Синопский бой - Сергеев-Ценский Сергей Николаевич (читать книги онлайн бесплатно серию книг .txt) 📗
— Хорошо, как сойдутся, а если… — начал было Новосильский, но Нахимов перебил его:
— Непременно сойдутся! Непременно-с должны сойтись!.. Вот тогда их и истребить всех, чтобы чувствителен был для Турции удар… А так — она и за ухом не почешется, вот что-с! А Владимир Алексеич шел на непростительный риск, — это я ему и сам скажу при первой нашей встрече-с…
И, как бы в доказательство того, что такие совершенно пустяковые штуковины, как пароходы, если и брать, то разве что без бою, Нахимов распорядился отправить вслед за ушедшей эскадрой Новосильского свой призовой пароход «Меджире-Теджерет».
Из всего переданного ему Новосильским он отметил особенно то, что эскадру Османа-паши ожидали накануне в Пендерекли и что захваченный Корниловым пароход отвозил в Синоп какие-то важные бумаги; из этого он вывел, что турецкая эскадра через день, через два непременно придет в Синоп, где стоят уже два фрегата и два корвета. В соединении с ними и под прикрытием береговых батарей она представит из себя внушительную силу, но в то же время мешать этому соединению было бы неразумно.
Он припомнил, что писал ему еще перед выходом из Севастополя в свою рекогносцировку Корнилов: «С удовольствием ожидаю с вами встретиться и, может, свалять дело вроде Наваринского…» Но «дело вроде Наваринского свалять» можно было бы только большими силами и против больших сил, а для этого надо было прежде всего удостовериться, собрал ли, и где именно, противник эти большие силы.
В то же время раза два употребил Новосильский в ночном разговоре своем словцо «усмотрение»: «По вашему усмотрению…»
Нахимов не был вполне убежден, к чему, собственно, откосилось это «усмотрение»: к тому ли только, чтобы оставить у себя два двухдечных корабля — «Ростислав» и «Святослав», или к дальнейшим действиям всего своего отряда. Но так как ему хотелось, чтобы было именно это последнее «усмотрение», а письменного приказа или даже простой записки за подписью Корнилова он не получил, обстановка же, сложившаяся в море, требовала действий, а не ожидания приказов, то он и решил передвинуть свой отряд поближе к Синопу, чтобы легче было наблюдать за этим портом; для наблюдения же за портом Амастро отделен им был фрегат «Кагул».
II
Это часто случается и на суше, что в распри двух противников, из которых каждый взвесил все доводы в свою пользу, вмешивается вдруг некто третий, носящий прозаическое имя «погода», и вот летят со своих прочных, казалось бы, мест все доводы и все расчеты. Но гораздо чаще случается это в море.
Дул легкий норд-вест, когда, часов в шесть вечера, Нахимов отдал приказ по своей эскадре двигаться в кильватерной колонне за флагманским кораблем «Марией». Движение это сознательно было начато, когда уже стемнело, чтобы для наблюдателей с берегов загадкой было, в каком направлении ушла русская эскадра. Однако весьма загадочно было и поведение ветра: иногда он слабел до того, что паруса теряли свою напряженность, иногда крепчал порывами.
Утром он дул, уже не ослабевая, и заставлял каждого из командиров судов то и дело взглядывать на барометр. К полудню же начался шторм гораздо большей силы, чем бывший несколько дней назад.
По три, по четыре якоря бросали команды с каждого судна в море, чтобы только удержаться на месте, чтобы буря, как бы свирепо ни швыряла она суда, не могла все-таки погнать их на береговые скалы, где они разбились бы в щепки.
В зрительные трубы видно было, как белел около берега кипень редкостного по силе прибоя, и моряки представляли, что делалось там, у берега, какой вышины достигали там бешеные валы и как они там ревели.
Но минуты, когда можно было приглядываться к тому, что делалось у берегов, выпадали все-таки очень редко за два дня сверхчеловеческой борьбы со штормом, когда даже слова команд приходилось выкрикивать в рупор, чтобы что-нибудь могли расслышать матросы, так свистел ветер в снастях, так скрипели мачты — вот-вот рухнут на палубу, — так жестоко бились о борта волны…
Опасна была ночь с 7 на 8 ноября — длиннейшая и темнейшая ночь, когда только и слышно было, как разноголосо выла буря, а устоять на судах было невозможно: их бросало, как жалкие лодчонки, и кренило, казалось бы, до предела.
Но все-таки это был далеко еще не предел: наивысшей силы достиг шторм утром, когда все суда потеряли грот-марсель, когда у фрегата «Коварна», кроме того, треснула грот-мачта, а «Святослав» и «Храбрый» получили такие повреждения в рангоуте, что не могли уже нести все паруса.
Пароход «Бессарабия» тоже пришел в такое состояние, в каком не был «Владимир» и после трехчасового боя с «Перваз-Бахры», да и запас угля на нем приходил к концу.
Несвоевременный и жестокий шторм этот не только приостановил движение эскадры к Синопу, но еще и вывел из рядов четыре судна в такой момент, когда у Нахимова вполне созрел дальнейший план действий.
Все рушилось… Донесения о состоянии судов Нахимов получил вечером, когда упал ветер, но они оказались так тревожны, что на другой день утром он сам навестил все потерпевшие суда.
Глазам поэта парусного флота предстали корабли со сломанными фока-реями, с безнадежно треснувшими грот-реей у одного и грот-мачтой у другого… Запасного леса не было, да если бы и был, починка таких повреждений в открытом море была почти немыслима: суда готовились не к стоянке в бухте, а к большому сражению, и не калеками, кое-как залеченными, должны они были идти в бой не только с многочисленной турецкой эскадрой, но и с береговыми батареями вдобавок.
Только три корабля оставались исправными: «Мария», «Чесма» и «Ростислав». Но с тремя кораблями безумно было бы самому ввязываться в сражение, в котором все преимущества на стороне врага. И Нахимов решил, наконец, отправить поврежденные парусные суда в Севастополь на ремонт, а «Бессарабию», которая должна была прийти гораздо раньше их туда же, с письмом на имя Меншикова, содержавшим просьбу о замене пострадавших от шторма кораблей здоровыми, способными к близкому бою.
Но он не забыл и о «Кагуле», оставленном в виду Амастро на сторожевом посту. Этот одиноко стоявший фрегат мог оказаться в таком же положении, как и товарищ его «Коварна», а между тем он слишком далеко, чтобы подать ему какую-нибудь помощь…
— Да и какую же помощь мы ему можем оказать, если у него вдруг так же лопнула грот-мачта, как у «Коварны»? — говорил Нахимов, стоя рядом с Барановским и провожая глазами отходившие суда. — Разумеется, если он получил повреждения, то должен все-таки прийти к своему отряду, поскольку исполнить порученное ему дело он уже будет не в состоянии…
— А так как его что-то не видно, то, значит, он остался целехонек и продолжает оставаться на своем посту, — сказал Барановский и добавил: — Что же третье еще с ним может случиться?
— Как же так-с — «что третье еще»? А турецкая эскадра-с? — метнул строгий взгляд в выпуклое лицо Барановского Нахимов.
Барановский же знал, что пароход «Бессарабия» посылался к «Кагулу» утром седьмого числа и в полдень, уже при начале шторма, вернулся с донесением, что фрегат стоит на своем месте и неприятельских судов поблизости от него им не обнаружено. Вечером же в тот же день, ночью и восьмого, то есть накануне, бушевал шторм, во время которого «Кагул» или был поврежден, как «Коварна», или отделался пустяками, как, например, двухдечный корабль «Ростислав», и стоит, как и прежде, на своем посту; трудно было бы предположить что-нибудь третье.
И, однако, случилось именно это третье… В то время как Нахимов, беспокоясь о своем фрегате, говорил о нем с командиром «Марии», «Кагул» шел на всех парусах, преследуемый четырьмя фрегатами Османа-паши и держа курс не на свой отряд, а прямо на Севастополь.
Это преследование «Кагула» началось еще вечером накануне, когда утих шторм. Как раз в Амастро и отстаивалась вся эскадра Османа-паши — пять фрегатов, шлюп и два транспорта с десантным отрядом, предназначенным для высадки в Сухум-Кале.
Турецкая эскадра вошла в порт ночью под седьмое, в дождливую пору; дождь не переставал и седьмого весь день, почему с «Кагула» и не было замечено ее присутствие в порту. Потом начался шторм, и на «Кагуле» все были заняты почти сверхсильной борьбой за целость судна.
