Убийцы для императора - Серба Андрей Иванович (лучшие книги онлайн txt) 📗

Що проминяв жинку на тютюн та люльку

необачный…

Пели все находившиеся в шатре. Кто-то стучал в невесть откуда появившийся бубен, кто-то свистел залихватски, тряся от избытка чувств головой. Наполовину прикрыв глаза и положив ладонь на плечо казака с кобзой, пел вместе со всеми и Дмитро Недоля, на лице которого не осталось и следов грусти.

Песня! Тебе всегда есть место в славянской душе! Ты постоянно живешь в ней, готовая в любой миг выплеснуться наружу. И для русского человека ты всегда желанная гостья. В час веселья и радости закружишь его в пляске и взлетишь в небо звонкоголосой, с переливами птицей. В годину печали и скорби тихим своим напевом успокоишь тоскующую душу и словно на невидимых легких крыльях унесешь с собой часть людской беды.

Песня! С тобой, наверное, и появляется на свет русский человек! А потому и не расстаться вам, покуда будет ходить под солнцем хоть один из сынов могучего славянского племени.

Незаметно появившийся в палатке дежурный офицер бесшумно приблизился к Меншикову, быстро зашептал ему на ухо. Тот, выслушав его, махнул рукой, и офицер так же неслышно исчез за пологом. Князь подошел к царю, склонившемуся над с картой, осторожно кашлянул.

— Говори, — разрешил Петр.

— У полковника Голоты сейчас полусотник изменников сердюков, сбежавших от Мазепы к шведам. Сообщает важные вести.

Петр поднял голову.

— Бывший гетманский полусотник? Молодцы казаки, что живьем такую важную птицу изловили.

— Не изловили, мин херц, а сам прискакал. По доброй воле…

— Сам? Уж не того ли поля ягода, что шляхтич да рыбак? От их доброй воли у меня голова кругом идет.

— Полковник говорит, что полусотник прибыл от его верного человека, которому он верит, как самому себе. Спрашивает, не доставить ли сего сердюка к тебе?

— А что доносят твои разведчики?

— Ничего, — отвел глаза в сторону Меншиков. — Из-под Шклова ни с чем вернулись три партии. Шведы стерегут подступы к нему так же, как к Орше. Половину разведчиков перебили да ранили, остальным едва из засад да болот удалось вырваться.

— Значит, до сей поры пребываем в неведении? — раздул ноздри царь. — Что ж, тогда сам Бог велел нам послушать сердюка. — Петр набросил на плечи простой офицерский плащ, скатал в трубку и сунул в карман карту. — Собирайся-ка, Алексашка, в гости к Голоте.

Сидевший в своем шатре полковник при появлении царя и Меншикова встал, указал им на длинную лавку. Но Петр отрицательно качнул головой, остановился сбоку от полусотника Цыбули. Не снимая плаща, окинул колючим недоверчивым взглядом могучую фигуру сердюка, махнул Голоте рукой.

— Продолжай, полковник.

— Что велел передать мне есаул? — возвратился к прерванному появлением царя и Меншикова разговору Голота.

— Два дня назад шведы наладили переправу у Шклова. Без малого все войска и большая часть обоза уже на левом берегу. К завтрашнему полудню генерал собирается отправить на сей берег и последних своих кирасир, что пока дурачат царских солдат о Орши и Копыси.

— Откуда знаешь все? — отрывисто спросил Петр, с неприязнью глядя на парчовый жупан сердюка, его дорогие саблю и кинжал, на торчащие из-за пояса инкрустированные слоновой костью рукоятки пистолетов. — Сам Левенгаупт тебе об этом докладывал, что ли?

Цыбуля медленно повернул голову в сторону царя. С пренебрежением скользнул взглядом по его мокрому плащу, заляпанным грязью грубым ботфортам, видневшейся из-под плаща обычной армейской шпаге. Не удостоив Петра ответом, лениво отвернулся и снова почтительно замер перед Голатой.

— Ответствуй, полусотник, перед тобой сам государь Петр Алексеевич, — поспешил вмешаться в разговор полковник, видя, что у царя от гнева стали округляться глаза и мелко задрожала в руке снятая с головы треуголка.

В глазах Цыбули мелькнуло смятение, косматые брови полезли вверх. Он поспешно сорвал с головы шапку, ударил себя кулаком в грудь.

— Государь, не признал… Впервой довелось лицезреть твою царскую особу. А потому не гневись на слугу своего верного.

— Ладно, казак, не кайся, не в чем… Сам говоришь, что первый раз меня видишь, — усмехнулся Петр. Прошел к столу, за которым сидел Голота, развернул принесенную с собой карту. — Лучше скажи, сможешь ли показать место шведской переправы?

— Смогу. — Цыбуля подошел к карте, ткнул в нее пальцем. — Переправа ось, туточки, у излучины, где течение послабше. Верховые идут налегке вплавь, а пешие и обоз по наплавным мостам. Старшой на переправе полковник Розен.

— Сколько людей у генерала и велик ли обоз? — поинтересовался Петр.

— Солдат, пеших и конных, шестнадцать тысяч при семнадцати гарматах. А обозных возов без малого восемь тысяч.

Трубка, которую Петр подносил ко рту, неподвижно замерла в его руке. Он рывком поднял голову, с нескрываемым изумлением посмотрел на Цыбулю.

— Сколько? Повтори еще раз.

— Шестнадцать тысяч солдат при семнадцати гарматах. О том я не раз слышал от полковника Тетери. Это число велел передать батьке Голоте и пан есаул Недоля.

— Хорошо, казак, хорошо. Верю… А куда генерал собирается двинуться от Шклова?

— Не ведаю, государь. Сокрыто сие ото всех в тайне. Может, пан есаул разузнает про это позже.

— Есаул больше ничего не велел передать? — спросил Голота.

— Полковник Розен, правая рука генерала Левенгаупта, разговаривал с ним с глазу на глаз. Имел интерес, есть ли промеж сердюков такие, что видели государя в лицо. Как уразумел пан есаул, полковник замышляет переодеть их в форму простых полковых казаков и со злым умыслом на государя послать на лихое дело. А до этого пан есаул уже не единожды замечал при шведском штабе эскадрон кирасир, переодетых российскими драгунами. Разузнал, что командуют ими два переметчика-офицера [7] из иноземцев, добре знающих царскую особу.

— Спасибо за службу, казак, — весело сказал Петр, хлопая Цыбулю по плечу. — Рад буду иметь такого молодца в своем войске. Думаю, что полковник Голота не поскупится отдать под начало столь бравого казака лучшую сотню своих хлопцев. А, полковник?

— Не поскуплюсь, государь, — сдержанно ответил Голота. — Пусть только смоет поначалу с себя ту кровь и грязь, которыми запятнал казачью честь службой у неприятелей.

— Смою, батько, — твердо сказал Цыбуля, кладя руку на эфес сабли и глядя в глаза Голоте. — Расквитаюсь с ними за все и сполна. А сейчас дозволь вернуться до пана есаула. Дюже чекает он меня.

— Возвращайся, казаче. А Недоле передай, что не дождусь обнять его, как батько сына…

Когда за полотнищем шатра затих топот коня ускакавшего полусотника, Меншиков задумчиво почесал переносицу.

— Мин херц, а не зря мы отпустили этого сердюка? — с сомнением спросил он.

По лицу Голоты пробежала нервная дрожь. В глазах вспыхнул и тотчас погас злой огонек Он без слов достал из-за пояса и протянул Меншикову небольшую грамоту. Князь развернул ее, с интересом поднес к глазам.

— «Батько, прости. Знай, что я с тобой и честно исполню свой долг перед Украиной. Твой Иван Недоля», — медленно прочитал он вслух и непонимающе уставился на Голоту.

Тот взял из рук Мепшикова грамоту, свернул ее, снова сунул за пояс.

— Ее доставил полусотник от есаула, что вместе с полковником Тетерей командует мятежными сердюками у Левепгаупта, — пояснил он. — А раньше этот есаул был моим сотником, вернейшим и отчаяннейшим. Потом… — Голота запнулся, опустил глаза, — когда меня погнали в Сибирь, он ушел поначалу на Сечь, затем — не знаю почему и как — очутился у Мазепы, а теперь у шведов. Несколько дней назад я отправил ему грамоту, в которой кликал к себе. И вот его ответ — полусотник с письмом и нужными нам вестями.

— А если твой бывший сотник за это время превратился во врага России? — не отставал от Голоты Меншиков. — Такого же верного шведам, как раньше тебе. Тогда что?