Страстная неделя - Арагон Луи (читать лучшие читаемые книги txt) 📗
Два раза он был узнан. В Испании-младшим братом при случайной встрече (Филипп был тогда уже полковником). В Вильне-Селестом. И два раза ему удалось скрыться, снова сгинуть. В последний раз это было нетрудно: взяли в плен. Под конвоем угнали на край света, в Азию. Мостил там дороги. В дождь и вьюгу… Надзиратель с кнутом, еда такая, что в рот не возьмёшь, каторжная работа-за два года состаришься на двадцать. И там у него была женщина, несчастная крепостная, он просто сошёлся с ней. Ничего не поделаешь, мужчина всегда остаётся мужчиной. И вот постепенно, мало-помалу, по мере того как падала разделяющая их завеса языка, свершалось чудо-эта Дуняша стала для него человеческим существом, вошла в его жизнь. Он её не любил. И не притворялся, что любит. Разве он мог ещё любить? Но он уважал её. Да. Он уважал эту солдатскую девку с Ишимской каторги, которая привязалась к нему и, как это ни смешно, была ему верна. Верна! Есть слова издевательские, как удар хлыста. Как дождь и ветер, опять безумствующие вокруг. Это Дуняша дала ему тулуп, что на нем… когда он собрался в путь, — чтобы не замёрз зимой. Сейчас в нем жарко: он тяжёлый не по погоде, но раз нечего больше надеть…
Около десяти утра Симон Ришар добрался до Лилля. Ветер все ещё дул так, что быка с ног валило.
Путник смотрел на необыкновенную панораму первого французского города, куда он добрался после долгих лет изгнания.
Если бы не краски, то отсюда, то есть с дороги, ведущей к воротам св. Магдалины, этот город мог бы сойти за тосканскийплоский, ощетинившийся церквами и памятниками, опоясанный затейливой цепью редутов и бастионов, он растянулся вдоль всего крепостного вала и рва, где поблёскивала вода. Справа от Симона был приход св. Магдалины с собором и зданиями в итальянском вкусе, с высоким амбаром для зёрна под двухцветной крышей, выложенной черепицей в шахматном порядке; дальше-квартал св. Андрея с церковью его имени: а налево в громаде св. Петра и высокой квадратной башне св. Екатерины чувствовалась фламандская суровость. Еород простирался далеко на восток, он был виден до самых Фивских ворот. Своеобразие пейзажу придавали воздвигнутые Вобаном перед городскими стенами гласисы крепостного вала-каменные сооружения, своей структурой повторявшие греческий орнамент. Город со всех сторон обступила скучная плоская равнина, прорезанная дорогами, ведущими к городским воротам: казалось, что вокруг раскинулись не вспаханные поля с бороздами, проложенными во всевозможных направлениях, а огромное бархатное покрывало, сшитое из лоскутов с ворсом, горчащим в разные стороны. На стене стоял часовой, ворота св. Магдалины были заперты. Симон попробовал окликнуть часового. объяснить ему. Тот махнул ружьём: иди, мол. своей дорогой. Что делать? Почему нельзя в Лилль? К счастью.
крестьянин, шагавший по дороге за тележкой, запряжённой осликом, объяснил, что ворота бывают открыты по очереди и что часовой махнул в сторону тех, что открыты сейчас. — восточных.
Симон отправился за крестьянином, тот был не из разговорчивых и ограничился сообщением, что в городе король, потому и приняты такие полицейские меры. Король? Чего ради он здесь?
Не пропустили их и через Гентские ворота, и пришлось продолжать свой путь, сокращая дорогу, срезая, чтобы не давать крюку, полями: так они наконец добрались до ворот св. Маврикия.
которые оказались открытыми. Крестьянина пропустили сразу: его, верно, знали. А вот Симон показался часовому подозрительным: странная одежда, нелепая шапка. Пока проверяли его документы, он слез с лошади. Ветер, крутя, гнал мимо развёрнутую газету. Это была не конфискованная газета, не «Монитор».
Неважно-Симон подобрал её и прочитал сообщения без особого интереса. За исключением одного: граф Лазар Карно назначен министром внутренних дел. «Вот как, оказывается, он уже граф…» — подумал Симон. Ему возвратили документы.
Ураган все ещё бушует среди охваченных пожаром деревень, проносится над опустевшими полями, над дорогами, где вязнут в грязи люди, лошади, экипажи. Над Дулланом, Бетюном, СенПолем и Эденом. Все, что может быть сорвано, — сорвано, все летит-юбки, черепицы, дым. Ветер рыщет, отыскивая все плохо законопаченные отверстия в домах, все щёлочки в человеческой жизни, проникает во все тайны сердца, выведывает все сокровенные мысли. Кажется, что пришёл конец света, с такой силой обрушивается на землю вечер. Солдаты, направляющиеся на север, не могут думать ни о чем другом-только о резком холодном ветре, который пронизывает до костей, подхватывает. оглушает, валит с HOI. Все мысли, все мучительные вопросы выдул закрутивший их ураган. Разметал все слова-Император, Король, Родина. Им кажется, будто ветер несёт их по стране, которую они совсем не знают, мимо чужого, таинственного. непонятного народа, который глядит на них из окон, мимо наглухо запертых домов, запертых неизвестно от чего-то ли от непогоды, то ли от них. Армия… да разве они все ещё армия?
Армия должна быть чьей-то. Они уже не армия того народа, который покидают. Они ничего больше не защищают, они защищают себя от ветра, ветер забирается под одежду, продувает насквозь, гуляет, как сквозняк в лестничной клетке… уже с рассвета. Ещё до рассвета.
Ещё до рассвета начал терзаться сомнениями, упрекать себя в легкомыслии Тони де Рейзе, написавший из Бовэ своей супруге. чтобы она прислала ему все золото, которое сможет достать.
Куда попадёт это золото? Как он получит его? А ведь Амели лишит последнего себя… детей… Покинув Абвиль, они долго месили грязь на дороге, пропускали переформированные части.
Роте герцога Граммона было поручено прикрывать арьергард.
Надо было видеть эту толкотню в чуть брезжущем свете: доверху нагруженные кареты, штатские и военные вперемешку, слуги, ведущие лошадей, экипажи принцев, а ветер рвёт одежду, дождь сечёт лицо… Непонятные остановки, вопросы, люди в смятении, с безумным страхом оглядываются назад, им уже мерещится, что проскакавшие мимо, обдав их грязью, кавалеристы-солдаты Эксельманса. Три утомительных дня и четыре бессонных ночи, а тут ещё страх, который все возрастает, сводит с ума, не даёт закрыть глаза, расстраивает нервы. Когда продвигались вдоль леса и кто-то сказал, что это лес Кресси, это название вдруг облетело гвардейцев, призрак Столетней войны придавил их своей мрачной тенью. Они проходят по местам прежних боев, исторических поражений, им чудится, что они ступают по костям, по разбитым панцирям, по славным трупам прошлого-праху королевской Франции, — по трупам предков этих, теперешних, гренадеров и мушкетёров, наёмников и принцев, по всему, что огромной тенью окружило короля-подагрика, удирающего неведомо куда.
Тони де Рейзе не запомнит такой непогоды со времени… со времени… с того времени, когда Клебер был влюблён в его сестру, а у него самого трепетало сердце при мысли о славе. А такой усталости, такого упадка сил он не помнит с того августа 1804 года, когда за полтора суток отмахал восемьдесят пять лье из Суассона в Пломбьер, чтобы предупредить Бланш о свалившейся на них беде-об анонимном письме, о том, что её муж, узнав про их любовь, покинул Париж, что он хочет её убить…
Они своротили с дороги на чёрные вспаханные поля и дожидаются, пока будет восстановлен порядок, нарушенный из-за перевернувшихся экипажей. Бледные, продрогшие от гнилой весенней погоды люди спешились, поставили лошадей вдоль откоса дороги и вязнут в грязи, чёрной, мягкой, липкой. Одни ругаются, другие топочут ногами, тщетно пытаясь согреться.
А человек, в несчастье которого повинен Тони, — граф Оливье, теперь попросту Симон Ришар, проезжает по Лиллю, где улицывечные рассадники слухов и фантастических рассказовзапружены народом, офицерами, солдатами, женщинами и детьми, где люди собираются кучками, что-то кричат. Ветер, и не думавший утихать, разогнал тучи, по крайней мере на время.
Симон вмещался в толпу, что-то с жаром обсуждавшую. Он никак не возьмёт в толк, что происходит. Спрашивает соседей. Говорят, в Лилль идёт королевская гвардия под началом графа Артуа, по одним слухам-три, по другим-пять тысяч человек, король призывает сюда свою гвардию для соединения с иностранными армиями, стоящими на границе. Герцог Орлеанский обманул нас, всего два дня назад он клятвенно заверил войска, что король никогда не обратится за помощью к иностранцам… Слухи подтвердились: вчера у ворот города видели офицера из армии принца Оранского… И крестьяне, вот сейчас, у Бетюнских ворот, говорили, будто подходи! герцог Беррийский с двумя тысячами швейцарцев, что он уже в двух-трех лье от Лилля, не дальше…
