Ваятель фараона - Херинг Элизабет (лучшие книги читать онлайн бесплатно без регистрации .txt) 📗
– «Физическими особенностями»! Не значит ли это, что временная оболочка человека должна быть увековечена со всеми ее недостатками? И ты бы изобразил меня, старого Иути, с больной короткой ногой, чтобы я вошел в царство Осириса хромым?
Минхотеп хотел что-то возразить, но Иути не дал ему промолвить ни слова.
– И вообще, слыхано ли, – кричал старик, – слыхано ли, чтобы человека изображали таким, каким его видят?! Это же может сделать любой болван! Ему только следует намазать лицо заказчика гипсом и подождать, пока материал затвердеет. По этой форме очень просто изготовить точную маску со всеми морщинами, прыщами и мешками под глазами!
– Видимо, следует смотреть, чтобы человек не задохнулся при этом!
– Не задохнулся? Сунь ему в ноздри по соломинке, чтобы они прошли через гипс и человек мог дышать. Тогда он не задохнется!
Минхотсн понял, что говорить со стариком бесполезно: у того слишком испортилось настроение. Он коротко попрощался и ушел. Иути пренебрег правилами приличия и не пошел даже проводить гостя. Он набросился на своего подмастерья, свидетеля их размолвки:
– Что ты стоишь сложа руки! Мог бы воды принести! У нас в доме нет ни капли.
Тутмос взял уже кувшины, но гнев старика несколько улегся, и он довольно спокойно сказал:
– Нет, подожди, поешь сперва! Ты же, наверное, голодный! И никогда не отравляй свою душу подобной чушью! Что будет, если каждый скульптор захочет изображать то, что он видит, и так, как видит! Тогда все двери и ворота были бы открыты произволу! То, что сегодня считается правильным, завтра стало бы уже ошибкой! Никто бы не знал, каких правил ему следует придерживаться! И так не могло бы продолжаться долго: земля поглотила бы скульпторов вместе с их мастерскими!
«Почему же я не решаюсь ему возразить, не могу сказать ни слова против?» – думает Тутмос с горечью, стыдясь самого себя. Вот уже второй раз юноше приходится встречаться с этими новшествами. Каждое слово, сказанное Минхотепом, запало в душу Тутмоса, подобно семенам, упавшим на возделанную почву. Он чувствует, что произойдет что-то великое.
Руки Тутмоса не давали ему покоя – так хотелось нарисовать человеческие фигуры такими, какими он их видит. Не раз юноша сам ловил себя на том, что рисовал на черепке или куске камня уменьшенные изображения какой-нибудь статуи. И каждый раз, как ему казалось, рисунок получался все лучше и лучше. Но Тутмос всегда уничтожал свои рисунки, чтобы они случайно не попались на глаза мастеру. Даже рисунок, сделанный им в святилище Атона, он надежно спрятал от старика.
Юноша прячет эти рисунки не из страха, как он думает, успокаивая самого себя, а из благодарности к старому мастеру, ведь он не хочет его обидеть.
Тутмос хорошо понимает, как он должен быть благодарен старику. И даже не столько за то, что Иути спас его от смерти, сколько за то, что мастер передал ему свое искусство, относился к нему не как господин к своему рабу, а почти как отец сыну.
Тутмос как бы проснулся от кошмарного сна. Он расцвел как цветок, когда наконец окончилась дорога его страданий и лишений. Кажется, он впервые нашел радость в доме своего мастера, после того как жизнь так жестоко разбила его детство. Он привязался старому мастеру и любил его больше, чем родного отца.
И все же в глубине души каждого человека лежит нечто сокрытое, не доступное никому, кроме его самого. И разве это грех подчиняться своему внутреннему голосу, даже если при этом приходится не считаться с запретами? Этот голос, подобно путеводной звезде, освещает путь человека в жизни.
Тутмос сидел за столом и молча жевал хлеб с финиками. Мастеру и в голову не пришло, почему его подмастерье не задал ему ни единого вопроса после услышанного разговора. Старый Иути и не думал об этом. Он сидел за столом напротив Тутмоса, наблюдал, как тот со здоровым юношеским аппетитом ел кусок за куском хлеб с финиками. Небамун не считался ни с чем, чтобы обеспечить мастеров всем необходимым. Ведь не мог же он допустить, чтобы люди, работавшие на жреца храма Амона, страдали от голода! Тутмос чувствовал, что у старика что-то лежит на сердце, что-то такое, что ему, однако, тяжело высказать.
И он не ошибся. Уже в течение нескольких недель Иути собирался поговорить со своим подмастерьем, но откладывал это со дня на день. Иути показалось, что сейчас наступил самый подходящий момент, и он, преодолев колебания, начал:
– Ты, конечно, уже заметил, Тутмос, что силы мои иссякают.
От удивления кусок застрял у Тутмоса в горле. Он закашлялся, желая что-то возразить.
– Не надо мне ничего говорить, – сказал Иути. – Я это слишком хорошо чувствую. Мне теперь уже тяжело работать на лестнице, и я располагаю свои изображения каждый раз все ниже к полу, а ведь это неправильно. Да и глаза иногда отказываются служить. Раньше я видел в темноте, как дикая кошка. Теперь же не могу работать ни при слишком ярком, ни при слишком тусклом свете. К тому же я не вижу своих изображений вблизи. С меня хватит, Тутмос, я хорошо потрудился и хочу сделать тебя своим преемником. Ты сам будешь делать наброски на стенах гробницы и вырезать их в камне. Я уже говорил об этом с Небамуном и очень хвалил тебя. И третий пророк тоже собирается помочь тебе, чтобы ты смог после моей смерти работать самостоятельно.
Только прежде, Тутмос, ты должен обещать мне выполнить две мои просьбы. Первая – достойно похоронить мое тело. Скульптор не может приготовить себе такую гробницу, какую он делает для вельмож. Но ты должен сделать мне гроб, в котором я буду покоиться в городе мертвых среди моих усопших товарищей. Ты напиши на нем мое имя так, чтобы мой Ка сразу же нашел меня в тот прекрасный день, когда он придет оживить меня! Не забудь принести мне в жертву напитки и яства, как это подобает! Ты обещаешь это выполнить?
Тутмос схватил протянутую руку старика и хотел поклясться, что он выполнит все, что должен сделать сын для умершего отца. Но прежде чем он успел что-либо сказать, старик заговорил снова:
– Но не это тяжелым камнем лежит у меня на сердце. Я хочу услышать от тебя и другое обещание. Гораздо важнее, в тысячу раз важнее то, что я хочу от тебя услышать. И ты должен выполнить мой второй наказ: ты никогда не проведешь ни одного штриха иначе, чем я учил тебя. Ты не должен изменять изображений ни людей, ни богов ни в гробнице Небамуна, ни в любой другой, которую тебе придется украшать, когда я буду уже в потустороннем мире! Поклянись, что выполнишь мой наказ! Поклянись богом Птахом – богом нашего ремесла! Поклянись мне именем Амона, именами всех богов! Повторяй за мной: «Как истинно то, что Осирис примет меня в свое царство и оправдает меня перед моими судьями; как истинно то, что Птах наставляет меня в моей работе, а Тот руководит моими знаниями; как истинно то, что Амон наставляет Обе Земли и заставляет Реку в свое время выходить на берега; как истинно то, что Мут радует своего божественного супруга и заставляет его быть милостивым к людям – так, воистину, я всегда буду следовать всему тому, чему ты меня учил. Да повелит Себек, бог подводного мрака, чтобы меня растерзали крокодилы, если я хотя бы помыслю преступить законы предков».
Окаменев, стоял Тутмос перед стариком, голос которого звучал на таких высоких нотах, каких мальчик никогда не слышал от своего старого мастера. Его сильная рука сжимала руку Тутмоса. Взгляд Иути был устремлен в глаза юноши, и тот не нашел в себе силы опустить глаза.
– Если ты готов дать эту клятву, я буду считать тебя своим сыном. Я дам тебе жену, а твоих детей буду воспитывать как своих внуков…
Последние слова старика доносятся до Тутмоса как будто издалека – так стучит у него в голове. Слезы застилают глаза. Ему удается вырваться из рук старика и убежать. В своей каморке юноша бросается на лежанку вниз лицом и охватывает голову руками.
А старик продолжает неподвижно стоять, как будто бы кто-то удерживает его невидимыми руками. Он мог ожидать всего, чего угодно, только не этого. И он не знал, как расценивать поступок юноши.
