Отчий край - Седых Константин Федорович (книги онлайн бесплатно серия .TXT) 📗
Тут к ним повернулась бородатая и заиндевелая голова извозчика. Посмеиваясь, он спросил у Чубатова:
— Ты, гражданин, случайно не родственник кузнецу Вакуле?
— Нет, не знаю такого. А что?
— Да так, ничего, — ответил извозчик.
Скоро они расплатились с ним на заросшей соснами широкой улице у закрытых наглухо ворот, над которыми крашеная вывеска гласила: «Постоялый двор братьев Фейгельман».
37
Оставив мешок с продуктами и дошку на постоялом, Гавриил отправился разыскивать Василия Андреевича. Прежде чем попасть на Коротовскую улицу, где помещалось Дальбюро, прошел он мимо красной деревянной водокачки. Около нее стояли водовозы с бочками. Ни, у одного из них не было черпаков. Они просто подъезжали к свисавшей из водокачки коленчатой трубе. Из трубы начинала бить широкой струей вода прямо в бочку, и через минуту наполненная до краев бочка отъезжала, а следом за ней подкатывал другой водовоз. «Здорово придумано. Не то, что у нас в деревне», — подумал, проходя мимо, Ганька. Потом он миновал здание с вывеской «Центральный телеграф», дошел до аптеки, в окнах, которой стояли наполненные голубой и красной жидкостью стеклянные шары и, повернув налево, оказался перед огромным красным собором. Задрав голову на золотые кресты на его куполах, он уронил с головы папаху. Смущаясь прохожих, торопливо поднял ее и пошел вдоль чугунной решетки, ограждавшей собор. Потом уткнулся в обнесенный еще более высокой железной оградой городской сад. На следующей за садом улице увидел на дверях большого каменного здания черную вывеску, а на ней золотые буквы: «Дальбюро ЦК РКП(б)».
Войдя через двойные застекленные двери в просторный и светлый вестибюль, он прежде всего обратил внимание на пол, выложенный фигурными каменными плитками трех цветов. Таких полов он еще не видал. «Вот это пол! — подумал он. — Много денег в него вбухано. В бабки здесь катать — красота!»
Слева от входа часть вестибюля была отгорожена деревянной решетчатой перегородкой. Там на стоявших рядами вешалках висели шубы-борчатки, крытые серым сукном бекеши, полушубки, шинели и пальто, а на самом верху лежали шапки и папахи. На страже всего этого добра сидела за перегородкой старуха в синем халате и очках. Она вязала чулок. Завидев остановившегося в нерешительности явно не городского парня, старуха отложила чулок, высунула голову в расположенное на уровне ее плеч окно.
— Вам кого, молодой человек?
— Мне бы надо к дяде попасть.
— А кто он такой? Кем у нас работает?
— Кем работает, не знаю. Фамилия его Улыбин. Можно будет с ним повидаться?
— Сперва вытри ноги, потом разденься, сдай полушубок мне, получи номер и пройди к тому вон окошку, — высыпала скороговоркой старуха и показала на маленькое окошко в противоположном конце вестибюля.
Гавриил выполнил все ее требования, причесался перед огромным трюмо и прошел к указанному окошку.
— Постучись! Иначе будешь стоять и стоять, — приказала старуха.
Гавриил робко постучался в окошко, и оно открылось. В нем показалась усатая голова в милицейской шапке. От нее крепко пахло чесноком.
— Что скажешь? — строго спросила голова.
— Мне надо пройти к Василию Андреевичу Улыбину.
— По какому делу? По служебному или по личному?
— По личному.
— Тогда приходи от трех до пяти, — и голова скрылась, захлопнув окошко.
— Стучи еще! — приказала растерянному Гавриилу старуха. — Скажи, что к дяде. Целых, мол, два года не видались… Будь посмелее.
Гавриил постучал снова.
— Гражданин! — гневно и осуждающе сказала голова на этот раз. — Вам же русским языком было сказано, что сейчас нельзя.
— Улыбин мой родной дядя. Я из деревни приехал. Мне остановиться негде. Прошу пропустить.
— Ладно! — мрачно пробасила голова. — Сейчас позвоню, спрошу, примет ли.
Окошко снова захлопнулось. Гавриил стал ждать.
И вот окошко открылось в третий раз. Теперь голова милостиво улыбалась:
— Разрешено пропустить. Даже сказано: побыстрее. Давай документ. Сейчас я тебе выпишу пропуск. Пойдешь с ним в комнату номер пятнадцать. Это на третьем этаже.
Получив пропуск, Гавриил отправился на третий этаж по широкой каменной лестнице, застланной грязноватой темно-красной дорожкой. На втором этаже стоял бравый подтянутый милиционер с наганом на боку. Гавриил хотел было пройти мимо него, но был остановлен негромким грозным возгласом:
— Гражданин! Ваш пропуск!
От неожиданности Гавриил так растерялся, что долго не мог найти пропуск. Весь вспотев, нашел он, наконец, несчастную бумажку и протянул милиционеру, глядевшему на него холодно и подозрительно. Милиционер долго и тщательно изучал пропуск. Потом вернул его с таким видом, словно был кровно обижен тем, что пропуск оказался в полном порядке.
— Пройдите, гражданин! — разрешил он. — Третий этаж, комната номер пятнадцать…
Василий Андреевич встретил Гавриила в дверях своего кабинета.
— Ого! Какой ты вымахал! Жердь, да и только. Перерос Романа-то. Ну, проходи, проходи! Рад тебя видеть. Как же это ты в Читу попал?
— На кооперативный съезд приехал.
— Вот как наши-то! Уже по съездам ездят. Здорово! Здорово! Выходит, есть у тебя в деревне авторитет. А я тебя все за мальчишку считал… Хорошо, хорошо! Жаль только, что съезд-то не состоится.
— Как не состоится? — испугался Гавриил. — Зачем же тогда я ехал в такую даль?
— Случились, брат, такие события, что теперь не до съезда. Народно-революционная армия во Владивосток вступила. Слыхал?
— В дороге об этом узнал.
— А знаешь, чем это пахнет? — весело подмигнул ему Василий Андреевич. — Не догадываешься? Ну, ничего! Поживешь здесь — узнаешь… Проходи, проходи ко мне.
У Василия Андреевича были посетители. У стола с массивным чернильным прибором и каким-то коричневым деревянным ящичком сидел рыжебородый старик в поношенном пиджаке и длинной ситцевой рубахе. На добрую ладонь рубаха выступала из-под пиджака. Поодаль, у изразцовой печки, с круглым ярко начищенным колпаком отдушины, сидел гладко бритый мужчина в суконном френче и собачьих унтах шерстью наружу.
— Ну, вот вам еще один делегат! — сказал Василий Андреевич. — Знакомьтесь давайте. Это мой племяш. Тоже бывший красный партизан, а теперь секретарь сельревкома.
— Федосеев из Нового Цурухайтуя! — здороваясь с Ганькой, отрекомендовался бритый. — Был командиром пятой сотни у Семена Забережного. Как там он у вас живет?
— Живет помаленьку. Он председатель нашего ревкома.
— Ну, а я, сынок, из Курунзулая. Пушкарев моя фамилия, — представился, не поднимаясь со стула, старик и так пожал Гавриилу руку, что тот готов был вскрикнуть от боли. «Старый черт, а силищи-то, как у доброго коня», — подумал он с уважением.
— Значит, тоже на кооперативный съезд?
— Тоже.
— Как же тебя, такого молодого, в делегаты выбрали? — колюче усмехаясь, стал допытываться старик. — Грамотей ты большой, что ли?
— Сам не знаю, как это получилось. Взяли выдвинули и проголосовали единодушно, чтобы поскорей с собрания разойтись.
— Вот и со мной такую же штуку сыграли, — сознался старик. — Молодым-то ехать неохота. У нас там каждую неделю свадьбы. Вот и припятили меня, хоть я и членом-то в потребиловке не состою.
— Ты вот что, племяш! — обратился к Гавриилу Василий Андреевич. — Ты обожди малость. Я пока закончу разговор с земляками. Садись вон к тому столику, газеты посмотри, — и он подал целую пачку газет.
Гавриил присел к столику, на котором стояли графин с водой, два стеклянных стакана и полоскательница. Взяв в руки первую попавшуюся газету, не торопился развернуть ее. Сердце его глодала обида на дядю. Встретил он его как-то не по-родственному. Поздоровался, пошумел и занялся беседой с чужими людьми. В Мунгаловском так с гостями не обходились. Там с приездом любезной сердцу родни начинался форменный переполох. Гостей раздевали, проводили в горницу. И пока хозяин занимал их разговорами, хозяйка бегала в погреб, в кладовую, лазала в подполье. Старухи спешно умывали и принаряживали сопливую детвору, девки ставили самовар, растапливали плиту. Гостей угощали и принимали так, чтобы потом было не стыдно ехать к ним отгащивать. А тут угощением и не пахло. Даже вести его к себе домой дядя не торопился.
