Шелихов. Русская Америка - Федоров Юрий Иванович (читать онлайн полную книгу txt) 📗
Неторопливо молвила, веско, как поморка истинная, и имя деда упомянула почтительно. Баба, а резон в словах её был.
— Это верно, — сказал Самойлов.
— Так, так, — закивал головой Измайлов, — истина.
— Всё, — сказал Шелихов, — совету конец. К острову Беринга идём всей флотилией. Там оглядимся. А перед компаньонами, — он взглянул на Михаила Голикова, — я отвечу.
Голиков закусил губу. Не знал он, какая сила за Григорием Ивановичем стояла, и не понимал, что не ему скалу эту своротить. Да вряд ли и кто другой своротил бы её. За плечами Шелихова годы вынашиваемой мечты стояли. И болью, и потерями, и трудами великими вымощена была его дорога, и свернуть его с неё невозможно не только слабому и честолюбивому Михаилу Голикову, но и сильному и властному дядьке его Ивану Ларионовичу Голикову, равно как и хитрому и дотошному Ивану Андреевичу Лебедеву-Ласточкину или ещё кому и посильнее их. А бояться людей или чего другого страшного Шелихов давно забыл.
Как-то в Иркутске шёл вечером по улице. Снег под ногами хрустел. Думал о своём. Над головой в небе морозном дрожали звёзды. Хорошо думалось. Легко. Неожиданно из-за угла человек десять выбежало. В распахнутых шубах, расхристанные. Пьяные до беспамятства. Варнаки, видать, золотишко не поделив, догоняли кого-то с дрекольем.
Последний дубину над головой вскинул.
— Э-э-х, — вырвался из глотки его даже не крик, а звериный вой. Глаза белые, безумные. Увидел Григория Ивановича и кинулся к нему. Дрогни в то мгновение Шелихов хоть на волосок — всё кончилось бы. Но Григорий Иванович только глянул на него, а и шаг не сменил. Как шёл, так и шёл. И веко у него не моргнуло.
— Не тот, инший, — крикнул набежавший следом варнак.
Толпа бросилась дальше по улице.
Шелихов понял: сейчас мимо пробежала смерть.
Нет! Испугать его было нельзя.
Чай допили молча и разом поднялись от стола.
Простучав каблуками по трапу, капитаны вышли на палубу. Поднялись наверх и Шелихов с Самойловым.
Тихая ночь стояла над морем. Небо звёздами высвечено. Полная луна висела над горизонтом. Чуть в стороне от неё две звезды яркие, как два сияющих глаза. Смотрят внимательно: эко вы там, люди, дерзость-то в вас ещё есть?
От луны море играло бликами.
У борта галиота малые байдары качались на волнах. Из байдар голоса были слышны. Мужики о чём-то говорили негромко.
— Ну, — сказал Шелихов, — с Богом.
Крепко пожал руки и Бочарову и Олесову.
С борта спустили верёвочный трап. Первым через борт, царапнув его ботфортом, полез Бочаров. За ним — Олесов. Уже за борт спустившись по грудь, покивал головой оставшимся на палубе.
Ни ему, ни Шелихову с товарищами неведомо было, что увидеться им доведётся не скоро... Да оно, может, и хорошо, что будущее для человека закрыто. Кто знает, как бы жил человек, ежели бы ему всё, что впереди, было ведомо. Достало бы у него сил для жизни такой?
По воде зашлёпали вёсла. Байдары ушли в море, к темневшим поодаль на волнах галиотам.
Шелихов, взявшись за влажные ванты, смотрел вслед байдарам. Вода, срываясь с гребущих вёсел, вспыхивала в лунном свете текучим жемчугом.
— Не нравится мне ночь, — сказал штурман Самойлов, покашливая, — не нравится.
— Тихо вроде бы, — глухо ответил капитан Измайлов.
— Да вот то-то и не нравится, что очень уж тихо.
«Дзынь!» — ударил колокол на «Симеоне и Анне».
«Дзынь!» — тут же звонко откликнулся «Святой Михаил».
И густо, басовито ударил колокол «Трёх Святителей»:
«Дзынь! Дзынь!»
— Идите, — сказал Измайлов, — спите. А мне вахта капитанская, собачья, до рассвета.
И поплотнее стянул на груди тулупчик.
С моря тянуло сырым и знобким ветром.
Шелихов проснулся от великого шума и топота ног над головой. Не понимая ещё, что к чему, — кинулся за сапогами. Но кораблик вдруг так качнуло, что он головой вперёд слетел с рундука. Как бык рогами — лбом в переборку въехал.
— Гриша, что это? — тревожно в темноте Наталья Алексеевна вскрикнула.
— Молчи, — ответил Шелихов, шаря руками у рундука, — лежи пока.
Сапоги наконец отыскались. Бормоча сквозь расшибленные о переборку в кровь губы крепкие слова, Шелихов кое-как сапоги натянул и кинулся прочь из каюты. Услышал: скрипит кораблик, шуршит, шпангоутами опасно потрескивает.
Когда по трапу взбегал, галиот вновь качнуло сильно, но Шелихов всё же удержался на ногах. Вылетел на палубу пулей.
«Ну, началось, — подумал, — вот и началось».
По лицу хлестнуло ветром. Тут же Григорий Иванович увидел необычно зелёное море, стремительно летящие барашки волн и вдали галиот «Святой Михаил». На вантах галиота висели люди, убирая паруса.
По уходившей из-под ног палубе Григорий Иванович до Измайлова добежал. На мокром лице того усы висели сосульками, но глаза ничего были — бойкие. Страху в них не чувствовалось.
— Шквал, — крикнул он Шелихову, — сейчас ещё ударит!
Паруса на гроте и фоке «Трёх Святителей» были зарифлены, и только прямые паруса на бушприте, вынесенные вперёд, вздувшись пузырями, держали судно носом к волне.
В вантах свистел ветер.
— Шторм идёт, — пересиливая голосом свист, прокричал Измайлов. И тут же, оборотившись к мужикам, заорал: — Черти драные, крепить всё на палубе! Люки задраивать! Леера [5] тянуть!
А мужики и так как оглашённые суетились.
Ветер сдирал с плеч Измайлова тулупчик. Полы за спиной у капитана бились, как крылья.
Шелихов огляделся.
Галиоты «Святой Михаил» и «Симеон и Анна» под сильным ветром уходили на север. «Святой Михаил» шёл с большим креном на левый борт. На галиоте «Симеон и Анна» с фок-мачты сорвало брамсели, и паруса бились на реях изорванными лоскутами.
Море было изумрудно-зелёным и словно горело, как ежели бы его снизу неведомый костёр освещал. По волнам метались пенные полосы. Извивались змеями.
Новый шквал — с грохотом и воем — обрушился на «Три Святителя».
Сбитый волной с ног, через палубу пролетел ватажник и, сильно ударившись плечом о колонку рулевого колеса, скорчился у ног Шелихова.
Григорий Иванович живо наклонился к нему, и, подхватив под руки, повернул лицом к себе. Это был Степан. Чёрную повязку, лоб его прикрывавшую, сорвало, и Шелихов увидел багровый шрам клейма. Но сейчас было не до этого чёртова знака, железом калёным на лбу выжженного у казака. Всё лицо у Степана было залито кровью. Шелихов выхватил из кармана тряпицу, но новая волна, хлестнув через борт, потащила их обоих по палубе. И быть бы Степану в море, не удержи его Григорий Иванович у фальшборта, за которым неистовствовали волны.
Галиот подняло на попа, но он всё же перевалил через вал и, ухнув обнажённым днищем, покатился вниз.
Шелихов с трудом поднял тяжеленного Степана, безвольно повиснувшего на руках, и, шатаясь, понёс к трапу, ведущему к трюму кораблика.
На трапе споткнулся и уронил бы обеспамятевшего казака, но к Шелихову навстречу кинулась Наталья Алексеевна. Помогла удержать Степана, снести в каюту.
Шелихов замешкался: куда бы положить молодца? Хотел было на стол, но подумал — примета плохая, да и сбросит при качке. Положил на рундук. Крикнул Наталье Алексеевне:
— Досмотри!
И вновь бросился на палубу.
Шторм разбушевался во всю силу. Волны захлёстывали палубу. Галиотов «Святой Михаил» и «Симеон и Анна» не было видно. Да и где их увидеть? Волны ходили выше мачт. Вода не успевала в шпигаты сбегать. Шипела, пенилась, билась.
Несмолкающий гул, грохот и вой стояли над морем.
Галиот, как сани с горы — когда уже и кони не держат, да и ямщик вожжи потерял, — с гребней валов в разверзающиеся пропасти летал. Мотался из стороны в сторону. Какое-нибудь судёнышко поплоше давно бы перевернулось. Знать, устюжане кораблик хорошо сработали, раз он держался и на такой бешеной волне.
Шторм набирал всё большую силу. Вода светлела, наливаясь пугающим свечением — как будто в костёр, горевший под морем, кто-то неведомый, злой, яростный, задавшийся целью сломить, раскидать, разломать всенепременно кораблики, подбрасывал всё новые и новые полешки.
