Турмс бессмертный - Валтари Мика Тойми (читаем полную версию книг бесплатно TXT) 📗

Каждый должен был показать руки: таможенники проверяли, действительно ли ладони загрубели от канатов и весел. Потом они смотрели в глаза. Их не интересовало, кем был человек — ибером, сардом или рыбаком с далекого побережья, — главное, чтобы он был моряком, который не будет искать в порту ничего другого, кроме меры вина и дешевой женщины для развлечения.

Меня досматривали последним. Увидев, как проходит проверка, я почему-то обрадовался, что не плыл в Популонию, переодевшись простым моряком. На мне был красивый тарквинский наряд; волосы заплетены в косички. Казначей стал волноваться.

К моему удивлению, таможенник, заглянув мне в глаза, сразу прекратил досмотр и повернулся к своим товарищам. Три грозных стражника изумленно взирали на меня. Самый молодой из них приложил ладонь к губам, но старший нахмурился и сурово посмотрел на него; потом он взял обыкновенную восковую пластинку, выдавил на ней герб города — голову Горгоны — и вручил ее мне со словами:

— Напиши на этом свое имя, чужестранец. Ты можешь свободно ходить по городу.

Когда я встретился с ним взглядом и увидел, как блестят его глаза, мне подумалось, что они заранее знали о моем прибытии, но, тем не менее, позволяют мне сойти на берег, чтобы следить за мной, а потом задержать, обвинив в слишком большой любознательности. Поэтому я решил не скрывать своих намерений и заявил:

— Я собираюсь побывать на железном острове и осмотреть знаменитую шахту, а также совершить путешествие по стране и увидеть большие леса, где вы берете древесный уголь для облагораживания руды.

Таможенник поднял тонкие брови и нетерпеливо ответил:

— На твоей пластинке — Горгона. Напиши на воске то имя, которым ты хочешь пользоваться.

Я удивился и поспешил сказать:

— Мое имя — Турн, я прибыл из Рима. Он жестом остановил меня.

— Я не спрашиваю тебя ни о чем, ты не обязан ни перед кем отчитываться.

Все это было очень странно. Казначей от удивления открыл рот и смотрел на меня так, будто увидел впервые в жизни. Я и сам не мог понять, почему столь доброжелательно принимали меня в Популонии — ведь этот город охраняли от чужих так же бдительно, как порт в Карфагене.

Сама Популония была похожа на своих стражников — такая же суровая и деловитая. Местные жители отличались трудолюбием: ямы для плавки железа дымились день и ночь, так что дома покрывал толстый слой сажи. На гербе города была изображена Горгона, а также боги — Сефланс [48] посредине, Тиния [49] и Уни [50] по бокам. Популонцы истово поклонялись богу железа. Я узнал, что здесь жили очень богатые люди, каких не встретишь в других этрусских городах, но богатство свое они напоказ не выставляли, скромно ели и пили и посылали своих сыновей, прежде чем посвятить их в дела, на остров — добывать руду или работать у пышущих жаром горнов. Дочерей на сторону замуж не выдавали, полагая, что железо тянется к железу и не имеет ничего общего с глиной или шерстью.

Отдыхали богачи только летом в своих имениях далеко от города, среди ручейков и зеленых лугов. Предметами из обожженной глины они пренебрегали и собирали произведения искусства из всех стран мира — золотые, серебряные и слоновой кости. Блюда, чаши и столовые приборы в таких семьях иногда весили целый талант и даже больше, но посторонним своих сокровищ они никогда не показывали. Любопытно также, что золотой перстень они, носили на первой фаланге указательного пальца, как напоминание о том, что богатство можно легко потерять.

На пустом судне для перевозки руды я беспрепятственно отправился на железный остров Эльба, чтобы осмотреть там шахты и еще не разработанные залежи руды. Рабы, преступники и пленные галлы, которые работали на рудниках, были обречены на тяжкий труд, но их жилища были сухими и ели они вдоволь. Три раза в неделю они получали даже мясо. Надсмотрщики пояснили, что их хорошо кормят не из милосердия, а для того, чтобы хорошо работали, — ведь шахтеры должны быть сильными, а какая же сила у голодного раба?

Не меньше рудников изумил меня храм молнии, стоявший на самом высоком холме неподалеку от залежей руды. Вокруг храма располагались позеленевшие от времени бронзовые статуи, которые олицетворяли собой двенадцать этрусских городов, входящих в Союз. Это были очень старые изваяния, так что у некоторых молния разбила головы или расплавила пальцы на ногах. Но их никогда не пытались восстановить, ибо каждая статуя напоминала о самых трагических событиях в жизни городов — о неурожаях, войнах, эпидемиях.

Именно там, вблизи храма, бури свирепствовали чаще, а молнии сверкали ярче, чем где-либо. Самые мудрые толкователи молний являлись сюда разгадывать знамения, посланные богами городам и народу. Для этой цели на скале укрепили большую плиту из бронзы и выбили на ней обозначения двенадцати сторон света, двенадцати небесных сфер и двенадцать пророчеств злых и добрых богов. Эти пророчества умели читать и объяснять только жрецы.

Много людей погибло здесь от удара молнии, но некоторые остались все же в живых, приняв таким образом священный сан. Никакого другого обряда не требовалось; того, кого поразила молния, почитали более всех прочих жрецов, служивших в храме. Старший жрец храма принял посвящение молнией, едва попав на остров; он был тогда совсем молод. С тех пор прошло более пятидесяти лет. Затем он стал наставником в этом же святилище.

О деталях ритуального обряда посвящения никто из посторонних, разумеется, не знал, но всякими окольными путями до меня все же дошло, что неофита несколько раз ударяют по ладоням и ступням каким-то особым хлыстом; от этого встают дыбом волосы, а из кончиков пальцев сыплются искры.

В храме находилось множество почитаемых святынь: например, большие глыбы янтаря и куски мягкой рысьей кожи, которые были привезены из Массалии.

Здесь не принято было гадать чужестранцам. Молнии предсказывали судьбу исключительно этрускам и их городам; они предупреждали о несчастиях, которые грозили Этрурии, или же обещали богатые, урожайные годы. Старший жрец, однако, велел своим ученикам, коротко стриженым юношам, провести меня по храму и показать все, что было там любопытного, а потом пригласил меня к себе. Говорил он мало, только угостил меня пресным хлебом и водой и велел прийти в храм во время грозы — если, конечно, я не струшу.