заставляла его терять сознание.
По указанию Абахо Нум разыскал в углу пещеры длинный тонкий шест, служивший Мудрому Старцу указкой, когда он обучал молодых охотников целиться в наиболее уязвимые на теле животных места. С трудом разломав шест на четыре части, мальчик оторвал несколько узких полос от края своей меховой одежды и кое-как привязал ими обломки шеста к сломанной ноге Абахо.
Получилось грубое подобие лубка, которым пришлось, к сожалению, довольствоваться.
По счастью, Абахо всегда носил на поясе кожаный мешочек с различными лекарственными травами и снадобьями. Достав из него несколько зерен растения, обладающего свойством успокаивать боль, Мудрый Старец пожевал их и скоро забылся чутким, тревожным сном. Нум зажег один из уцелевших светильников, погасил факел и примостился возле больного с намерением бодрствовать, охраняя его сон. Но усталость сморила мальчика, и скоро он крепко заснул.
В Священной Пещере царил глубокий мрак, едва рассеиваемый слабым светом единственного светильника. В его дрожащем, неверном мерцании нарисованные на стенах животные продолжали вести свой фантастический хоровод…
Абахо снова очнулся и, приподняв голову, огляделся вокруг. Губы его пересохли от внутреннего жара, он мучительно хотел пить. Сломанная нога болела невыносимо, словно пронзенная раскаленным копьем. Кусая губы, чтобы не застонать, Мудрый Старец посмотрел на спавшего рядом с ним подростка.
На смуглых щеках Нума виднелись следы слез, размазанных по лицу вместе с грязью и кровью. Посиневший и вспухший лоб был рассечен в нескольких местах кровавыми шрамами. А на губах блуждала счастливая улыбка: должно быть, ему снился хороший сон.
Тяжело вздохнув, Абахо отвел глаза от этого юного лица. Сам он готов был мужественно перенести долгую и жестокую агонию в подземном склепе, но при мысли о том, что такая же страшная участь уготована ребенку, едва начинающему жить, все существо его возмущалось. Надо было как можно скорее удостовериться, что второй выход из Священной Пещеры свободен.
С усилием приподнявшись на локте, Мудрый Старец отыскал на полу острый камень и принялся чертить им в пыли план запасного выхода. Закончив чертеж, он разбудил безмятежно спавшего мальчика.
Абахо не дал Нуму времени снова предаться отчаянию и панике. Твердым голосом он приказал ему зажечь факел и подойти к той части каменной стены, где четыре оленя переплывали реку, вытянув тонкие шеи. Повинуясь указаниям Мудрого Старца, Нум высоко поднял факел и увидел над головами оленей, под самым потолком, узкое устье подземного коридора, уходящего во тьму. Толстая, сплетенная из кожаных ремней веревка, привязанная к выступу скалы, свисала до земли. Ухватившись за ее конец, можно было без труда добраться до входа в подземный коридор. Нум сообразил, что может подняться по веревке, держась за нее одной правой рукой, левая была занята факелом.
