Черный соболь - Богданов Евгений Федорович (читать книги онлайн без TXT) 📗

Впереди, на залитой солнцем полянке, показался небольшой темно-коричневый зверек. Еване осторожно отвела в сторону ветку ивы, чтобы лучше видеть.

Это был Черный Соболь. Он, выйдя на полянку, остановился, прислушался. Еване с собакой пряталась за кустами с подветренной стороны, и соболь их не заметил. Он не знал, что из-за кустов за ним следили два внимательных раскосых глаза, блестевших как ягоды черной смородины. Сев на задние лапы. Черный Соболь под кустом стал вылизывать шерсть. Потом вытянул шею, посмотрел в сторону леса, что был на южной стороне его владений.

Из ельника на поваленное сухое дерево выскочила Соболюшка. Она пробежала по стволу взад-вперед и спрыгнула на землю, настороженно, как-то боком приблизилась к кусту, под которым сидел Черный Соболь.

Дети у Соболюшки подросли, и теперь она мало занималась ими. Им стало тесно в дупле-гнезде, и они почти все время бегали по округе, добывая себе пищу.

Теперь Соболюшка вспомнила о Соболе и пришла на место прошлогодней встречи с ним. Она остановилась в двух шагах от Черного Соболя и призывно зауркала. Соболь широким прыжком перемахнул куст и мягко опустился на траву рядом с ней. Некоторое время они обнюхивали друг друга, потом, словно молодые соболята, стали играть. Соболь норовил ударить Соболюшку лапой, она ловко увертывалась от удара, прыгая и урча. Войдя в азарт, она несильно укусила Черного Соболя снизу, в шею. Он вырвался, сбив ее с ног, стал кататься вместе с нею по траве. Соболюшка урчала недовольно и возбужденно:

— Ур-р-р… р-р-р…

Потом она вырвалась и побежала прочь. Соболь кинулся за ней. Она шмыгнула в кусты. Соболь, перемахнув большой куст, опять сбил Соболюшку с ног, и она, словно бы рассердившись, куснула его в бок.

Игра продолжалась долго. Два сильных темно-коричневых зверька бегали и прыгали по поляне, то сближаясь, то отдаляясь друг от друга.

Еване внимательно следила за ними и улыбалась. Нуку надоело лежать спокойно, он с громким лаем вымахнул из кустов. Соболи разбежались. Черный Соболь вскочил на ель и быстро, словно большая кошка, взобрался на ее вершину. Соболюшка незаметно ушла в лес.

Нук остановился посреди поляны в растерянности, подняв лапу и вертя хвостом. Вид у него был уморительный и жалкий. Еване не выдержала и рассмеялась: «Ай, какой скверный пес! Зачем испугал соболей?» Девушка подошла к нему, невысокая, с непокрытой головой, с косичками, связанными за ушами цветными лоскутками.

Наконец Нук заметил Черного Соболя, сидевшего на верхушке ели. Соболь смотрел вниз на собаку, словно подразнивая ее. Увидев, что пес не один, а с человеком, Черный Соболь перепрыгнул на другую, рядом стоящую ель, спустился по ней на землю и скрылся в зарослях.

Пес залаял зло и раздосадованно, суетясь без толку по поляне. Еване строго прикрикнула на него:

— Перестань шуметь! Иди рядом!

Она повернула назад, к дому, все думая об этих двух соболях, которые играли и резвились на поляне.

ГЛАВА ПЯТАЯ

В конце ямальского волока, в устье реки Се-яха, на выходе в Обскую губу летом того года Мангазея держала стражу — четверых стрельцов. Служивые жили на правом берегу реки Зеленой в избушке с русской глинобитной печью, нарами, на которых лежали постели, набитые сеном. Лесу в этих местах не было, и жилье построили из чего пришлось: из бревен и досок, привезенных с собой, из глины и камня. Рядом была сделана избушка для ночлега путешественников. Под берегом у приливной черты, стрельцы устроили крохотную баньку с каменкой. Имелся и погреб для хранения съестных припасов. Возле жилья на кольях сушились сети, тут же была развешана вялиться рыба.

Для рыбной ловли стрельцы имели лодку. На ней выезжали с неводом на реку, а когда было тихо — рыбачили и в Обской губе. Для возвращения в Мангазею имелся большой морской карбас с парусом.

Зимой стражи не было из-за лютых холодов и непроходимости ямальского волока. А летом стрельцам здесь жилось привольно, несмотря на суровый климат. Дичи и всякого зверья, как и рыбы, водилось в изобилии. Стрельцы охотились на тундровых куропаток, прилетных гусей и уток. В реке ловили

саженных щук, нельму, а иной раз и осетра. В губе промышляли пыжьяна, чира note 15. Иной раз удавалось и подстрелить на мясо дикого оленя.

Торговые люди проходили через Ямал редко, досматривать было почти некого, и стрельцы жили в свое полное удовольствие. На сытных харчах они отъедались к осени, как монастырские игумены, становились неповоротливы и толсты. В Мангазею возвращались с благоприобретенным жирком под кожей, с отращенными холеными бородами и привозили с собой полный карбас мясных и рыбных припасов — сушеных, вяленых, соленых и свежих.

В этот караул служивые шли охотно, ради отдыха, речного и морского промысла на даровых казенных хлебах и денежном довольствии. И хотя караулить было нечего и некого, стрельцы все же службу несли исправно. Круглые сутки на берегу сидел дозорный.

В канун ильина дня стрельцы помылись в бане и рано легли спать, чтобы наутро, как следует по русскому обычаю, встретить праздник Ильи Пророка. Его широко отмечали всюду, где только есть православный русский человек. По старому стилю он приходился на 20 июля. С Ильей были связаны народные приметы: «До ильина дни в сене пуд меду, а после ильина дни — пуд навозу»,

— гласила пословица, связанная с сенокосом. В средней России пчеловоды говаривали: «До ильина дни в цветах много сладкого соку».

На Ямале сенокосом не занимались, пчел не держали, однако ильину дню воздавали должное.

Караул сменился в полночь. Заступивший на дежурство стрелец добавил в костер дров, уселся поудобнее на положенном возле кострища бревне, пристроил рядом мушкет и, запахнув поплотнее кафтан, задремал. Белая ночь, чуть потемневшая к концу июля, была тиха и задумчива. Под обрывом струилась река, от течения качались в воде осока-резунья да хвощ. На камне неподвижно стоял кулик на тонких ножках, и хвост у него дрожал, словно эта приречная птаха озябла от сырости.

На другом берегу по низинам стлался парным молоком туман. Солнце, едва зайдя за горизонт, тут же показало из вод Обской губы свой багровый край. Навстречу солнцу с верховьев реки двигалось судно, похожее на большой морской карбас. Гребцы, видимо, устали и взмахивали веслами редко и тяжело.

Это был коч холмогорцев. Аверьян, оглядывая берега, приметил костерок и возле него фигуру. Поморы несказанно удивились, впервые за два с лишним месяца встретив на своем пути человека.

Коч повернул к берегу и ткнулся носом в песок под обрывом, на котором горел маленький костерок. Герасим неосторожно стукнул веслом о борт. Стрелец вздрогнул, протер глаза, схватился за мушкет. Стоя в носу коча, Аверьян различил стрелецкий кафтан, крикнул:

— Эй, служивый, не стреляй! Сперва поговорим!

Он сошел на берег и направился к костру.

— Ружье-то, поди, не заряжено! — Аверьян снял с головы шапку и подбросил ее вверх. Грянул выстрел. Шапку Бармина стрелец продырявил, словно гуся на взлете. Аверьян поднял ее, осмотрел, покачал головой: — Хорош стрелок! Чей будешь? Тобольский али мангазейской?

Стрелец, снова зарядив мушкет, строго и неприступно стоял в выжидательной позе. Из караульной избы взбудораженные выстрелом, наскоро одетые выбегали остальные стрельцы. Старшой Михаиле Обрезков успел нацепить саблю, и она билась ножнами о голенище сапога.

Обрезков хотел было спросить грозно, начальственным голосом: «Кто такие? Откуда? Зачем?» Но с самой весны так истосковался по людям, ему так надоело смотреть на одни и те же лица своих сослуживцев, что он смягчился и сказал путешественникам добродушно и миролюбиво:

— Милости просим, дорогие гости! Откуда пожаловали? Видать, с Поморья? С Печоры али с Пинеги?

— Из самих Холмогор! — с достоинством ответил Аверьян, сняв простреленную шапку и поклонившись.