Закат в крови (Роман) - Степанов Георгий Владимирович (читать полные книги онлайн бесплатно TXT) 📗
Девица-гречанка пронзительно взвизгнула. Конвойцы ринулись к стрелявшему. Оркестр оборвал падекатр.
Шкуро поднялся из-за стола:
— В чем дело?
К нему мгновенно подбежал казачий офицер и отрапортовал:
— Ваше превосходительство, наш офицер-конвоец застрелил офицера татарского дивизиона, первопоходника!
— Тьфу, шут гороховый! — Шкуро плюнул и быстро прошел к месту, где лежал сраженный насмерть.
— Убрать немедленно! Трупы следует выбрасывать скорей, чем навоз. А этого… нашего арестовать и отправить ко мне в штаб.
И как только конвойцы волчьего дивизиона вынесли убитого, Шкуро распорядился:
— Капельмейстер, даешь Наурскую!
— Что же это такое? — Ивлев дрожащей рукой полез в карман за браунингом, и, если бы Однойко не схватил его за кисть руки и не усадил на место, он непременно выстрелил бы в Шкуро. — Он же кутила, бандит!.. Как смеет он веселиться, убив первопоходника?
— Постой, постой, Алексей! — Однойко силой вырвал револьвер из руки Ивлева. — Ты этим выстрелом погубишь себя.
— Да, да, Алексей Сергеевич, — всполошился и Ковалевский, удерживая Ивлева за руки. — Ты лучше глотни вина. Пусть Деникин наказывает распоясавшегося гуляку… Я утром сам доложу Романовскому обо всем случившемся.
— Нет, я должен убить его. — Ивлев рвался из рук друзей.
— Ты убьешь или не убьешь, а нас и тебя эта шатия наверняка изрешетит. — Ковалевский старался влить стакан кахетинского в рот Ивлева. — Глотни хоть немного. Деникин завтра же раскассирует вдрызг Шкуро…
Не привыкший много пить, Ивлев тяжело охмелел…
На рассвете казаки волчьего дивизиона подогнали к Войсковому собранию ночных извозчиков. Пьяные офицеры усадили в фаэтон девиц и в сопровождении конных трубачей с гиком, посвистом помчались по Красной.
Кто-то впереди стрелял в воздух, кто-то кидал бутылки в магазинные витрины.
Обыватели, разбуженные выстрелами, музыкой, визгом, испуганно захлопывали форточки.
После бурно проведенной ночи Ивлев проснулся в полдень с болью в висках и мутью в голове. Однако он отчетливо помнил, как вместе со всеми, в конце концов одурев от вина и водки, дико орал песни, как вскочила к нему на колени черноокая гибкая гречанка и как, будучи решительно сброшенной на пол, она изумленно округлила черные глаза:
— Ты, корниловец, не белены ли объелся, ежели так поступаешь с Пупочкой Попандопуло?
— Ты такая же, как все! — пьяно пробормотал Ивлев.
— И вовсе не такая! Стоит мне лишь раз заглянуть прямо в твои глаза, и ты тоже приземлишься у моих колен.
Пупочка выпрямилась и самонадеянно уставилась агатово блестевшими глазами в глаза Ивлева.
— Вот и ты теперь из-за меня любого офицера ухлопаешь, ежели я того захочу.
Она задорно и самоуверенно вскинула голову и пошла на середину зала.
Ивлев неожиданно для себя ринулся за ней:
— Пупочка!
Она не спеша обернулась.
— Приглашаю на вальс, — смущенно пролепетал Ивлев.
— Значит, уже попался на крючок моих жгуче-угольных глаз, — решила гречанка. — Ладно, я с тобой станцую танго страсти.
Пупочка взяла Ивлева под руку и вернулась к столику, за которым сидели Однойко и Ковалевский.
— Нужно, господа, уединиться, — по-деловому предложила она. — Припасите полдюжины шампанского и везите меня туда, где есть рояль. Я возьму с собой подружку Клавку Павлову…
— Поедемте ко мне. У меня на квартире рояль, — пригласил Ковалевский.
Сидя в фаэтоне меж Однойко и Ивлевым, Пупочка обвивала длинными руками шеи обоих и сильным грудным голосом пела:
Однойко восторженно целовал кисти ее рук.
— Пупочка-дьяволенок!
Кони скакали галопом. Экипажи обгоняли один другой. Сырой предрассветный ветер остро холодил разгоряченные лица. Ивлев, захваченный быстрой ездой, хотел, чтобы еще отчаяннее несли кони, пронзительней визжали девицы и ветер резче хлестал в лицо.
Когда на квартире Ковалевского Пупочка, сбросив платье, вскочила на зеркальную крышку рояля и под мерные звуки танго принялась изгибаться телом, Однойко, колотя пальцами по клавишам, кричал:
— Алексей, возьми карандаш и картон. Запечатлей, пожалуйста, это юно-змеиное тело. Может быть, оно девственнее тела монахини. Слишком открытое бесстыдство перестает быть бесстыдством, ежели оно абсолютно естественно в своих желаниях… и зовущих движениях. Ну, вспомни:
Ивлев сидел неподвижно, глядя в черное зеркало лакированной крышки рояля, в котором прихотливо отражалось смуглое изгибающееся тело гречанки.
Ивлев пьяно встряхнул головой. Неужели и у Блока, у лучшего поэта двадцатого века, было нечто подобное?
— Я недавно кутила с генералом Покровским! — объявила Пупочка. — Он не чета вам, бедные корниловцы! Когда Виктор пьет, в нем просыпается нечто жуткое, мстительное, звериное. Видите, шрам, вот выше колена. Это он укусил меня.
Пупочка подняла ногу и указательным пальцем ткнула в бедро, означенное синим кровоподтеком.
— Укус этот обошелся Виктору не дешево. Я получила от него перстень с бриллиантиком цистой воды. Правда, ярко сверкает!
Закинув руки за голову, Пупочка вновь принялась изгибаться. Утомясь, она легко спрыгнула с рояля и легла на кушетку.
— Я страшно люблю, когда из-за меня смертельно дерутся. Клянусь, из-за моих глаз произойдет еще не одно кровопускание.
— Знает, зна-ет цену себе этот змееныш, — восторженно взревел Однойко. — Знает, что ее естество полно притягательного нектара любви… Нет, Алексей, ты увековечь ее своей кистью. И святая Тереза могла быть такой же великой соблазнительницей человеческих душ.
Капитан Ковалевский, сидя за столом рядом с пышнотелой, густоволосой блондинкой Клавкой Павловой, пьяно бессвязно бормотал:
— Ну до чего ж бесстыжа девка! Разве мужик мог бы лежать голым перед тремя бабами?! А она, как гадючка, разлеглась. А идиот конвоец застрелил из-за нее нашего первопоходника. Нет, по мне, мужчины благороднее… И мужская дружба вернее женской любви. Выпьем же, друзья, за целомудрие мужского взаимопонимания…
Зажав бутылку между колен и ловко вырвав пробку, Ковалевский принялся разливать по бокам шипучее вино.
Ивлев сел у ног Пупочки.
— Кажется, Иван Бунин утверждает, что у женщины самое страшное — это ноги…
— Ху-до-жник, — пренебрежительно тянула Пупочка. — Какой же ты к черту художник. Ты должен воспевать наши ножки. Женщина без красивых ножек что бабочка без крыльев…
Об убийстве, произошедшем в Войсковом собрании, узнал Сергей Сергеевич и возмущался:
— Ну чем Шкуро лучше конокрада Золотарева? Своими дикими кутежами он не только разлагает офицерскую молодежь, но и позорит всю Добровольческую армию. Мы клянем большевиков, однако они расстреляли без всяких колебаний Золотарева. А Шкуро, несмотря на убийство первопоходника, после ночных попоек снова и снова безнаказанно носится по Красной с трубачами, выстрелами, разбойничьим свистом. И это под боком у Ставки. Дивизион Шкуро представляет собой не воинскую часть, а типичную разбойную вольницу.
Ивлев мрачно молчал. Значит, чем больше под руководство Деникина попадает вооруженных сил, тем бессмысленней управляет он ими. Все чаще выползают на поверхность паши, которым все дозволено. А в контрразведках придерживаются принципа не замечать кутил с надтреснутыми мозгами. Где же новые неженцевы и марковы? Их место в армии заняли покровские и шкуро…
