Император - Эберс Георг Мориц (читаем книги онлайн бесплатно txt) 📗
– Ты кашляешь, и у тебя нехороший вид. Ляг в постель.
– В день моего рождения? Нет, молодой друг. Теперь, прежде чем я уйду, я спрошу тебя еще: можешь ли ты сказать мне, что прочел Адриан в звездах?
– Нет.
– Даже и в том случае, когда я отдам в твое распоряжение моего Персея? Этот человек знает Александрию и нем как рыба.
– Даже и тогда, потому что я не могу сказать того, чего не знаю. Мы оба нездоровы, и, повторяю, ты сделаешь хорошо, если полечишься.
Вскоре после этого совета Вер вышел из комнаты, и Антиной с облегчением посмотрел ему вслед.
Посещение претора наполнило его беспокойством, и отвращение, которое он питал к нему, усилилось. Он знал, что Вер злоупотребил им как своим орудием, так как Адриан сказал ему, что всходил на обсерваторию не для того, чтобы спросить звезды о своей собственной судьбе, а чтобы составить гороскоп для претора и сообщить последнему о своем наблюдении.
В угоду этому беспутному шалопаю, этому смеющемуся лицемеру он изменил своему господину, сделался поджигателем и принужден теперь выносить похвалы и изъявления благодарности, которыми осыпает его величайший и проницательнейший из людей. Он ненавидел, он гнушался самого себя и задавал себе вопрос: зачем окружавший его огонь ограничился тем, что слегка обжег ему руки и волосы?
Когда к нему вернулся Адриан, он попросил у него позволения лечь в постель.
Император охотно позволил, приказал Мастору смотреть за ним и затем, следуя просьбе императрицы, отправился к ней.
Сабина не была на месте пожара, но каждый час посылала туда гонца, чтобы осведомляться о состоянии огня и об императоре. При его въезде в Цезареум она поздоровалась с ним и удалилась в свои покои.
Осталось два часа до полуночи, когда Адриан вошел в ее комнату.
Он застал ее на ложе без украшений, которые она обыкновенно носила днем, но одетую точно для парадного обеда.
– Ты желаешь говорить со мной? – спросил император.
– Да. И этот день, богатый замечательными происшествиями, оканчивается тоже замечательно: ты не заставил меня просить напрасно.
– Ты редко доставляешь мне случай исполнить какое-нибудь из твоих желаний.
– Ты сожалеешь об этом?
– Может быть, потому что вместо того, чтобы просить, ты имеешь обыкновение требовать.
– Оставим это праздное словопрение.
– Охотно. Зачем ты велела позвать меня?
– Вер сегодня празднует день своего рождения.
– И ты желала бы знать, что ему обещают звезды?
– Или, вернее, как настроили тебя в отношении его явления на небе?
– У меня еще не было времени обдумать виденное. Во всяком случае, звезды обещают ему блистательную будущность.
Глаза Сабины засветились радостью, но она принудила себя оставаться спокойной и спросила равнодушным тоном:
– Ты признаешь это и, однако же, не можешь прийти ни к какому решению?
– Так ты желаешь еще сегодня услышать решительное слово?
– К чему этот вопрос?
– Хорошо. Его звезды затмевают своим блеском мои и заставляют меня остерегаться его.
– Как это мелочно! Ты боишься претора?
– Нет, я боюсь его счастья, соединенного с тобою.
– Когда он сделается нашим сыном, то его величие будет нашим.
– Нимало, потому что, если я сделаю его тем, чем ты желаешь его видеть, он попытается наше величие превратить в свое. Судьба…
– Ты утверждаешь, что она благоприятствует ему, но я, к сожалению, принуждена оспаривать это.
– Ты? Уж не пробовала ли ты тоже читать по звездам?
– Нет, это я предоставляю мужчинам. Слыхал ли ты об астрологе Аммонии?
– Да. Это ловкий человек; он делает наблюдения на башне Серапейона и, как многие, подобные ему, в этом городе, пользуется своим искусством для того, чтобы скопить большое состояние.
– Мне указал на него не какой-нибудь незначительный человек, а астроном Клавдий Птолемей.
– Это наилучшая рекомендация.
– Ну, так вот я и поручила Аммонию составить в минувшую ночь гороскоп Вера. Он недавно принес мне его с объяснением. Вот этот гороскоп.
Император быстро схватил поданную ему Сабиной табличку и, внимательно рассмотрев распределенные по часам предзнаменования, сказал:
– Совершенно верно! Как вот это-то ускользнуло от меня? Хорошо сделано! Вполне соответствует моим собственным наблюдениям. Но здесь… подожди… здесь начинается третий час, в начале которого мне помешали. Вечные боги, что это?
Император отдалил восковую табличку Аммония от глаз и не шевелил губами, пока не дошел до последнего часа исчезающей ночи, затем опустил руку, державшую гороскоп, и вскричал, содрогаясь:
– Ужасная судьба! Гораций прав. Тяжелее всего обрушиваются высокие башни.
– Башня, о которой ты думаешь, – любимое дитя счастья, и его ты боишься, – сказала Сабина. – Так позволь же Веру насладиться коротким счастьем перед ужасным концом, который ему предстоит.
Во время этой речи Адриан задумчиво смотрел в зеркало и затем отвечал, стоя перед своей супругой:
– Если этот человек не впадет в страшное несчастье, то звезды имеют такое же отношение к судьбе людей, как море к сердцу пустыни, как биение пульса к камням в ручье. Если бы Аммоний ошибся даже десять раз, то все-таки остается более десяти зловещих, враждебных претору знаков на этой дощечке. Я жалею Вера; однако же несчастье императора приходится разделять с ним и государству. Этот человек не может сделаться моим наследником.
– Не может?.. – спросила Сабина и встала со своего ложа. – Нет? Даже после того, как ты увидел, что твоя звезда пережила его звезду?.. Нет, хотя взгляд на эту табличку мог бы сказать тебе, что он уже превратится в пепел, между тем как мир еще долго после того будет повиноваться мановению твоей руки?..
– Успокойся и дай мне время. А теперь я говорю тебе: даже и тогда – нет!
– Даже и тогда нет?.. – повторила Сабина глухим голосом. Затем она встрепенулась и спросила тоном страстной просьбы: – Даже и тогда, когда я с мольбою подниму к тебе руки и крикну тебе в лицо: ты и судьба отказываете мне в благословении, в счастье, в прекраснейшей цели жизни женщины, а я хочу и должна достигнуть этого! Я должна и хочу, чтобы меня когда-нибудь, хоть только на короткое время, называли милые уста тем именем, которое последнюю нищую с грудным младенцем на руках ставит выше императрицы, никогда не стоявшей у колыбели собственного ребенка. Я должна и хочу перед своей кончиной быть и называться матерью и иметь возможность говорить: мое дитя, мой сын, наше дитя!..
