Александр II, или История трех одиночеств - Ляшенко Леонид Михайлович (читаем книги онлайн бесплатно без регистрации TXT) 📗
Другой чертой характера наследника, волновавшей воспитателей, была его, как они это называли, «невыдержанность». Тот же Мердер вспоминал, как во время прогулки по реке Виельгорский, дурачась, неосторожно вел шлюпку и зачерпнул бортом воду. Великий князь так рассердился, что схватил Иосифа за шею и дал ему несколько пинков, прежде чем вмешались воспитатели, сделавшие выговор наследнику. Уже став императором, Александр Николаевич мог накричать на незадачливого собеседника, в сердцах плюнуть в него, но тут же обнять и просить прощения. Подобные сцены не являлись, конечно, нормой поведения монарха, но они действительно случались. И кто знает, не были ли эти крики и плевки человека, родившегося наследником престола, подавленного контролем воспитателей, местью или протестом за отсутствие у него нормального детства. Тем более что вообще-то Александр Николаевич умел прекрасно владеть собой, что он не раз доказывал и на охотах (однажды спас егеря, попавшего в лапы к медведю), и во время покушений террористов, и во время тушения многочисленных пожаров, случавшихся в Петербурге.
Так откуда же это бралось: шармерство и равнодушие к людям, острота мысли и апатия? Чтобы нащупать один из возможных ответов, обратимся к очередному наставлению-нотации, которыми Жуковский постоянно потчевал царственного воспитанника. «На том месте, — говорил учитель, — которое вы со временем займете, вы должны будете представлять из себя образец всего, что может быть великого в человеке». Представляете, читатель, что происходило ежедневно, если не ежечасно? От наследника, сначала мальчика, потом юноши постоянно требовали не просто хорошей учебы и приличного поведения, а образцовости, эталонности во всем. Для ребенка, да и для взрослого, такой груз неподъемен, психологически травмоопасен. Александр должен был всегда быть настороже, в полной готовности захватить пальму первенства в учебе, танцах, гимнастических упражнениях, светской беседе, и ни в чем не ошибиться, не «засбоить». В юношестве стимулом для него была не столько внутренняя потребность к лидерству, сколько тщеславие учителей и родителей, а также благоприобретенное желание угодить взрослым, избежать выговора или, еще хуже, разноса.
И дело здесь, конечно, не в природных качествах Александра, а в тех установках, которыми руководствовались его воспитатели и ближайшее окружение. Самые простые вещи — раздумья наедине с собой, желание разобраться попросту, по-мальчишечьи с Виельгорским или Паткулем — трактовались учителями и родителями как «апатия» или «гнусное чувство мести». Понятно, что внешнее «ничегонеделание» отнюдь не означает внутреннего бездействия. Может быть, именно в такие минуты и происходит взросление человека, его осознание себя в мире. Да и мальчишечьи драки — это не только «варварство» и выплеск злобы, но и необходимая разрядка, проявление детского умения постоять за себя, детское понимание лидерства.
Жуковский же старался наставлять в том же духе не только наследника престола, но и его родителей. «Смею думать, — писал он Николаю I, — что государь император не должен никогда хвалить великого князя за прилежание, а просто оказывать свое удовольствие ласковым обращением... Чем будет оно реже, тем более будет иметь цены, тем сильнее будет действие... Его высочество должен приучиться действовать без награды: мысль об отце должна быть его тайной совестью... Его высочество должен трепетать при мысли об упреке отца». Отец как тайная совесть, устрашение, страх упрека — весьма распространенные методы обучения и воспитания; настолько же распространенные, насколько и бессильные...
Неуемное усердие учителей, как ни странно, подстегивало любовь Александра прежде всего к военным занятиям. Дело в том, что за удачные действия на разводе или параде легче было заслужить похвалу отца, а особенного умственного напряжения плац-парадные экзерциции не требовали. Видимо, и чрезмерная чувствительность наследника («слезливость», по определению близких) проистекала от того непосильного гнета, под которым с ранних лет находилась психика царственного ребенка. Еще раз повторим, что плаксой, в обычном понимании этого слова, он отнюдь не был. Скажем, в 1831 году, катаясь на любимом коне Малек-Адели, Александр не удержался в седле, упал и сильно ударился о мостовую. Врачи констатировали «сильное помятие мускула правого плеча», сам же ребенок ни на что не жаловался, продолжая улыбаться, несмотря на жгучую боль, которая отпустила только через несколько дней.
Впрочем, особенности психики наследника по-настоящему скажутся позднее, в детстве наш характер достаточно пластичен, то есть легче компенсирует те тяготы, которые выпадают на долю каждого из нас. Пока же Александр рос достаточно обычным ребенком из образованной дворянской семьи. К четырнадцати годам он прочитал «Илиаду» Гомера, «Дон Кихота» Сервантеса, «Недоросль» Фонвизина, «Полтаву» Пушкина, «Путешествие Гулливера» Свифта, басни Крылова. Николай I подарил детям остров на одном из прудов Царского Села, названный Детским, и Саша с товарищами соорудили на нем дом из четырех комнат с салоном, проделали дорожки через кустарник, где до того жили одни кролики. Небольшое возвышение на острове дети называли «Мысом доброго Саши», в чем позже видели доброе предзнаменование. Здесь же позже (в 1854-1855 годах) были установлены бюсты Жуковского и Мердера как символ беззаботного детства. На другом конце острова дети выстроили некое подобие крепости и часто играли с гостями, штурмуя и защищая ее.
По воскресеньям и в праздничные дни, кроме соучеников, в Зимний дворец приглашались сверстники из аристократических семейств, молодые Адлерберги, Барановы, Нессельроде, Шуваловы, Фредериксы. Самым любимым их развлечением была военная игра. Перед ее началом императрица Александра Федоровна бросала жребий, определявший, у кого из юных полководцев начальником штаба будет государь, охотно принимавший участие в этой забаве. У молодежи в памяти навсегда осталось лихое развлечение, когда по сигналу Николая Павловича мальчики, стартовав от фонтана «Самсон», бросились вверх по каскаду работавших на полную мощь фонтанов, стремясь первыми достичь верхней площадки, где их ждала императрица с призами. Александр не был первым в этом штурме, но вошел в призовую тройку.
Да и в учебе дела у наследника складывались достаточно хорошо. После одной из экзаменационных сессий Николай I писал Жуковскому: «Мне приятно сказать вам, что я не ожидал найти в сыне моем таких успехов. Все у него идет ровно, все, что он знает, знает хорошо, благодаря вашей методе и ревности учителей». Чтобы еще больше развить творческий потенциал воспитанников, Василий Андреевич предложил им издавать журнал «Муравейник», в котором деятельное участие приняли и наследник престола, и его сестры Мария и Ольга, и Виельгорский с Паткулем.
Первое большое горе, а затем и по-настоящему радостное волнение пришли к цесаревичу в 1834 году. В начале этого года после долгой и продолжительной болезни умер Карл Карлович Мердер, и Александр, от которого долго скрывали роковую болезнь учителя, оплакал свою первую потерю (узнав о смерти Мердера, он зарыдал, повторяя: «Боже мой! Я все надеялся, что скоро увижу бесценного Карла Карловича!») А 17 апреля великому князю исполнилось 16 лет, и в соответствии с законом и традицией он был объявлен совершеннолетним. Интересно, что в этот день финский геолог Норденшильд открыл на Урале неизвестный ранее драгоценный камень и назвал его в честь наследника александритом. При всем обилии предзнаменований и предсказаний, сопровождавших царствование Александра II, разговоры, связанные с этим камнем, запомнились современникам особо. Цвет александрита весьма изменчив и ассоциировался у очевидцев событий 1860-1880-х годов со светлым началом царствования царя-освободителя и его кровавым финалом.
Оставим на время в стороне предзнаменования Александру Николаевичу (пора называть его именно так, без фамильярного — Саша или юношеского — Александр) предстояло принести присягу на верность императору и России, а также, продолжая учебные занятия, включиться в работу государственных органов. Николай I повелел совершеннолетнему отныне сыну присутствовать на заседаниях Сената, а с 1835 года он стал членом Святейшего синода. Произошли изменения и в учебных занятиях наследника, что немедленно сказалось и на составе учителей, и на форме занятий.
