Капитан первого ранга - О'Брайан Патрик (список книг .txt) 📗
— Да это же Обри! — воскликнул капитан Фаулер, вышедший из темного кабинета в дальнем конце кофейни. — Мы как раз говорили о вас. Пять минут назад здесь был Эндрюз, он доложил нам о бале, который вы устроили у себя в Сассексе. Он так его расхваливал — толпы девиц и прекрасных женщин, всем балам бал! Словом, нам было доложено обо всем, по всей форме. Скажите на милость, — лукаво посмотрел на Джека Фаулер, — вас можно поздравить?
— Нет еще, не совсем, сэр, но все равно большое спасибо. Если все будет хорошо, то, возможно, вам предоставится случай сделать это несколько позднее.
— Не упустите фортуну! А то жалеть будете в старости, когда песок посыпется. Разве я не прав, доктор? Кстати, как вы-то поживаете? Скажите ему, что я прав! Если он станет ковать железо, пока горячо, то, возможно, мы еще увидим его дедушкой. У моего-то внука уже шесть зубов! Целых шесть!
— У Джексона я долго не задержусь, мне нужно лишь разжиться толикой наличных. Со своим цыганским счастьем вы ободрали меня как липку. Заодно узнаю и последние новости из суда по призовой тяжбе, — произнес Джек, имея в виду своего призового агента — весьма делового человека. — А потом схожу на Бонд-стрит. Скрипка стоит бешеных денег, так что я не думаю, что согрешу перед искусством, если откажусь от нее. Такой инструмент и в самом деле не про мою честь. Просто хочется еще раз подержать ее в руках, прижать подбородком.
— Хорошая скрипка совершит с вами чудо. Вы заслужили эту «Амати» каждой минутой, проведенной на борту «Какафуэго». Конечно же, вы должны купить именно ее. Невинное удовольствие, конечно, обойдется очень дорого. Немногие способны на такую жертву.
— Вы считаете, что мне следует ее купить? Я очень ценю ваше мнение, Стивен. Если вы недолго пробудете в Адмиралтействе, то, может быть, зайдете в лавку и сообщите мне свое мнение о том, как она звучит?
Войдя в здание Адмиралтейства, Стивен сообщил дежурному свое имя, и его тотчас провели мимо злополучной приемной, где томилась толпа озабоченных, расстроенных, зачастую одетых в заношенные мундиры списанных офицеров: все они ждали приема, который наверняка почти никому из них не принесет удачи.
Доктора принял пожилой господин в черном сюртуке. Принял с заметной почтительностью и тотчас предложил ему сесть. Как только заседание Адмиралтейского совета закончится, сэр Джозеф присоединится к их беседе. Заседание затянулось уже на час против регламента, но еще до его окончания господин в черном сюртуке будет рад рассмотреть с доктором некоторые важные вопросы. Доклад Бартоломью они получили.
— Прежде чем мы начнем, сэр, — произнес Стивен, — не следует ли мне пользоваться другим входом, или, может быть, стоит вообще изменить место наших встреч? Я только что приметил одного субъекта, который слонялся напротив Уайтхолла. Прежде я его видел в обществе господ из испанского посольства. Возможно, мои подозрения напрасны и он появился здесь случайно, однако…
— Доктор Мэтьюрин, прошу прощения за то, что заставил вас ждать, — произнес сэр Джозеф, торопливо вошедший в кабинет. — Заседание Совета помешало мне прийти вовремя… Как поживаете, сэр? Было чрезвычайно любезно с вашей стороны так быстро появиться у нас. Мы получили доклад Бартоломью, и нам срочно хочется проконсультироваться у вас по ряду возникших вопросов. Не возражаете, если мы пройдемся по ним пункт за пунктом? Его светлость Первый лорд Адмиралтейства, в частности, хотел, чтобы я еще до сегодняшнего вечера сообщил ему результаты нашей беседы.
Британскому правительству было доподлинно известно, что Каталония — испанская провинция, вернее, конгломерат самых богатых и развитых провинций страны — горела желанием сбросить испанскую корону и вернуть себе былую независимость. Правительство знало, что мир непрочен — Бонапарт со свойственной ему быстротой строил корабли — и что охваченная внутренней смутой Испания значительно ослабит любую коалицию, которую он может создать, готовясь к войне. Различные группы каталонских патриотов, которые совместно обратились к британскому правительству, подчеркнули именно это обстоятельство, хотя оно было очевидно и прежде. Британия далеко не впервые собиралась разыграть каталонскую карту. Кроме политики, Адмиралтейство, разумеется, интересовали каталонские порты, верфи, доки, оружейные и литейные заводы. Одна Барселона чего стоила! Но было много и других гаваней (в том числе Порт-Магон на Менорке, который и прежде был британским владением), с подозрительным великодушием переданных Великобритании ее противниками по условиям заключенного недавно мирного договора. Адмиралтейство, следуя английской традиции широко раскидывать шпионские сети, располагало в Каталонии собственными агентами, которые подливали масло в огонь каталонского сепаратизма. Но мало кто из них знал местный язык, историю и обычаи этой страны, и уж точно никто не мог оценить, чего на самом деле стоит каждая из разобщенных групп каталонских заговорщиков. Было несколько купцов из Барселоны и кое-кто из Валенсии, но это были люди ограниченные, а продолжительная война лишила их возможности поддерживать отношения с друзьями. Так что доктор Мэтьюрин был самым уважаемым советником Адмиралтейства. Всем было известно, что в юности он поддерживал связи с ирландскими заговорщиками, но благодаря его честности и полнейшей объективности, он никогда не вызывал к себе подозрений. Адмиралтейство питало трогательное уважение к учености, и не кто иной, как главный врач флота поручился за доктора Мэтьюрина: «Новый взгляд на воду со смолистыми загрязнениями" доктора Мэтьюрина, наряду с его комментариями относительно удаления надлобковой кисты, должны находиться в рундучке каждого судового врача: такая острота практических наблюдений…» Уайтхолл был гораздо более высокого мнения о нем, чем обитатели Чампфлауэра. Уайтхолл знал, что он ученый медик, а не простой судовой врач, что он владеет поместьем в Лериде и что его отец-ирландец находится в родстве с именитейшими фамилиями Ирландии. Господин в черном сюртуке и его коллеги также знали, что, прикрываясь репутацией доктора и ученого, превосходно знающего каталанский и испанский языки, он может передвигаться по стране так же свободно, как уроженец Испании. Это был идеальный агент — уверенный в себе, незаметный, досконально знающий весь местный колорит. С их точки зрения, некоторый налет католицизма был лишь еще одним достоинством доктора. Они были готовы до конца исчерпать свои секретные денежные фонды, чтобы удержать его, но Мэтьюрин отказывался от всякого вознаграждения. Самые внимательные наблюдения не обнаружили в нем и следа алчности.
Выйдя из Адмиралтейства через боковую дверь, доктор прошел парком, пересек площадь Пикадилли и попал на Бонд-стрит, где встретил Джека, который все еще колебался.
— Вот в чем беда, Стивен, — сказал он. — Я не уверен, что мне нравится, как она звучит. Послушайте.
— Если бы день был чуть потеплее, сэр, — заметил продавец, — то в инструменте появилась бы сочность звука. Послушали бы вы на прошлой неделе, когда у нас все еще топился камин, как играет на ней мистер Галиньяни.
— Ну, не знаю, — ответил Джек. — Пожалуй, на сегодня с меня хватит. Заверните мне, пожалуйста, в бумагу эти струны и канифоль. Подержите скрипку у себя, и к концу недели я дам вам знать о своем решении. Стивен, — произнес он, взяв друга под руку и переходя с ним через оживленную улицу. — Я играл на этой скрипке, пожалуй, час с лишним и до сих пор не решился на покупку. Ни Джексона, ни его партнера на месте не было, и я пришел прямо сюда. Странно и чертовски досадно, ведь мы определенно договорились о встрече. Но дома его не оказалось: был только придурок слуга, который сказал, что хозяина в городе нет, его ждут, но не знают, когда он приедет. Выражу свое почтение Старому Джарви, чтобы напомнить о себе, а потом мы сможем отправиться домой. Джексона я ждать не стану.
Они поехали назад, и там же, где дождь прекратился в прошлый раз, они встретились с ним снова. Вдобавок задул яростный восточный ветер. Лошадь Джека потеряла подкову, и пришлось потратить добрую половину дня в поисках кузнеца. Наконец они его нашли. Это был мрачный, неуклюжий увалень, который слишком глубоко забил гвозди в копыта. Когда они добрались до Эшдаунского леса, стемнело. К этому времени лошадь Джека Обри охромела, а им предстоял еще долгий путь.
