Звезды смотрят вниз - Кронин Арчибальд Джозеф (книги бесплатно без регистрации полные TXT) 📗
— Вы на ближайшие свободные дни уедете за город?
— Нет, — отвечал Дэвид.
— А я приглашён, — продолжал Беббингтон внушительно, украдкой следя за впечатлением, которое произведут его слова на Дэвида, — приглашён на домашний праздник в «Ларвуд-парк», — знаете, поместье леди Аутрем, — но в последнюю минуту мне навязали доклад в Демократическом клубе в воскресенье вечером. Чёрт знает, что такое! Терпеть не могу проводить свободные дни в городе! Давайте позавтракаем вместе в субботу, если у вас не предвидится ничего более интересного.
— С удовольствием, — согласился Дэвид после минутного колебания. Ему не особенно нравился Беббингтон, но отказаться было бы невежливо.
И они завтракали вместе в зелёном с золотом ресторане «Адалиа», за столиком у окна, откуда открывался чудесный вид на Темзу. Сразу же обнаружилось, что в этом знаменитом ресторане для избранного круга Беббингтон знал всех решительно. И очень многие знали его. Чувствуя, что взгляды присутствующих устремлены на его осанистую и вместе с тем гибкую фигуру, Беббингтон разговаривал с Дэвидом покровительственно-любезным тоном, наставляя его, кого из членов Палаты ему следует держаться и кого избегать. Но больше всего он говорил о себе.
— Да, трудно мне было сделать выбор, — заметил он. — Предстояло одно из двух: либо украшать собой министерство иностранных дел, либо примкнуть к Рабочей партии. А я, знаете ли, честолюбив. Впрочем, я считаю, что поступил мудро. Вы согласны со мной, что работа в партии даёт больше простора, больше возможностей?
— Каких же это возможностей? — с грубой прямотой спросил Дэвид.
Беббингтон слегка поднял брови и отвёл глаза, как будто вопрос был несколько дурного тона.
— Разве мы друг друга не понимаем? — сказал он тихо.
На этот раз отвёл взгляд Дэвид. Ему уже до тошноты надоел Беббингтон с его тщеславием, самолюбованием, его жестоким, непоколебимым эгоизмом. Глаза Дэвида блуждали по ресторанному залу, отмечая стремительную услужливость лакеев, цветы, вино во льду, дорогие блюда, нарядных женщин. Особенно занимали его женщины. Как экзотические цветы, цвели они в этой тёплой, насыщенной запахом духов атмосфере. Ничего общего не было у них с женщинами Террас, руки которых покрывались мозолями, а лица — морщинами в вечной борьбе за существование. На этих женщинах были дорогие меха, жемчуга, драгоценные камни. Их ногти были алы, словно их слегка обмакнули в кровь. Эти женщины ели икру из России, паштет из Страсбурга, раннюю землянику, выращенную в парниках и доставленную на аэроплане из Южной Франции. За соседним столиком сидела молодая, красивая женщина и с нею старик. Жирный, лысый, с крючковатым носом. Его обвислые щёки говорили о жизни, полной излишеств, его брюхо непристойно переваливалось через край стола. А женщина томно улыбалась ему. Огромный брильянт, величиной с боб, сверкал у неё на пальце. Старик приказал подать большую, двойную, бутылку шампанского, объяснив своей спутнице, что в таких бутылках всегда бывает лучшее шампанское, и хотя бы и для того, чтобы выпить один стакан, он всегда заказывает двойную бутылку. Когда же ему затем подали счёт, подали чуть ли не с коленопреклонением, Дэвид видел, как он жирной рукой положил на тарелку шесть фунтов. Эта пара за каких-нибудь полчаса шутя проела здесь сумму, на которую семья шахтёра могла бы жить целый месяц.
Дэвиду казалось, что все это сон. Нет, это не явь, не может быть явью такая чудовищная несправедливость. Социальный строй, допускающий такое неравенство, несомненно прогнил насквозь! До самого конца завтрака он был очень молчалив, и аппетит у него пропал. Он вспоминал детство, забастовку, когда он, прокравшись на чужое поле, грыз сырую репу, чтобы утишить муки голода. Душа в нём возмутилась против этой преступной роскоши; он вздохнул с облегчением, когда, наконец, вышел оттуда. У него было такое чувство, словно он вышел из оранжереи, где губительные, сладострастные ароматы пьянили, разжигая чувственность и убивая душу. Вот тогда-то, когда он шёл домой из этого ресторана, он оценил простор и неоскверненную чистоту парка Бэттерси.
После этого завтрака с Беббингтоном, который как бы ввёл его в новый для него мир, ещё больше окрепла почти страстная решимость Дэвида жить просто. Ему попалась в руки любопытная книга: «Жизнь кюре д'Арса». Кюре был, разумеется, простодушным и набожным деревенским священником где-то во Франции, но его суровый образ жизни и умеренность в пище произвели на Дэвида глубокое впечатление. После той распущенности, которую он наблюдал в «Адалиа», он почувствовал ещё большее почтение к этому простому человеку, который за целый день съедал только две картофелины, запивая их стаканом ключевой воды.
Намерение Дэвида вести спартанский образ жизни обеспокоило миссис Такер. Это была пожилая, говорливая ирландка (её девичья фамилия, как она с гордостью объявила Дэвиду, была «Шанахан»), зеленоглазая, веснущатая и огненно-рыжая. Муж её служил сборщиком в газовом обществе, а два взрослых неженатых сына — счетоводами в Сити. В миссис Такер не было ни следа флегматичности, отличающей ирландцев, об этом свидетельствовал уже хотя бы огненный цвет её волос. И она (употребляя её собственное выражение) привыкла «приводить в порядок мужчин». Отказ Дэвида от того, чтобы она готовила ему завтрак ужин, в корне подрывал достоинство урождённой Шанахан, и она дала волю языку. А Нора Шанахан была большая любительница поговорить, и её язык наделал много бед.
В последнюю субботу января Дэвид отправился днём за покупками на Булл-стрит. Эта улица, одна из главных артерий их района, начиналась сразу за углом Блоунт-стрит. Дэвид часто покупал здесь фрукты, или печенье, или кусок сыра — в некоторых лавках на Булл-стрит продукты были и дешевле и хорошего качества. Но в этот день он купил себе только сковородку. Давно он носился с мыслью о сковородке, на которой так просто и скоро можно приготовить утром завтрак. И вот, наконец, сковородка куплена. Продавщица в лавке скобяных изделий, изорвав несколько газет и посмеявшись вдоволь вместе с Дэвидом, отказалась от попытки завернуть такой неуклюжий предмет, как сковородка, и предложила Дэвиду взять её как есть. И Дэвид взял новенькую незавернутую сковородку и, ничуть не смущаясь, донёс её до дома № 33 на Блоунт-стрит.
Но у подъезда этого дома произошло следующее: молодой человек в коротких брюках, непромокаемом пальто и фетровой шляпе, который в последнее время часто попадался Дэвиду на глаза, вдруг вытащил фотографический аппарат и моментально снял Дэвида. Затем приподнял свою фетровую шляпу и торопливо удалился.
На следующее утро в «Дэйли Газетт» на видном месте появилась фотография с надписью: «Член парламента со сковородкой», а пониже — добрые полстолбца текста, в котором восхвалялся аскетизм нового члена Палаты от Северного угольного района. Приводилось краткое, но пикантное интервью с миссис Такер, изобиловавшее всякими глупостями.
Дэвид покраснел от гнева и отвращения. Он вскочил из-за стола и бросился на площадку, к телефону. Позвонил в редакцию «Газетт» и стал возмущённо протестовать. Редактор сказал, что очень сожалеет, но не видит в заметке ничего неприятного для Дэвида. Наоборот, разве это не хорошая реклама, первосортная реклама? Миссис Такер тоже не могла понять, отчего Дэвид злится; её привело в полный восторг то, что её имя упоминается в газете — «и ни как-нибудь, а с почтением», добавляла она.
Но Дэвид в это утро шёл в Палату с чувством возмущения и унижения, утешая себя только мыслью, что, быть может, этот инцидент остался незамеченным. Напрасная надежда. Когда он вошёл, его приветствовал тихий насмешливый гул. Первое выступление — и в таком смешном виде! Он вспыхнул и опустил голову, сгорая от стыда: а вдруг они подумают, что он добился этой дешёвой рекламы!
— Смейтесь над этим и больше ничего! — ласково убеждал его Нэджент. — Это самый верный способ — посмеяться и забыть.
Нэджент понимал его. А Беббингтон — нет. Беббингтон говорил с ним теперь сухо, с холодной иронией; он считал, что эта история предусмотрительно подготовлена Дэвидом, и без колебаний заявлял об этом вслух. Может быть, он завидовал известности Дэвида.
