Закат Карфагена (Сборник) - Флобер Гюстав (книги полностью txt) 📗
Ганнибал жестко рассмеялся.
— Ну да, ему легко стать в благородную позу, ведь он заранее знает, что его все равно не послушают.
Карталон сопротивлялся, пытаясь найти что-нибудь успокоительное в создавшейся международной ситуации.
— Они связали себе руки на Востоке. Помимо того, я имею сведения, на мой взгляд верные, что в Испании скоро начнутся волнения. Они теперь не в таком положении, чтобы нападать. Мы не должны поддаваться их угрозам.
Ганнибал ответил с усталой усмешкой:
— Зато Массинисса готов к бою. По первому слову римлян он может опустошить все наши земли, вплоть до самых стен Кар-Хадашта…
Наступила гнетущая тишина. Массинисса был козырем в руках римлян. С помощью нумидийских войск им удалось нанести Ганнибалу поражение в битве при Заме. Молодой царь-воин, сильный, как его конь, сплачивал кочевников, и тем самым перевес сил в Северной Африке решительно складывался не в пользу Кар-Хадашта.
— Возможно, — нарушил молчание Ганнибал, — мы сделали промах сто лет назад. Мы привили кочевникам зачатки цивилизации, но не вовлекли их в сферу нашей политики. Теперь кочевники объединяются и сталкивают нас в море.
— Но варвары не могут быть приняты в гражданство, — запротестовал Балшамер, — если мы не хотим, чтобы город был затоплен инородцами и потерял свое своеобразие, свои святыни, свои связи с предками…
— А разве он уже не затоплен? — ответил Ганнибал. — И где это своеобразие и святыни? Мы пытались восстановить их на протяжении истекшего года не замкнутостью, но созданием стройной системы того, что составляет наши насущные нужды.
Сознание упущенных возможностей навеяло грусть на собравшихся в доме Ганнибала демократов. Все они ощущали, как держит их в своих тисках прошлое, эта неиспользованная сила, которая то казалась кошмаром и проклятием, запутанным узлом ошибок, уничтожающим все усилия настоящего, то прозрачным источником единства и гармонии, которые они отчаянно стремились восстановить.
Ганнибал заключил:
— Разве наши интересы не требуют союза, объединения с нумидийскими племенами? К этому есть только одна возможность — сделать их частью нас самих. Поглядите на наши пунические колонии. Ведь они в значительной мере ливийские по культуре. И все же…
На мгновение его одолела усталость. Неужели все человеческие усилия преследует парадокс ошибки? Прав ли он, перенося в прошлое проблемы настоящего? Почем знать, возможно, в былые времена, о которых он говорил, Кар-Хадашт и другие пунические города сохранили ядро своих сил именно благодаря ограничениям, которые позднее оказались для них гибельными? Защитный панцирь, спасавший от смерти, в свою очередь превратился в препятствие для нарождающихся новых форм жизни. Самый искренний молитвенный жест, длившийся один только удар сердца после вдохновенного мига, становится кощунством.
Намилим крепко сжал руки, встал и поклонился. Ганнибал сделал ему знак говорить.
— Я говорю не от себя… Я говорю от имени моей общины… — начал он в замешательстве. — И от Общества взаимопомощи моряков… Мы пытались создать всеобщую организацию… Наша резолюция получила также поддержку Общины гончаров… Я не могу сказать точно, сколько нас… Хочу сказать, что я послан делегатом от довольно большой части наших граждан. Наше мнение обо всем этом ясное: все потеряно, если не будет положен конец интригам правящих семей с Римом и царем Нумидии. Поэтому мы с завтрашнего дня объявляем открытую борьбу. Мы знаем, чем она может кончиться. Но любой другой путь — это верная гибель. Мы призываем Ганнибала организовать силы республики… вооружить народ… наладить производство оружия, постройку кораблей… захватить все торговые суда во внешней гавани, уплатив компенсацию иностранным владельцам, и для этого установить особый налог на наших богачей.
Лицо Ганнибала оставалось непроницаемым.
— Это безрассудно, — сказал он резко.
— Менее безрассудно, чем покориться, — ответил Намилим уже с уверенностью и сел.
Ганнибал оглядел остальных. Они беспокойно заерзали, затем несколько человек заговорили одновременно. Карталон нерешительно заявил, что, невзирая на все его сомнения, он поддержит предложение Намилима, если оно будет принято собравшимися. Балшамер разразился пламенной речью. Он начал с поддержки революционной войны, а кончил утверждением, что ситуация еще не созрела. Другие ораторы, представлявшие интересы мелких производителей, считали, что сначала надо выслушать посланцев Рима. Один из выступавших предложил отправить посольство к Массиниссе и пригласить его на совещание, чтобы раз и навсегда установить границы государств. Все более и более выявлялось расхождение во мнениях, и споры возникали уже по маловажным вопросам, например о том, захватил ли уже Массинисса часть муниципальных земель города Хуллу [134] или не захватил.
Совещание закончилось, хотя не было намечено никакого плана действий. В сущности, победило предложение колеблющейся части демократов — ничего не предпринимать, пока не выскажутся римские послы. Ганнибал не вмешивался более в дебаты. Он мрачно слушал. Один только раз, когда его глаза встретились с глазами Намилима, на его губах появилась слабая улыбка, но сразу же исчезла, как только он отвел взгляд.
Когда все разошлись, Ганнибал сказал Бараку и Келбилиму, что намерен отправиться в город. Затем он вошел в свою молельню, где имел обыкновение беседовать с Мелькартом.
Все наносное, что мешало ему, теперь отпало, и он снова ощущал свою непреклонную стойкость, этот пробный камень ценностей. По какому пути идти? На совещании он воздержался от проявления инициативы, ему было важно узнать, как проявят себя сограждане. В целом они его не разочаровывали. Были общины, которые начинали колебаться, как только появилась опасность, и общины, где личные расчеты и прибыли, теперь, как и всегда, ставились выше общественных интересов. Но были и такие общины, где люди надежны, где для людей свобода и отчизна значили одно и то же. Эти люди пошли бы за ним в бой по первому зову.
Нумидия, а не Рим — вот главная проблема, — подумал он снова, — не Рим. — И он стал размышлять над предложением Намилима. Если решиться на открытую борьбу — тут не может быть полумер. Путь постепенных реформ, по которому он пошел, уже не будет удовлетворять — придется перейти к другим мерам: конфискации имущества, массовым ссылкам, разделу земли между бедняками — мерам, к которым прибегали руководители революционного движения в Греции. Тогда он значительно продвинулся бы по пути, которым идет Набис. У него не было возражений против такого шага. Он ликовал при мысли, какой ужас нагонит он на богатых, теперь глумящихся над демократией. Что его заботило — это вопрос, насколько стратегически действенным будет этот шаг. Даст ли он возможность пуническим общинам, разбросанным в Северной Африке, противостоять натиску Массиниссы? Или же период замешательства, неизбежный на первом этапе коренной общественной ломки, лишь облегчит Массиниссе его наступление? То, что в конечном счете Массинисса и Рим придут в столкновение, не имело значения для Ганнибала, ибо столкновение произойдет лишь после того, как Кар-Хадашт будет окончательно уничтожен. Со стратегической точки зрения он должен считаться с прочным блоком между Римом, Нумидией и богатыми семьями Кар-Хадашта, направленным против демократии Кар-Хадашта. То, что со временем в этом блоке выявятся непримиримые противоречия, его сейчас не занимало. Рим и нумидийский царь не хотели, чтобы Кар-Хадашт был сильным. То обстоятельство, что единственный путь к усилению Кар-Хадашта вел через демократическое движение, для них оказалось более или менее случайным. С другой стороны, богатые семьи безусловно хотели, чтобы Кар-Хадашт был сильным, но и служил для них средством увеличения богатства и власти. Однако силу, рожденную демократией, они ненавидели столь глубоко, что скорее готовы были увидеть свою родину похороненной под развалинами, чем допустить торжество нового строя. Мысль, что этим они сами роют себе могилу, не приходила им в голову. Они были ослеплены ненавистью и страхом…
