Джузеппе Бальзамо (Записки врача). Том 1 - Дюма Александр (книги бесплатно без txt) 📗
Лукавое выражение лица, в котором обнаруживалось некоторое сходство с Вольтером, выдавало сразу несколько чувств, охвативших барона; они не скрылись от проницательного взгляда незнакомца. Вежливость требовала, чтобы барон улыбался незваному гостю, тогда как нетерпение превращало любезное выражение в гримасу, сообщавшую барону желчный и угрюмый вид. Одним словом, в неверном свете пламени черты лица барона де Таверне бросались в глаза, и он казался на редкость некрасивым.
– Сударь, – вымолвил он. – Могу ли я узнать, какому счастливому случаю я обязан удовольствием видеть вас у себя?
– Сударь! Все дело в грозе, напугавшей лошадей. Они понесли и едва не опрокинули карету. Так я оказался посреди дороги без форейторов: один упал с лошади, другой сбежал. В это время я повстречал молодого человека, который и указал мне дорогу, ведущую к вашему замку. Он уверил меня, что вы слывете гостеприимным хозяином.
Барон приподнял подсвечник, желая получше осветить двор в надежде обнаружить несчастного, которому был обязан тем счастливым случаем, о котором он говорил выше.
Путешественник огляделся по сторонам и убедился в том, что его юный спутник действительно исчез.
– Не знаете ли вы имени того, кто указал вам на мой замок, сударь? – спросил барон де Таверне, похожий в тот миг на человека, который хотел бы знать, кому выразить свою благодарность.
– Этот молодой человек представился Жильбером, если не ошибаюсь.
– Ага, Жильбер! Никогда бы не подумал, что он способен хотя бы на это. А! Так это бездельник Жильбер, наш дорогой философ!
Поток эпитетов и угрожающие интонации ясно дали понять путешественнику, что сюзерен отнюдь не пылал любовью к своему вассалу.
– Итак, – произнес барон, выдержав внушительную паузу, столь же выразительную, как его слова, – входите, сударь, прошу вас.
– Позвольте мне сначала поставить в сарай карету – там много дорогих для меня вещей.
– Ла Бри! – вскричал барон. – Ла Бри, поставьте карету господина барона под навес, там она хотя бы отчасти будет защищена от непогоды, принимая во внимание, что, кое-что от крыши еще осталось. Вот насчет лошадей, то; тут дело сложнее: я не могу поручиться, что их есть чем; накормить. Однако раз они не ваши, а почтовые, это обстоятельство не должно сильно вас беспокоить.
– Сударь! – в нетерпении воскликнул путешественник. – Если я слишком вас обременяю, как мне начинает казаться…
– О, нет, сударь! – вежливо прервал его барон, вы ничуть не обременяете меня, должен лишь предупредить вас, что вам будет не слишком удобно.
– Поверьте, сударь, я буду весьма обязан вам…
– Да что вы, сударь, я вовсе не обольщаюсь на этот счет, – проговорил барон, вновь поднимая подсвечник, чтобы получше рассмотреть Джузеппе Бальзамо, который в это время с помощью Ла Бри устраивал под навесом карету. По мере того, как гость удалялся, барон повышал голос, – я далек от иллюзии, что Таверне может произвести на вас благоприятное впечатление, скорее напротив, и все из-за того, что я беден.
Путешественник был поглощен своим занятием и ничего не отвечал. Он выбирал местечко посуше под навесом, следуя совету барона. Когда более или менее подходящее место для кареты было найдено, он дал Ла Бри луидор и вновь приблизился к барону.
Ла Бри опустил луидор в карман, совершенно уверенный в том, что это мелкая монета, благодаря судьбу за такую удачу.
– Бог мне судья, если я плохо подумал о вашем замке, сударь, – ответил Бальзамо, отвесив барону поклон. Будто желая доказать искренность своих слов, барон повел его, качая головой, через просторную и сырую переднюю, ворча на ходу:
– Я знаю, что говорю. К сожалению, я свои возможности хорошо знаю, и они весьма ограниченны. Если вы француз, господин барон, хотя ваш немецкий выговор говорит скорее об обратном, а итальянское имя… Впрочем, это к делу не относится. Так вот, если вы француз, как я уже сказал, имя Таверне должно вызывать у вас представление о роскоши: когда-то говорили «Таверне Богатый».
Бальзамо думал, что за этими словами последует вздох, но он ошибся.
«Философ», – подумал он.
– Сюда пожалуйте, господин барон, теперь сюда, – продолжал хозяин, распахивая дверь столовой. – Ну-ка, мэтр Ла Бри, обслужите нас так, будто у вас не две ноги, а двадцать.
Ла Бри бросился исполнять приказание.
– У меня остался только этот лакей, сударь, – пояснил Таверне, – он не справляется со своими обязанностями. Этот дурак служит мне уже лет двадцать задаром, не получая ни единого су, ну а я кормлю его так, как он работает… Он глуп, вот вы увидите…
Бальзамо продолжал присматриваться к тому, что его окружало.
«До чего бессердечен! – подумал он. – Впрочем, возможно, это напускное».
Барон притворил дверь столовой. Подняв подсвечник над головой, путешественник окинул взглядом залу.
Он оказался в большой комнате с низким потолком, бывшей когда-то главной залой небольшой фермы, возведенной владельцем в ранг замка. Она так скудно была меблирована, что казалась почти пустой. Плетеные стулья с резными спинками, гравюры, изображавшие сцены битвы при Лебрене в черных лакированных рамках, дубовый шкаф, почерневший от копоти и старости, – вот и вся меблировка. Посреди залы возвышался небольшой круглый стол, на котором дымилось единственное кушанье, Приготовленное из куропаток с капустой. Вино было подано в пузатой керамической бутылке. Столовое серебро – истертое, почерневшее – состояло из трех приборов, кубка и солонки. Солонка была тонкой работы, но очень массивная; она казалась бесценным брильянтом среди бесцветных камней.
– Вот сюда, сударь, прошу вас, – предложил барон стул гостю, не спуская с него пытливого взгляда. – Вижу, вы обратили внимание на солонку, вы любуетесь ей, что ж, это свидетельствует о прекрасном вкусе. Это тем более любезно с вашей стороны, что солонка – единственная вещь, достойная внимания. Сударь! Разрешите от всего сердца поблагодарить вас. Впрочем, я ошибся. У меня есть еще кое-что, клянусь честью! Моя дочь!
– Мадмуазель Андре? – спросил Бальзамо.
– Да, Андре, – отвечал барон, не скрывая своего удивления осведомленностью гостя. – Я желал бы представить ей вас. Андре! Андре! Поди сюда, дитя мое, тебе нечего бояться.
– Я не боюсь, отец, – отвечала нежным мелодичным голосом молодая особа, без тени смущения или робости появляясь в дверях.
Джузеппе Бальзамо умел хорошо владеть собой, в чем мы уже имели случай убедиться; однако он не смог удержаться и низко поклонился красавице.
Андре де Таверне, словно осветившая своим появлением залу, в самом деле, была хороша собой. Ее светло-рыжеватые волосы были чуть светлее на висках и затылке. Черные глаза, большие и ясные, смотрели пристально, невозможно было отвести взгляд от ее притягивающих глаз. Влажные коралловые губы капризно изгибались. Восхитительные, античной формы, длиннее обыкновенного, белые руки поражали красотой. Гибкая талия была словно заимствована у языческой статуи, которая чудом ожила. Изгибом изящной ножки она могла бы соперничать с Дианой-охотницей; казалось, она не шла, а плыла, словно бестелесное чудо. И, наконец, ее платье, несмотря на простоту, было сшито с таким вкусом, так чудесно сидело на ней, что самый богатый королевский наряд мог бы показаться менее элегантным и дорогим, нежели ее скромное платье.
Все эти подробности поразили Бальзаме. Он одним взглядом охватил все за то время, пока мадмуазель де Таверне входила в залу. Барон ревниво следил за впечатлением, которое произвела на гостя редкая красота девушки.
– Вы совершенно правы, – проговорил Бальзамо едва слышно, – мадмуазель на редкость красива.
– Не говорите бедняжке Андре слишком много комплиментов, – небрежно отвечал барон, – она только что из монастыря и поверит всему, что вы скажете. Это не значит, – продолжал он, – что я могу заподозрить ее в кокетстве – напротив, моя дорогая дочь недостаточно кокетлива, сударь; будучи заботливым отцом, я пытаюсь развить в ней это качество, – главное оружие всякой женщины.
