Пархоменко (Роман) - Иванов Всеволод (список книг .TXT) 📗
У хутора Отрада столкнулись с офицерской заставой. Застава поскакала в Рождественское, чтобы предупредить врангелевцев. Два полка, преследующие эту заставу, развернулись перед Рождественским. Из села послышалась сильная пулеметная и ружейная стрельба. Бойцы с изумлением осматривались. Стрельба идет отчаянная, но нет ни убитых, ни раненых. Тогда изумленный полк перешел в атаку. Опять потерь нет. Подскакали к самым окопам. Из окопов, подняв руки, вышли солдаты. Оказалось, что это были пленные красноармейцы, которых офицеры заставили стрелять. Стрелять-то они стреляли, но в воздух.
— Отрадное явление. Отрада будет рада, — сказал, смеясь, Пархоменко, намекая на Реввоенсовет, остановившийся в Отраде.
Из Рождественского вышел было офицерский батальон. На повозках у него были установлены пулеметы. Офицеры построили каре. Тогда батареи открыли шрапнельный огонь по ним, а конный полк перешел в атаку. Офицеров прогнали сквозь Рождественское и по дороге выбросили оттуда два полка дроздовцев.
Из Рождественского послали разведку. Разведка сообщила, что вся дорога на юг заставлена бронемашинами с обеих сторон, а посредине дороги идут колонны пехоты и обозы. Врангель отступает.
Пархоменко приказал выстроить бригады за Рождественским.
Впереди показалась конница врангелевцев. Самолеты атаковали батареи 14-й. Стало ясно, что врангелевцы, прикрывая свое отступление, рвутся к Отраде, чтобы захватить штаб Конармии.
Пархоменко скакал от полка к полку вдоль всей своей дивизии. И едва только показывался его вороной конь и над полком проносился трубный голос Пархоменко, дрожь боя охватывала полк. Опять начинали стрелять пулеметы, которые на таком морозе и на таком ветру невозможно было держать в руках. Опять снимали с винтовок рукава шинели и прикасались к жгучему железу голой, озябшей рукой. Бойцы стреляли, падали, умирали, но голос полков не утихал.
— За Донбасс! Вперед, товарищи! Долой черного барона!
— За Советскую Украину! За Коммунистическую партию!
— За Ленина!
— За Красный Дон, товарищи!
Темнело. Пархоменко опустил саблю и приподнялся на стременах. Грива его коня взлохматилась и была покрыта снегом.
Подъехал комбриг 3-й Моисеев.
— Поредели ряды? — спросил Пархоменко.
— Сосчитал: десять атак произвели, — сказал Моисеев.
— Много, черт побери! А какие разговоры?
— Разговоры усталые, атаки не помогают. Холодно.
— Собирай комсостав и политсостав. Полки отведи к Рождественскому. Кабы да мне горячей пищи выдать бойцам. До сумерек вести с врагом бой, когда он ошалел и хочет во что бы то ни стало пробиться! — И Пархоменко посмотрел на Ламычева.
Ламычев молчал. Горячей пищи не было. Обозы отстали.
ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ
— Обстановка рисуется таким образом, что дивизия находится в окружении, — сказал Пархоменко, когда к нему в хату собрались все командиры полков и бригад. — Врангелевцы, отступающие от Второй Конармии и от шестой и одиннадцатой дивизий, навалились на нас. Наступление отбито. Но связь с полевым штабом армии утеряна. Пока противник не повел решительное ночное наступление, даю приказ немедленно группироваться и двинуться ночным переходом через степь для соединения с остальными дивизиями. Двигаться на юг. Затем сразу повернуть на запад. Вся дорога, как говорит разведка, заставлена пехотой и броневиками врангелевцев. Однако метель да наш нюх помогут. Пошли в метель!
Когда он делает перерывы между фразой, слышится, как за окном в темноте дует колючий, нестерпимый ветер. Окно колышется. Пархоменко стоит возле окна, огромный, черный, и густой стократный голос его гудит настойчиво и упорно, подробно объясняя, где пройти, как пройти. Командиры полков расходятся, унося в себе огромную уверенность и силу.
Двенадцать часов ночи. На улицах Рождественского стоят и готовятся к походу все шесть кавалерийских полков. Комбриг-2 Румянов, получив сообщение, что бригада готова выступить, вернулся в хату. Пархоменко хотел ехать с ним.
— В такую погоду три недели можно кружить вокруг Рождественского и не выберешься, — сказал Румянов.
— Поехали, — проговорил Пархоменко. — Слова — не дорога.
С улицы послышалась стрельба. Врангелевцы начали ночное наступление. Черный барон, чтобы раскрыть ворота на Чонгарский мост, направил для уничтожения 14-й специальную ударную группу из двух дивизий.
Ух, какой ветер! Кажется, что вся степь встала на дыбы и кидает тебе в лицо снег, песок, стебли прошлогодней некошеной травы. Вокруг темно, холодно, слышен звон, треск, и такое впечатление, что толкут тебя в ступе и ты сразу в одно мгновение то натыкаешься на стенки, то устремляешься в небо.
Бригады, говорят, направились на юг, но обозы от выстрелов врангелевцев стали паниковать и забили дорогу. Тогда комбриг-1 повернул на северо-восток, комбриг-3 — на северо-запад, а 2-я бригада осталась на улицах Рождественского ждать приказаний. Пархоменко сказал:
— Приказ был идти на юг. И отмены ему не полагается.
Бригада пошла на юг. Обозы уже куда-то свернули с дороги.
Вторая бригада долго шла в темноте. Бойцы двигались, тесно прижавшись друг к другу. Часам к трем ночи буран окончился. Показались звезды. Шли по звездам на юг. На рассвете увидали впереди возле кургана группу всадников и четыре орудия.
— Стоят бесстрашно. Это наши, — сказал Пархоменко.
И точно, у кургана стоял Василий Гайворон со своим полком. Пархоменко сказал ему:
— Веди к Сивашским озерам, а потом круто поворачивай в западном направлении на Отраду.
К обеду добрались до хутора Отрада. На крыльце встретил Пархоменко секретарь штаба Конармии.
— Никто в штабе не знает, где ваша дивизия.
— Дивизия придет, — хмуро и уверенно сказал Пархоменко, берясь за ручку двери.
Он стоял у порога хаты, весь обледенелый. С плеч его, с шинели и сапог на пол стекала вода, образуя лужу. По ту сторону комнаты, у окна, стоял Ворошилов и сердито глядел на Пархоменко.
— Смотрите на него! У него дивизии нет, а он пришел докладывать. Зачем ты приехал? Молчи уж…
Пархоменко молчал.
— Почему же ты молчишь? Где ты потерял свою дивизию?
— Приказ выполнен, дивизия задержала врага, сколько могла…
— Молчи уж, не разговаривай…
Ворошилов повернулся к окну и стал смотреть на улицу. Пархоменко стоял у порога. Буденный подошел к нему и стал расспрашивать, сколько шло на него врангелевцев и с каким вооружением. Пархоменко объяснял подробно. В середине его объяснений Ворошилов вдруг повернулся и, улыбаясь, сказал:
— Он сделал что мог. Он стоял один против всей врангелевской армии.
Ворошилов подошел к Пархоменко, обнял его и поцеловал. Пархоменко смотрел на него удивленно, но, расслышав шум на улице, вдруг понял все.
Бригады пришли целиком в Отраду, с обозами и батареями. 14-я дивизия вышла из окружения. 14-я готова к новым боям.
…После Перекопа к Симферополю шли по сто километров в сутки. На дороге валялись пушки, пулеметы, винтовки; шли пленные и беженцы. В Симферополе парад 14-й дивизии принимал командарм Фрунзе. После парада он спросил Пархоменко:
— Вы, кажется, занимались анархизмом?
Пархоменко понял, о чем он говорит, и, слегка улыбаясь, ответил:
— Составлял некоторые возражения, товарищ командарм.
— Мне довелось слышать, как товарищ Ленин сказал, что ликвидация украинского бандитизма — пожалуй, не менее важная задача, чем ликвидация врангелевщины. А вы как об этом думаете?
— Я с вами согласен, товарищ командующий.
— А именно?
— А именно, что товарищ Ленин прав.
Однажды, в ноябре, у Пархоменко пил чай секретарь штаба Первой Конной. Разговорились о прошлом, о знакомых, о Донбассе. Пархоменко стал рассказывать секретарю свою жизнь, и секретарь уговорил его написать автобиографию. Пархоменко написал двадцать пять страниц о том, как он рос, воспитывался, учился и боролся. Вечером 9 ноября 1920 года он закончил свою автобиографию следующими словами:
