Пархоменко (Роман) - Иванов Всеволод (список книг .TXT) 📗
— Задержался Махно в районе Лукашевска иль не задержался, но нам задерживаться нельзя. Прошу вас, товарищи, быть сегодня особенно бдительными.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
Пархоменко, Колоколов, Богенгардт, Беляев, Фома Бондарь и коновод выехали в тачанке со двора, когда уже совсем было светло. Спешенные бойцы выводили коней из ворот. Когда тачанка проезжала мимо них, они отдавали честь и улыбались. Ординарец Осип Замело, верхом, вел в поводу двух верховых коней: коня Пархоменко и рыжего коня Колоколова. Так как он опасался, что кони могут поскользнуться, то не очень торопился за тачанкой, и только когда можно было свернуть с дороги и проскакать необледеневшим полем, он догонял тачанку.
Возле околицы они свернули с дороги, чтобы пропустить большой воз соломы. Воз шел, должно быть, из Зеленого Лога. Рядом с возом шагали крестьянин и крестьянка. Крестьянин был высок, худ, а женщина — пониже и поплотнее, с карими очами и с таким гибким станом, что он чувствовался даже по очертаниям ее полушубка. Воз шел медленно, стояли долго, да торопиться было и не к чему, потому что из хутора не показался еще ни комендантский батальон, ни эскадрон. Дул такой ветер, что, казалось, сразу выжил все тепло из тела. Они соскочили с тачанки и стали подпрыгивать на льду, отливающем голубым.
Поодаль были видны стены мазанок, плетенные из хвороста, и ветер был такой резкий, что, казалось, вытаскивал хворост из мазанок и качал под навесом «причилка» плуги и бороны с такой же легкостью, как железного петушка на трубе.
Только Фома Бондарь, в длинном полушубке и в буденновке, которая была ему велика, неподвижно сидел на тачанке, свесив ноги. Но и он скоро промерз и сказал, потирая руки:
— Что-то наши не едут. Вернуться в хату, погреться, что ли?
— А в Зеленом Логу погреемся, — сказал Колоколов. — Хозяев жалко, опять им студить хату.
Колоколов только что прервал спор с Богенгардтом, который говорил, что напрасно они зарываются вперед, а не ждут основных сил. Колоколов то ли не верил, что Махно может прорваться, то ли устал, но по их спору выходило так, что в Зеленый Лог совсем не надо и ходить, а следует забирать больше в сторону Умани. Пархоменко слушал и проговорил:
— Раз признали необходимым идти, раз приказ отдан, чего спорить?
Все молча сели.
Кое-где вчерашний дождь согнал с чернозема снег, И видны были остатки стеблей кукурузы. Вскоре их сменили черные будылья подсолнечника, мелкого и какого-то заброшенного. На ветру качалась несрезанная, должно быть потревоженная червем, бурая шапка подсолнечника; вся обледеневшая, жалкая, она стучала о землю и, казалось, говорила: уберите меня отсюда поскорее!
Навстречу показалась тоненькая, словно вырезанная из картона, тележка. Тощий еврей в рваном ватном пиджаке и несколько его ребятишек, укутанных во что попало, сверкнув на них испуганными глазами, повернули было в поле, а затем, разглядев буденновки, опять выехали на дорогу. Еврей, сняв длинную, с рыжим верхом шапку, низко поклонился в сторону тачанки.
— Куда? — крикнул ему Пархоменко.
— За керосином. Керосин ищу, — ответил он протяжно, прикрывая лицо рукой от ветра и глядя на них воспаленно-слезящимися глазами.
Еврей остался позади. Поле сверкало, но так как солнце било наискось, не сильно, то на это сверкание было приятно смотреть. Тачанку догнал ординарец. Осторожно держа повод, он улыбнулся и кивнул головой.
— Ребята вышли? — спросил Пархоменко.
— Вышли, догоняют, там, за лесом, — ответил Замело, указывая назад.
Хутора уже не было видно. Его скрывал лесок. Этот же лесок, почти сплошь из молодых дубков, окружавших толстые пни, задерживал порывы ветра. Кони были подкованы отлично, дорога звенела под ногами, крупинки льда мелко дробились колесами, тачанка катилась быстро. Опять отстал Замело, но вскоре появился на повороте, позади.
Колоколов вдруг сказал:
— Что-то мы сильно гоним. Батальон в мороз быстрее идет, однако тачанку ему не догнать. Задержи-ка, коновод, на холмике нас.
Поднялись на холм. От хутора, где они ночевали, отъехали уже километров пять. С холма в бинокль можно было разглядеть в лесу группы пехотинцев и коней.
— Идут, — сказал Пархоменко, кладя бинокль в футляр, — догонят, трогай.
— По такой дороге трудно догнать, — начал было Колоколов, но его прервал Фома Бондарь:
— Догонят! Не в первый раз! — И Фома Бондарь, достав портсигар, вынул из него тоненькую папироску и, приподняв полу полушубка, прикрыл им спичку и закурил.
Спустились с холма, пересекли овраг и затем стали подниматься на холм, уже довольно высокий. С этого холма можно было видеть почти все эскадроны и весь комендантский батальон. Он уже миновал лесок и тянулся на тот холм, на котором была недавно их тачанка. Мягко сверкали штыки, стройно шли кони, и Фома Бондарь указал рукой на маршировавших красноармейцев и проговорил:
— Красота!
Внизу под бугром уже начинались хаты Зеленого Лога. Они взбирались на еще более крутой бугор. Голые и тощие тополи, чем-то напоминавшие недавно проехавшего мимо еврея, стояли у хат. У одной ограды терлись у ног мальчика две овцы. Мальчик смотрел на тачанку. Из хаты вышла баба в цветной юбке и, быстро колотя мальчишку кулаком по шее, погнала овец в хлев.
— Сильно запуганы Махной, — сказал Бондарь. — Думает, сейчас мы в ее овец вцепимся.
Поднялись и на третий бугор. Отсюда можно разглядеть было всю дугу речки, мост через нее. Внизу, подле речки и моста, стояли сараи, а за сараями начиналось второе село — Бузовка.
Тачанка осторожно спустилась под бугор по скользкой и накатанной дороге. Коновод слегка освободил вожжи и, повернувшись к Пархоменко, сказал:
— А на горбе-то, Александр Яковлевич, у Бузовки, какие-то люди.
Точно, впереди, на горбе холма, метрах в трехстах — не больше, на широкой улице видно было небольшую группу всадников. Так как солнце било в тачанку, да и, кроме того, всадники стояли на сверкающей дороге, то разглядеть их толком никак не удавалось.
— Не разведка ли наша? — спросил Пархоменко.
Колоколов побледнел и глухо ответил:
— Не проверял, послана ли была разведка.
Тачанка остановилась. Колоколов подошел к своему коню и прыгнул в седло.
— Я разомнусь, — сказал он, виновато взглянув на Пархоменко, и поскакал в гору.
— Чего им на нас смотреть, если мы им свои, — проговорил ординарец, поглядывая на гору.
— Как же это Колоколов разведку забыл послать? — сердито сказал Бондарь. — Твердим, твердим о бдительности, а он…
Пархоменко слез с тачанки и, покусывая губы, ходил по дороге. Группа всадников на горе увеличивалась. С одной стороны, Пархоменко был доволен, что им удалось заметить этих неизвестных и вооруженных людей, которые могут оказаться махновцами: значит, удастся предупредить прорыв и внезапное нападение. С другой стороны, Пархоменко жалел, что отпустил Колоколова. Правда, Колоколов виноват, что не проверил, послана ли разведка, но Пархоменко мог бы и сам проверить. Между тем всадники на холме уже окружили Колоколова. На минуту он исчез в толпе, и сердце у Пархоменко замерло, он подумал: «Зря я его отпустил, зря разрешил командованию идти вперед, как будто разведчики».
— Вышел, — сказал Бондарь. — Наши.
Действительно, из толпы выступила вперед высокая фигура Колоколова. Он что-то горячо говорил и размахивал руками. Всадники все прибывали и прибывали. Колоколов исчез.
— Сколько у нас винтовок? — спросил Пархоменко.
— Да у меня одна под ногами, — ответил коновод.
— Что же вы, дьяволы, хоть бы пулемет взяли. — Пархоменко оглянулся назад, сильно ли закрывает их бугор. Бугор был высокий, как стена, и батальон мог и не услышать выстрелов. Вот разве по реке прорвется звук. Пархоменко влез на тачанку и вынул револьвер.
— Не наши, Александр Яковлевич, — сказал, подъезжая, ординарец. — Садись на коня.
— Ты что говоришь? Тебя чему учили? Товарищей бросать? Начальника штаба бросить? Становитесь, товарищи, спинами друг к другу.
