Великое сидение - Люфанов Евгений Дмитриевич (книги хорошем качестве бесплатно без регистрации .TXT) 📗
И вот еще напоминание: «Уже восемь дней как я от тебя не получаю письма, для чего не без сумнения, а наипаче, что не ответствуешь на письмо мое…»
Не понимал Петр того, что она уже «не ответствовала» не только на письма, но и на его любовь. И хотя он любил повторять свое изречение: «жить надо не рабствуя лицеприятию, не болезнуя враждою и не пленяся страстями», но сам оказывался плененным слепой любовью к «сердешненькому другу Катеринушке», так легко и приятно обходившейся без него.
Суровым становился Петр при мыслях о старшем сыне. Ужели мнит Алексей тайной хитростью провести отца и дождаться поры, когда станет наследником по праву своего первородства? А взойдя на трон, что учинит в отместку за принуждения, коими отец хотел, чтобы сын оправдывал свое царское звание и по отцову примеру заботился бы о преобразовании старой, слабосильной Руси в новое и могучее Российское государство? В иных европейских столицах, в досаду русским людям, все еще называют их отечество Московией, так и в своих курантах печатают, что надобно пресечь, и российским посольствам напомнить, дабы противились такому государскому поношению, писали бы не Московия, а Россия.
Да ошибочно будет и то, что назовут Россию государством, когда она по величине и по величию своему есть часть света.
И оставить такую страну в наследство малоумцу, чтобы он со всех сторон отечество обкорнал, превратил бы бесславно в прах все с такими трудами содеянное, – разве возможно подобное допустить?.. Никогда, ни за что!
Он, царь, издал указ о единонаследии, по которому исключается непременное право старшего сына на наследство, остающееся от отца, а может быть завещано любому другому сыну, хотя бы самому младшему, каковым в их царской семье является подлинно что «бесценное сокровище» царевич Петр Петрович. Этот младший сын, родившийся от любимой жены, несомненно дороже отцу, нежели отвергнутый первенец, порождение ненавистной супруги.
Понимал Петр, что его указ о единонаследии окажет в дворянских семьях немалый разлад, поделив домочадцев на хозяев отцовских гнезд и на их обездоленных братьев, вынужденных становиться нахлебниками, приживальщиками у своего богатого родича или по-нищенски скитаться «меж двор». Но дробить нажитое отцом на многие части вредно было бы для государства. Не будет тогда состоятельных, крепкого достатка дворов не станут другие родичи стараться усердной государевой службой добывать себе лучшие звания и достатки, а станут довольствоваться частью выделенного им наследства. Дробление хозяйств приведет ко всеобщему упадку, к тому, что «каждый, имея свой даровой хлеб, хотя и малый, ни в какую пользу государству без принуждения служить не будет, но станет искать возможности от дел уклониться и пребывать в праздности, коея есть матерь многих зол!». Да, так, истинно так, что при единонаследии другие дети, не получившие ничего от отца, самой жизнью принуждены будут искать своего хлеба службой, учением, ремеслом, торговлей, и все, что станут делать ради своего пропитания, послужит и государственной пользе. Самая же великая российская польза состоять будет в убережении отечества от нерадивого отпрыска, коим оказывается царский сын Алексей.
Доверенный человек Конон Зотов сообщал Петру, что разведывал он о возможности новой женитьбы царевича Алексея «на европской принцессе и искусно спросил, не угодно ли будет двору французскому царевича женить на принцессе французской, а именно на дочери дюка д'Орлеанса? На что отвечено, что весьма рады слышать такое и что царскому величеству ни в чем здесь не откажут».
Может, с новой женитьбой и одумается Алексей, захочет стать подлинно что полноправным наследником царства и продолжателем дел отца?.. Он, Петр, уезжая за границу, отложил окончательно решение сыновней судьбы, дав царевичу долгий срок на размышление, а если бы хотел поскорее отвергнуть его от себя, то постриг бы в монахи незамедлительно, еще будучи в Петербурге. Теперь Алексей должен решить окончательно: если желает остаться в миру, то должен присоединиться к отцу, чтобы во всех делах и всегда сопутствовать ему; если же предпочитает сделаться монахом, то наступило время осуществить такое намерение, выбрав себе монастырь и наметив день пострижения. Что касалось бы выбора монастыря, то отец готов был предупредить решение сына, назначив ему Тверской монастырь, и написал Меншикову, чтобы в том монастыре была приготовлена новому монаху келья, во всех отношениях напоминающая тюрьму.
Через семь месяцев после своего отъезда из Петербурга Петр написал из Копенгагена Алексею письмо: «Мой сын! Письма твои два получил, в которых только о здоровье пишешь; чего для сим письмом вам напоминаю. Понеже когда прощался я с тобою и спрашивал тебя о резолюции твоей на известное дело, на что ты всегда одно говорил, что к наследству быть не можешь за слабостию своею и что в монастырь удобнее желаешь; но я тогда тебе говорил, чтоб еще ты подумал о том гораздо и писал ко мне, какую возьмешь резолюцию, чего ждал семь месяцев; но по ся поры ничего о том не пишешь. Того для ныне (понеже время довольно на размышление имел), по получении сего письма немедленно резолюцию возьми: или первое или другое. И буде первое возьмешь, то более недели не мешкай, поезжай сюда, ибо еще можешь к действам поспеть. Буде же другое возьмешь, то отпиши, куды и в которое время и день (дабы я покой имел в моей совести, чего от тебя ожидать не могу). А сего доносителя пришли с окончанием; буде по первому, то когда выедешь из Петербурга; буде же другое, то когда совершишь. О чем паки подтверждаем, чтобы сие конечно учинено было, ибо я вижу, что только время проводишь в обыкновенном своем неплодии».
IX
Не одну бессонную ночь провел Алексей в тщетных раздумьях, как ему высвободиться от тяготы, возложенной на него требованиями отца. Слух дошел, что отец намерен снова женить его на какой-нибудь иноземке. А на что она, когда у него, Алексея, есть давно уже полюбившаяся Афросинья. Снова жениться никак не хотелось и в монастырь уходить, монашеский клобук надевать. Что делать?.. Как быть?..
И вдруг – последнее письмо от отца. Оно словно ключ к счастью, к жизни, к свободе. Письмо-ключ, коим отец открывал ему дверь из России. Уехать, чтобы не видеть, не знать никого из недругов и самого главного из них – отца.
Александр Кикин – сметливый человек, словно предугадывал возможность вырваться Алексею за рубеж: тоже уезжая по царскому дозволению на леченье в Карлсбад, говорил, что подыщет за границей укромное место, где возможно будет царевичу спрятаться от отца, от заочно постылой намечаемой жены, от монашеского подрясника и клобука. Давай бог удачи стараниям Кикина! В России, конечно, не нашлось бы такого уголка, в котором привелось бы спокойно жить, дожидаясь желанного дня, когда отец в иной мир отойдет. Там, в заморском краю, будет этого дожидаться.
В тот же день, когда получил письмо, Алексей объявил Меншикову о своем решении ехать к батюшке государю и что намерен отправиться в путь прежде указанного срока.
– Деньги мне нужны на дорогу.
– Добро, – сказал Меншиков и выдал Алексею тысячу рублей. – Не забудь проститься с братцем и с сестрицами.
– Ага. Прибегу попрощаться.
Камердинеру своему Ивану Афанасьевичу Алексей приказал немедля готовиться в дорогу, как ездили прежде в немецкие земли, и тут же беспомощно заметался, не зная, что делать с Афросиньей. Если не брать с собой, то где, как же ей быть?.. Да разве можно уехать без нее?!
– Иван, не скажешь, никому, что стану тебе говорить? – спросил камердинера и, когда тот пообещал молчать, сообщил ему: – Афросинью с собой до Риги возьму, а дальше там видно будет. Я к батюшке не поеду, а в Вену, к цесарю, либо в Рим.
– Воля твоя, государь, только я тебе не советчик, – уныло проговорил Афанасьев.
– Что так? – недовольно спросил Алексей.
– А то, что когда такое тебе удастся, то хорошо. А когда не удастся, ты же на меня станешь гневаться. И я попросился бы у тебя, государь, чтоб не ездить мне.
