Распутье - Басаргин Иван Ульянович (читать книги онлайн бесплатно полностью без TXT, FB2) 📗
А тайга уже засыпала. Поблёкло зарево, задрожали в небе звездочки. Человек разбудил тайгу своим жутким воем. Зашумел в кронах ветерок, качнулась тайга, пошла по ней волна, как в широкой и полноводной реке. Волк подавился своим же воем, стал слушать человека.
Журавушка сел на траву. Кружилась голова. Кружилась, кружилась, кружилась, всё быстрее и быстрее раскручивала мир. Поплыла в сторону тайга, замелькали звезды. Упал. Все потухло. Какой-то маленький рубильничек отключил сознание человека, пощадил его разум…
Устин метался в бреду. Солдат, закаленный в боях и походах человек, вдруг заболел. Баба Катя говорила, что он заболел от душевных болестей. Врачевала его, спрятанного в таежном зимовье, разными травами. Начал поправляться. А скоро пришел Алексей Сонин и сказал:
– С тобой хотел бы поговорить Валерий Шишканов. Он в Горянке, готов назначить встречу в любом месте. Он будет один, и ты один. Значит, такое дело, вышла амнистия вашему брату…
– Знаю. Что дальше?
– Дальше советую поговорить с Шишкановым.
– С Шишкановым и Пшеницыным я готов встречаться в любом месте, в любое время.
– Значит, завтра.
– Не могу. Завтра ухожу, буду искать Журавушку.
– Пустое. Журавушку нашли мёртвым. Правда, от него осталось немного, но знакомые признали, что это он.
– И все же я должен проверить. Если он мертв, то его не будет в условленном месте, а жив – там его и встречу. Он будет там ждать меня до скончания века.
– Арсё ушел из милиции. Тоже пропал в тайге.
– Но с чего он-то ушел, ведь он не расстреливал наших.
– Нет. Он оставил винтовку, ее нашли чистой. Может быть, тоже будет искать Журавушку.
– Он его не найдёт. Место глухое, троп туда нет.
– И все же Журавушка мёртв. Посмотри, не его ли кепка?
– Его.
– Ее нашли около трупа. Похоже, что он был ранен и умер от ран, а может быть, еще от чего-то. Да и какое сердце надо иметь, ежли жить так, как жили вы. Не ищи Журавушку. Он мертв.
– Похоже, что мертв. Что ж, как наши говорят, царство ему небесное. Как там моя Саломка?
– Держится. Она у тебя была трижды, но ты был в беспамятстве. Всё ласкала тебя да миловала. Незавидная у вас с ней судьба. Но ты можешь ее исправить, если пойдешь и сдашься. Теперь я у вас за отца. Есть слушок, что вокруг Ивана Шибалова колготится народ. Не подняли бы бунта. Но Шибалов будто всех гонит от себя. Даже была перестрелка с бандой Кузнецова. Вот уж живуча банда! Только будто перебьют всех, а она снова возродится. Кузнецов ушел от Шибалова, пригрозил повесить его вверх ногами.
– Хорошо, тятя, я пойду на встречу с Шишкановым.
– Ну и добре. Пойду упрежу Шишканова, что ты согласен.
Встреча была короткой, но какой-то необычной. Удивляло, что Шишканов пришел в тайгу, где его легко могли убить бандиты, совсем без оружия, при встрече обнял Устина. Бандита обнял.
– Забудем прошлое, мы в нем много натворили. Но я тебе уже раньше говорил, что даже революции ошибаются, а уж люди подавно. Садись. Значит, такое дело: ты должен выходить в Спасск, минуя меня. Придешь, положишь свой винчестер и сдашься. Я же сделаю всё, чтобы доказать твою правоту. Кто расстрелял банду Никифоренко?
– Где и когда?
– На притоке Кривой. Там парни нашли заброшенное зимовье, крест, раскопали могилу, вернее, останки, нашли маузер с инициалами Никифоренко. Один из бандитов признал тот маузер. Он у нас сейчас служит. Еще и потому ясно, что той банды больше нет. Так кто?
– Какая вам разница, кто? Кто расстрелял, тот, значит, счел такое праведным.
– Может быть, ты и прав, но это надо для твоего же оправдания, и больше – для того, чтобы ты сдал «гочкис». Он будет свидетелем того расстрела. Наши эксперты точно установили, из какого пулемета стреляли. Пуль ладно набрали.
– Не расстреливал.
– Хватит крутить, ты же честный человек! Ну же!
– Ну, а если я, тогда надо будет искать, кто же из этого пулемета стрелял в партизан. Ведь я и в них стрелял, когда они бросились на нас с Журавушкой. Брось, Валерий, никто не сможет защитить и обелить меня.
– Ты стрелял в бандитов Кузнецова?
– Федор Силов растрепался, вернее, придумал? Нет, не стрелял.
– Но тебя узнали по выстрелам, а то, что Федор Силов был у вас, то впервые слышу. Твои выстрелы можно отличить из тысячи. Пойманный нами бандит сказал, что это был ты. Но он говорит, что ты ошибся, подумал, что идут чоновцы, вот и уложил там чуть ли не десяток.
– Вот что, Валерий Прокопьевич, вы предложили мне выходить. Я выхожу и сдаюсь в Спасске. Дальше вы предлагаете меня защищать, но это, пожалуй, если будет умный следователь, я сам сделаю.
– Не сделаешь. От моей помощи не отказывайся, еще пригожусь, – улыбнулся Шишканов.
– Хорошо. Вы правы: от друзей не отказываются, враги сами навязываются. Когда выходить?
– Здоров ли ты?
– Кажется, да. Просто тряхнуло меня, когда тесть убил Коршуна, чтобы я не мотался на нем больше по тайге, затем смерть отца… Вот и понесло.
– Выходи завтра, если готов. Я неделей позже заеду к тебе. Меня тоже вызывают в Спасск. За Петрова и за народный суд хотят снять стружку, а может быть, будем вместе с тобой сидеть. Всё не так скучно будет. Сухарей я чуть подсушил. Ты тоже прихвати с собой, сгодятся, – засмеялся Шишканов, хлопнул Устина по спине.
Повеселел и Устин.
– Да, чёрт, многих покорежила революция! Многим перечертила судьбы. И мне думается, что если мы не будем добры к людям, то скоро будем завидовать тем, кто пал в бою, – задумчиво проговорил Шишканов.
– Продолжись такая жизнь, как была у меня, еще пару лет, – сам бы под пули пошел. А каково Саломке? Каждый тиранит, каждый пытает. Петров дважды ставил ее к стене амбара, стрелял над ее головой, одна пуля платок пробила. Молодка, а на висках уже седина. Так-то.
– Значит, договорились. Завтра тайком уходишь, конечно, сопками, чтобы чоновцы не перехватили, и сдаешься. Но об этом, кроме Алексея Сонина, бабы Кати и Саломки, никто не должен знать. Бандиты могут сжечь вашу деревню за твое предательство. Ведь они не теряют надежд вернуть тебя в свой строй. До встречи! – пожал руку Шишканов.
Ушёл. Оставил Устина в глубоком раздумье. Прав Валерий, другого выхода нет и не может быть.
Устин Бережнов таежными тропами, которые ему хорошо знакомы, ушел сдаваться. Даже Макар Сонин не знал об этом, поэтому написал: «Не дал согласия он Шишканову и ушел дальше в тайгу, чтобы надолго там схоронить себя. Зряшное это дело – мыкаться по белу свету. Себя загубит, семью бросил. Аминь…»
10
За зарешеченным окном ночь. Спит тюрьма. Лишь не спит Устин. Он смотрит, как медленно выползает из-за сопок луна, багряная и холодная. Долго меряет тесную камеру ногами, думает: «Зря пошел сдаваться. Вместо помилования – тюрьма. Надо было уходить с семьей за границу. Белым уже не до меня, а Тарабанов, о котором столь много говорят, давно уже всё простил мне. Даже звал в свою банду, что приходила из-за границы и снова уходила, перевешав комиссаров и сельсоветчиков.
А как же Родина, как же Россия? Нет. Это моя земля, на ней и буду умирать, пусть даже насильственной смертью… Горько усмехнулся. Посмотрел на луну. Затосковал. В тайгу бы, на волю бы… Знать бы, где и когда убьют… И все же, почему арестовали? С других бандитов, когда они сдавали оружие, брали подписку, что больше не будут выступать против советской власти, и тут же их отпускали домой. Но почему меня бросили в тюрьму, да так, что никто и не видел, как я пришел сдаваться?.. Все это странно выглядит. А где же Валерий, который хотел заступиться? Даже на допросы водят тайком, ночами. Значит, так же тайком могут и убить.
И вдруг, прервав тягостные раздумья, неожиданно резанула мысль: побратим жив! Как же, за мыслями о себе, не обратил внимания, не вспомнил, что фуражка Журавушки была дважды прострелена, а та, что показал Сонин – целехонька. Значит, жив! Жив…»
Да, Журавушка был жив. В ту непонятную ночь, после страшного воя, вдруг очнулся от того, что кто-то шершавым языком лизал его лицо. Открыл глаза. Ночь. Звезды. На фоне звезд тень громадного волка. Мысленно потянулся к винтовке, затаился. Волк снова лизнул его в нос, тихо проскулил.
