Гангутский бой - Прохватилов Валерий (книги бесплатно без регистрации полные .txt) 📗
В бухте той оказалось запертым надежно вместе с отрядом своим шаутбенахт Эреншельд, охраняющий ненужную уже теперь переволоку.
После полудня штиль кончился.
Ожили корабли Ватранга и адмирала Лиллье. Снова к ним подвижность вернулась, а с нею и гигантская мощь. Но единого плана в полной своей растерянности из-за прорыва русских галер шведские командиры так и не смогли составить в тот день. Словно какая-то невидимая пружина сломалась в чётком механизме их действий.
Правильное всего сумел оценить обстановку, возникшую на плесе Лиллье. Ему было ясно вполне, что русских в Тверминне он уже не застанет. Вышли давно галеры из бухты, рассредоточились в шхерах. Понимая, что оставшиеся по эту сторону галеры Петра тоже могут и любой момент отважиться на прорыв, Лиллье принял решение вернуться к Ватрангу для усиления заградительной линии.
Долго ещё в тот день шведский лагерь перестраивался шумно и передвигался, выбирая наиболее выгодную позицию. Явно не хотелось Ватрангу с неудачей смириться. Но для русских наблюдателей многочисленных очевидным было то, что так и не смогли шведы справиться с ощущением растерянности, столь внезапно их ряды охватившим.
Пётр опять колдовал над картой, выслушивал во множестве донесения и надолго приникал потом к подзорной трубе. Новый шведский строй изучал. Ныло видно, что усмешка затаённая губы государя при этом заметно кривит. Не иначе, как снова, стало быть, что-то задумал он…
Завтрашний день должен был окончательно судьбу всего похода решить.
В конце июля смеркалось довольно рано в этих краях. Сразу после захода солнца частые костры заполыхали на полуострове. Они горели в открытую, с некоторой долей вызова — на виду у шведской эскадры, как маяки. Шведская эскадра снова потеряла подвижность из-за наступившего штиля.
В русском лагере возле каждого костра обсуждались итоги минувшего дня.
У солдат настроение было приподнятым, по-настоящему боевым. То, что прорыв удалось осуществить без потерь, более того — без единого выстрела, многих заметно взбодрило. Явный перелом наступил в отношении ко всему этому длительному походу в целом. Это вполне понятно: в действии активном опытные обстрелянные солдаты всегда лучше и полное суть свою истинную проявляют, нежели в ожидании. А пока ведь, надо отметить, всё плавание происходило довольно спокойно, без особых встрясок и происшествий и, быть может, даже несколько усыпляюще. И воспринималось многими людьми служивыми оно не как самостоятельное событие и тем паче военное действо, а скорее как монотонная подготовка к событиям, могущим наконец-то ход войны изменить.
И теперь вот, кажется, началось…
Солдаты в тот вечер тихо беседовали меж собой, прошлое вспоминая, но и в будущее мысленно старались заглянуть непременно, насколько возможно. Прошлое-то, оно у человека военного всегда есть, а вот будущее…
У костра, где Рябов полулежал, опершись на локоть, разговоры велись всё о том же — о прорыве сегодняшнем. Очень было оно по сердцу служивому люду — то, как легко и просто удалось Петру Ватранга переиграть. Дело вроде простое — штиль, полное отсутствие ветра, нашим войскам обернуть на пользу. Обычное дело. Но ведь, с другой стороны, именно из хитростей, из находок подобных и складывается, глядишь, помаленьку, по капельке будущая победа. Ведь и Ватранг наверняка знал о штиле, что в июле регулярно наступает в этих местах — с вечера до полудня. Знал, конечно, — ведь шведы эти воды насквозь прошли. По всему видать, что чувствуют они себя здесь как дома… А вот, поди ж ты, не сумел Ватранг ничего поделать: против шведа как бы теперь природа сама…
Коли уж речь зашла о хитрости воинской, Иван Рябов вспомнил одно событие, давности шестилетней, связанное с обороной Петербурга. Король Карл тогда — до Полтавы ещё дело было — генералу своему, Любекеру, стоявшему в Финляндии с корпусом, отдал приказ: новый город на Неве уничтожить. Верфи и дома сжечь, людей разогнать… Вот оказия какая — сколько лет стоит Петров град, с семьсот третьего, столько лет его и приходится оборонять…
Ладно. Значит, Любекеру город приказано сжечь.
А командовал в тот год северным районом Фёдор Матвеевич Апраксин. Стал готовиться он к обороне. Несколько полков в ружьё поднял, понимая, впрочем, прекрасно, что у Любекера сил значительно больше.
Отступать, тем не менее, было некуда. Да и могли Апраксин ослушаться — не выполнить государева указа?
Любекера же ещё и флот поддерживал с моря. Мощный парусный флот. Это против нашего-то, где всего в то время насчитывалось с дюжину кораблей да несколько бригантин.
Разумеется. Любекер, в виду Кроншлота стоявший, чувствовал себя хозяином положения. Сказано, мол, Петербург разрушить — разрушу… И хотя солдаты его голодали, оторванные нашими стараниями от продовольственных баз, генерал уверял их, что в Петербурге они своё наверстают.
Тут-то, однако, и произошло вскоре событие, из-за которого всё для шведов с ног на голову внезапно перевернулось.
Разгромил Любекер в стычке короткой небольшой один русский отряд заградительный. На болота вынудил его отступить. Быстро отступал отряд — обоз бросил. А в обозе том, между прочим, кроме мешков с горохом, гречи да солонины, да сухарей, шкатулочка отыскалась — лаковая, резная, изящной голландской работы. А в шкатулке — письмо. Адмирал Апраксин просил в письме командира разгромленного отряда генерала Фризера продержаться ещё хотя бы несколько дней. Было ясно из текста, что сам Апраксин идёт сюда, Петербургу на помощь, с многотысячным войском и с пушечной конной тягой.
Эти столь удачно захваченные известия Любекер даже и обсуждать не стал на совете: мигом войско своё храброе поворотил, объявив посадку на корабли. Отходили корабли один за другим, курс беря на Финляндию. А когда уже на берегу осталось несколько батальонов, наблюдавший из «секрета» Апраксин уничтожил их одним коротким ударом. Более тысячи шведов осталось навеки лежать на топком том берегу.
А письмо-то Апраксина, подытоживал Рябов, оказалось фальшивым. Хитростью оно было военной. Специально подсунуто было в обоз, чтобы Любекера пугнуть. Не было сил таких у Апраксина в том году, о которых в письме говорилось. Многотысячного корпуса то есть.
Но зато смекалка — была…
Много ещё в тот вечер звучало историй солдатских, невыдуманных, у походных костров. Дух они боевой поднимали, душу грели по-своему. Кое-где и песня порой звучала — протяжная, навевающая привычную грусть.
Наконец капитан Бакеев всех обошёл, приказал спать ложиться. Ранний завтра подъём в русском лагере ожидался не по распорядку. Да и день предстоял войскам трудный, решающий. Надо было силы беречь.
Пётр поднялся в тот день рано, едва забрезжил рассвет. Только-только начинал светиться слегка дальний край неба.
Около трёх часов утра, несмотря на сильный туман. Пётр уже обозревал в мощную подзорную трубу позиции шведов, отбуксировавших за ночь все свои корабли на самую глубину, — к тому месту, где вчера прорвались русские галеры и скампавеи. Даже малым гребным судам, оставшимся у берега в одиночестве довольно опасном, приказал Ватранг присоединиться к главным силам своего флота. Что они охотно исполнили.
В шахматном порядке, в два ряда, стояли теперь шведские корабли, настороженно глядящие жерлами многих пушек в сторону полуострова Нечего было и думать сегодня обойти их мористее — настолько далеко уходила в море эта двойная заградительная степа.
Ровно в три часа утра Пётр созвал экстренный военный совет. Коротко объяснил суть замысла своего. По всем признакам получалось, что воистину пришёл он наконец, долгожданный тот день…
Ровно в четыре часа утра русские галеры уже были выстроены походной колонной.
— Недогадлив нынче Ватранг, — насмешливо сказал Пётр, — несмекалист. В наших силах сегодня ещё один памятный урок ему преподать.
