Пятая труба; Тень власти - Бертрам Поль (читать книги без сокращений .TXT, .FB2) 📗
— О, конечно, вы не боитесь их. Но они-то боятся вас. А сегодня, по случаю Нового года, у меня хороший обед. И было бы жаль, если бы он им не понравился.
Иногда нельзя удержаться от улыбки, слушая фру Терборг.
— Мне пришлось бы запереться у себя дома и жить отшельником, сударыня, если бы я убедился, что моё присутствие лишает аппетита добрых граждан города Гуды, которым, к счастью или к несчастью, я назначен управлять.
— Ну, это была бы небольшая беда. Граждане Гуды от этого только немного похудели бы. Настоящий голландец может переносить лёгкое горе, лёгкую ревность и лёгкий страх, не теряя в собственном весе. Меня вы смело можете пригласить на обед. Мы обе не испытываем перед вами страха, по крайней мере такого, который отбил бы у нас аппетит. Не так ли, Марион?
— Конечно, — отвечала Марион более мягко, чем говорила до сих пор. — А если кто-нибудь и боится, то, несомненно, не без причин.
— Какова вера в вашу справедливость! — воскликнула хозяйка.
— Постараюсь оправдать её, — отвечал я.
Не помню, какой был обед. Как уже возвестила фру Терборг, он был хорош: она гордилась тем, что у неё лучший стол во всей Гуде. Но я никогда не придавал особенной цены таким вечерам.
Как бы то ни было, это был один из приятнейших вечеров, который я когда-либо провёл в доме госпожи Терборг.
Она сидела во главе стола, я занял место справа от неё, донна Марион слева, против меня. По мере того как продвигался обед, хозяйка становилась всё более развязной и шумливой, и я с удовольствием бросал взгляды на прекрасное спокойное лицо донны Марион, на котором так редко появлялась улыбка. Но раза два мы не могли удержаться от смеха, слушая выпады фру Терборг. В случае надобности она могла быть очень остроумной, хотя, как я уже заметил выше, её речи и не годились бы для двора.
Однако, как в первый вечер, который я провёл в этом доме, так и теперь, среди цветов и канделябров, я не забывал о тёмном кресте на бергенском кладбище.
20 января.
Сегодня отличный, ясный день, каких у нас уже давно не было. Я вышел за стены города, чтобы насладиться блеском солнца: как все, прибывшие сюда с юга, я жаждал света и тепла.
К западу от города тянется небольшой лесок. Когда я проходил через него, солнечные лучи золотили стволы, снежные ветви сверкали, как будто усыпанные бриллиантами. Сияло ярко-голубое небо. Было тихо, слышно похрустывание снега под ногами. Мне казалось, что я в сказочном лесу, полном света, мира и тишины. Но, увы! Лесок был невелик. Золотистые стволы стали редеть, и я опять вышел в человеческий мир.
Передо мной тянулась большая дорога. У опушки леса стоял маленький домик, у дверей которого сидела женщина и тихо плакала. Она, казалось, скорбела о том, что её жилище не в лесу, среди его блеска и тишины, а вне его, где была борьба и беспокойство и где вдали виднелись тёмные городские башни.
Ей было лет сорок, но время и горе уже оставили следы на её лице. Оно было худо и бледно, но сохраняло приятное выражение, когда она сквозь слёзы смотрела на расстилавшийся перед ней залитый солнцем вид.
Одежда её была наполовину городская, наполовину крестьянская. Домик её имел довольно жалкий вид. Но в ней самой было что-то такое, что казалось ценнее всей его обстановки.
Я подошёл к ней и мягко спросил:
— Позвольте спросить вас, о чём вы плачете в такой чудный солнечный день? Скажите мне, может быть, я могу вам помочь?
Невелика была моя власть, и, конечно, я не мог бы запретить всякому плакать, если б даже и хотел.
— Благодарю вас, сударь, но вы не можете мне помочь. Я не богата, но всё необходимое у меня есть. Благодарю вас за внимание.
— Я не о деньгах одних говорил. Может быть, я могу помочь вам в том, в чём вы нуждаетесь больше, чем в деньгах.
— Никто, даже Господь Бог не может избавить меня от моего горя, по крайней мере, в этой жизни. Но я не ропщу на Бога, ибо Он в конце концов послал мир душе моей. Но иногда я вспоминаю о прошлом и теряю спокойствие. А второе моё горе — это горе моего ребёнка. И, может быть, его-то и следует считать самым большим. Но и тут вы не можете помочь мне.
— Кто знает. Я простой человек, и невелика моя власть, но, может быть, она окажется достаточной, чтобы помочь вам.
Она посмотрела на меня с изумлением:
— Вы говорите довольно самоуверенно. Но вы, кажется, приезжий? Я что-то не видала вас в Гуде. Впрочем, за последние годы я редко бывала там.
— Я приехал сюда не так давно, и многие считают меня нездешним.
— Как же вы берётесь помочь мне? Ван Гирт не станет слушать приезжих. Он жестокий человек и не обращает внимания ни на кого, кроме, впрочем, губернатора, которого они все боятся, как самого чёрта.
— Я отлично знаю губернатора и имею на него некоторое влияние. Может быть, это и хорошо, что его так боятся. Скажите мне, не может ли он что-нибудь сделать для вас?
Она опять взглянула на меня:
— Говорят, что он самый неумолимый человек.
— Не думаю, чтобы он таким остался до сего времени. Итак, скажите мне, в чём дело?
— Но почему вы его знаете и кто вы такой? — спросила она с оттенком подозрения.
— Не стоит говорить об этом. Скажите мне лучше без всяких опасений, в чём ваше горе.
С минуту она была в нерешительности, потом сказала:
— Я слышала, что он большой вельможа, который думает только о государственных делах, а не о нас, маленьких людях. Мне рассказывали, что госпожа Борд ползала на земле перед ним, умоляя пощадить жизнь её мужа, но всё было напрасно. Говорят, ни один мускул не дрогнул на его лице. А она — красивейшая женщина в Гуде. С какой стати он пойдёт против влиятельного ван Гирта только для того, чтобы помочь моему сыну, который ему ни сват ни брат?
— Может быть, вы и правы. Но каждый правитель должен смирять всё дерзкое и оказывать покровительство всему непритязательному. Что касается самого Борда, то, будучи на часах в самый день битвы, он напился. Хотя губернатор и сам не без греха, но в этом случае, по-моему, он был прав. Не бойтесь, — прибавил я, — никто не узнает о том, что вы мне скажете, никто, кроме меня и губернатора. А мы оба умеем хранить секреты.
Она вспыхнула:
— Вы, наверно, считаете меня неблагодарной, сударь, простите меня.
И она рассказала мне всё.
Звали её Кларой ван Стерк. Она была дочерью некоего ван Ламмена, который когда-то был здесь бургомистром.
Потом она обеднела, и теперь, кроме этого домишка за городскими стенами, у неё ничего не осталось. Её муж умер. Дочь ван Гирта Марта была помолвлена с её сыном, но теперь ван Гирт не хочет и слышать об этом браке, рассчитывая выдать её за некоего ван Шюйтена, богача, летуна сорок старше её. Марта не хочет выходить за него. Но, как я и сам знаю, есть тысячи способов сломить сопротивление девушки — вещь совершенно простая, повторяющаяся каждый день, и никто не обращает на это внимания.
— Поистине, грехи родителей взыскиваются с детей, — прибавила с глубоким вздохом моя новая знакомая, заканчивая свой рассказ. — Проклятие тяготеет над родом человеческим, и мы не в силах стряхнуть его…
— В войске, которое принц набрал в нашем городе, есть какой-то ван Стерк. Не это ли ваш сын?
— Да. Он пошёл в солдаты, чтобы мечом возродить свои рухнувшие надежды. Но невозможно сделать всё так быстро, как бы хотелось. После нашего разорения число наших друзей сильно уменьшилось, и пройдёт много времени, прежде чем ему удастся сделаться офицером. А когда это случится, Марта уже будет замужем за другим.
— Ну, может быть, этого и не будет. Принц дал мне разрешение на производство нескольких лиц в офицеры, по моему выбору. И принц, и я очень довольны, что нашёлся горожанин, который добровольно стал солдатом. Ведь вы, голландцы, народ слишком мирный и слишком любите загребать деньги. Ваш сын будет произведён в офицеры. Но он должен показать, что достоин этого. Я не делаю таких вещей только по протекции.
