Дети Арбата - Рыбаков Анатолий Наумович (книга регистрации TXT) 📗
– Ну, друг, прощай!
Борис неловко – мешал мешок – обнял Сашу. Они расцеловались.
– Завтра с утра я буду на этом месте, – сказал Саша, – если передумаешь и вернешься, встретимся.
– Не передумаю, – ответил Борис, – ты все сделал аккуратно?
– Об этом не волнуйся.
19
Орджоникидзе остался недоволен инцидентом с комиссией Пятакова, недоволен тем, что Марк Александрович фактически выдворил комиссию с завода, недоволен нахлобучкой, полученной от Сталина по вине Марка Александровича. Сталин поддержал тогда Марка Александровича, однако никакого документа, который бы узаконил затеянное Марком Александровичем жилищное, коммунальное и бытовое строительство, нет. Есть слова, а слова забываются. Пока нет официального одобрения, Рязанов остается под ударом.
И потому Марк Александрович охотно согласился на предложение редакции журнала «Большевик» написать статью о положении дел на заводе и проблемах, стоящих перед отечественной черной металлургией. «Большевик» – главный партийный журнал, статья поможет заводу: поставщики и смежники воспримут ее как директиву. И главное: статья даст возможность публично зафиксировать и, следовательно, узаконить затеянное им строительство.
Статью Марк Александрович написал за два вечера. Основные ее положения сводились к следующему.
Американцы разрабатывали проект завода с большой поспешностью, он нуждается в поправках. Марк Александрович перечислил основные. Но одновременно он призывал широко знакомить наших металлургов с лучшими образцами работы американцев и подробно указал, в чем именно мы от них отстаем.
Главная же задача черной металлургии на Востоке – закрепление высококвалифицированных, устойчивых рабочих и инженерно-технических кадров. Отсюда необходимость широкого жилищного, коммунального, культурного и бытового строительства. Марк Александрович перечислил уже произведенные работы (из-за которых и приезжала комиссия), отметил их как достижения, одобренные Центральным Комитетом партии (он имел в виду слова Сталина), и указал, что завод эту работу будет продолжать.
В заключение Марк Александрович в резкой форме критиковал неисправных поставщиков. В середине ноября статья появилась на страницах журнала, а в конце ноября Марк Александрович приехал в Москву на Пленум ЦК партии.
Пленум обсуждал только один вопрос – отмену с первого января 1935 года карточной системы на хлеб и другие продукты.
Озабоченность звучала во всех речах: карточки существовали с 1928 года, обеспечивали хотя и недостаточный, но все же твердый уровень снабжения. Сейчас будет введена свободная продажа, появится рынок, управлять которым разучились.
Сталин не выступал, молча сидел в президиуме.
В последний день пленума в перерыве в коридоре к Марку Александровичу подошли Орджоникидзе и Киров.
– Вот, – улыбаясь, сказал Орджоникидзе, – с тобой хочет познакомиться Сергей Миронович, твоя статья ему понравилась.
Киров пожал Марку Александровичу руку.
– Да, дельная и умная статья. То, о чем вы пишете, касается не только новых районов, но и старых. Проблема устойчивых кадров становится сейчас первостепенной повсюду. Нравится мне и ваш призыв учиться хорошему у американцев, учиться не зазорно даже у капиталистов. Что касается вашей критики некоторых ленинградских предприятий, то я обещаю исправить положение.
– Спасибо, это будет для нас самой высокой наградой, – ответил Марк Александрович.
Орджоникидзе добродушно сказал:
– Он у нас большой дипломат. В статье официально узаконил свои незаконные расходы.
– Что вы, Григорий Константинович, – возразил Марк Александрович, – просто я зафиксировал то, что сделано и одобрено…
Орджоникидзе не успел ответить. Возле них остановился Сталин. Они даже не заметили, с какой стороны он подошел.
– О чем спор?
– Говорили о статье товарища Рязанова, – ответил Орджоникидзе.
– Что за статья? – спросил Сталин, холодно взглянув на Орджоникидзе, на Марка Александровича, но обойдя взглядом Кирова.
– В последнем номере «Большевика», – ответил Киров.
– Не читал, – по-прежнему не глядя на Кирова, сказал Сталин.
И пошел дальше.
Марк Александрович смотрел ему вслед, видел его узкую, чуть сутулую спину во френче защитного, почти коричневого цвета, и сердце Марка Александровича наполнялось гордостью. Только что, минуту назад, он стоял рядом с НИМ, рядом с Кировым и Орджоникидзе, они разговаривали на глазах всего пленума. Сталин не читал его статьи в «Большевике», это естественно, готовя пленум, готовя отмену карточной системы, он не имел времени даже перелистать журнал. Достаточно того, что ее прочитал и похвалил Киров. И дружеское обращение Орджоникидзе показывает, что больше он не сердится, действия Марка Александровича на заводе узаконены, статья сыграла свою роль. Все правильно, его тревоги были напрасны. В эпоху великих свершений все истинное, полезное неизбежно побеждает, ибо направляется ЕГО мудрой мыслью, ЕГО могучей рукой. Вот ОН идет по заполненному людьми фойе, никто как будто бы и не уступает ему дороги, не делает даже шага в сторону, и все же дорога свободна, перед НИМ дорога свободна, ОН идет спокойно, неторопливо, легко ступая в своих мягких сапогах, никто как будто и не смотрит на него, не оглядывается, но все знают, что идет Сталин. Сталин скрылся за дверью, ведущей в комнату президиума, и только тут Марк Александрович увидел, что Орджоникидзе стоит, прислонившись к стене, дрожащими руками достает из трубочки таблетку нитроглицерина, кладет ее под язык.
– Что с тобой? – спросил Киров встревоженно.
Орджоникидзе перевел дыхание.
– Ничего.
Марк Александрович взял его под руку.
Орджоникидзе мягко отвел его руку.
– Григорий Константинович, зайдем на медпункт, рядом…
– Ничего не надо, все прошло.
– Нет, – решительно сказал Киров, – отправляйся домой. Пойдем, я тебя провожу.
Для Кирова неприветливость Сталина не была неожиданной. Их отношения испортились уже в Сочи, оттуда Сталин, по существу, услал его в Казахстан. Киров был в Казахстане с шестого по двадцать девятое сентября, а когда вернулся в Ленинград, Медведь, начальник управления НКВД, доложил ему, что его заместитель Иван Запорожец, даже не согласовав с ним, Медведем, привез из Москвы, из Центрального аппарата, своих людей, которых самовольно расставил на ключевых постах в секретно-политическом отделе, и вообще демонстрирует, что он автономен и подчиняется Москве. Такое положение нетерпимо, в НКВД не могут быть два начальника, из которых один подчиняется обкому, другой – Москве. И потому Медведь просит потребовать немедленного отзыва Запорожца, а также его людей, назначенных без согласования с местными органами.
Вопрос был щекотливым. Безусловно, эти назначения санкционированы. Вероятно, сделаны даже по прямому указанию Сталина для «выкорчевывания остатков оппозиции» в пику ему, Кирову, – не хочешь делать сам, сделаем без тебя, потому-то Запорожец всячески заявляет свою автономность. Потребовать отзыва Запорожца – значит вступить в прямой конфликт со Сталиным, причем по деликатному кадровому вопросу, где Сталин не терпит ничьего вмешательства.
И все же допустить в Ленинграде существование такого автономного, не подчиненного обкому органа – значит потерять со временем всякую власть.
Киров собрал у себя в кабинете членов бюро обкома, только членов бюро, без секретарей, без технических работников, без протокола, и предложил Медведю повторить свою информацию, а членам бюро – высказать свое мнение. Мнение было единодушным: потребовать немедленного отзыва Запорожца и его людей.
Киров поднял трубку и связался с Москвой.
– Сейчас доложу, – ответил Поскребышев.
Ждать пришлось долго. В кабинете Кирова было тихо, все молчали, понимали, что Сталин не случайно не берет трубку.
Наконец он взял ее.
– Слушаю.
– Товарищ Сталин, – сказал Киров, – Запорожец самовольничает, не подчиняется начальнику НКВД Медведю. Бюро обкома просит отозвать Запорожца из Ленинграда.
