Обрученные - Мандзони Алессандро (книги онлайн txt) 📗
В одном углу этой самой чердачной комнаты отдельно стояло или лежало на полу оружие, которое носил только он сам. Здесь был его знаменитый карабин, мушкеты, шпаги, мечи, пистолеты, кривые ножи, кинжалы. Никто из слуг не притронулся к ним; и они решили спросить хозяина, какое оружие он прикажет принести себе. «Никакое», — отвечал он им и, не то в силу обета, не то намеренно, так и оставался безоружным во главе этого своего рода гарнизона.
В то же время он поручил мужчинам и женщинам, бывшим у него в услужении или подвластным ему, устроить во дворце жильё для возможно большего числа людей, расставить кровати, разложить соломенные тюфяки и матрацы по комнатам и покоям, превращённым в общие спальни. Он также распорядился подвозить в изобилии съестные припасы, чтобы прокормить гостей, которых бог пошлёт ему и которых с каждым днём действительно становилось всё больше и больше. Сам он никогда не оставался без дела. В замке или вне его, поднимаясь вверх и спускаясь вниз, он обходил всю долину, повсюду отдавал распоряжения, подбадривал людей, сменял караулы, словом и делом и даже просто своим присутствием наводил и поддерживал порядок. В доме и на дороге он встречал прибывающих. И все, видели ли они его впервые, или нет, глядели на него с восхищением, на мгновение забывая те горести и страхи, которые загнали их на этакую высоту, и оборачивались ещё раз посмотреть ему вслед, когда, расставшись с ними, он продолжал свой путь.
Глава 30
Хотя наибольшее скопление народа было не с той стороны, откуда трое наших беглецов приближались к долине, а с противоположного входа в неё, тем не менее теперь навстречу им попадались попутчики и товарищи по несчастью, которые уже выбрались или начали выбираться с поперечных дорожек и узких просёлочных троп на большую дорогу. При подобных обстоятельствах все встречающиеся чувствуют себя как бы давнишними знакомыми. Всякий раз, когда повозка нагоняла какого-нибудь пешехода, путешественники забрасывали друг друга вопросами и ответами. Кто убежал заранее, как и наши путники, не дожидаясь прихода солдат; кто уже слышал звук барабанов и труб; кто даже успел увидеть самих солдат и описывал их так, как обычно описывают что-либо перепуганные люди.
— Мы ещё счастливо отделались, — говорили обе женщины, — возблагодарим небо. Пропади пропадом всё имущество, хоть сами-то остались целы.
Но дон Абондио вовсе не находил причины радоваться вместе с ними. Наоборот, это скопление народа, и ещё большее с другой стороны долины, о котором он догадывался, начинало внушать ему тревогу.
— Вот так история! — ворчливо говорил он обеим женщинам, когда никого не было поблизости. — Вот так история! Разве вы не понимаете, что собираться такому множеству народа в одном месте — всё равно, что нарочно заманивать сюда солдат? Все прячут, все уносят своё добро, в домах ничего не остаётся; солдаты подумают, что там наверху скопились всевозможные сокровища! И непременно заявятся. Несчастный я человек, надо ж было мне впутаться в это дело!
— Что вы! Зачем же им забираться наверх? — возражала Перпетуя. — У них своя дорога. Опять же я всегда слышала, что в опасности лучше, когда соберётся много народу.
— Много! Много! — передразнивал её дон Абондио. — Несчастная женщина! Разве вы не знаете, что один ландскнехт съест живьём целую сотню? И потом, если они начнут свои глупые штучки, хорошенькое будет удовольствие. Затеять с ними баталию, а? О я несчастный! Уж лучше бы идти прямо в горы. И приспичило же всем собраться в одном месте!.. Этакие глупцы! — ворчал он несколько потише. — Все так и лезут, так и лезут друг за дружкой, словно овцы, без всякого толку.
— Этак ведь, — заметила Аньезе, — и они могут сказать то же самое про нас.
— Помолчите немножко, — сказал дон Абондио, — болтовнёй тут не поможешь. Что сделано, то сделано. Раз мы уже здесь, то приходится тут и оставаться. Всё будет по воле провидения. Да поможет нам небо.
Но настроение его явно упало, когда при входе в долину он увидел внушительный караул из вооружённых людей, стоявших у дверей какого-то дома и расположившихся в нижнем этаже. Всё это походило на казарму. Он уголком глаза взглянул на них. Это были уже не те лица, которые ему довелось увидеть в свою предыдущую горестную поездку, либо, если среди них и попадались кое-кто из бывших брави, то, во всяком случае, они заметно изменились. И всё же нельзя сказать, чтобы это зрелище было ему особенно приятно. «О я несчастный! — подумал он. — Вот они и начинаются, эти глупые штучки. Да иначе и быть не могло, — от такого человека этого и надо было ожидать. Однако, что же он собирается сделать? Воевать, что ли? Изображать из себя короля? О я несчастный! При таком положении дел впору спрятаться хоть под землю, а он всячески старается обратить на себя внимание, сам так и лезет на глаза, — пожалуйста, милости просим!»
— Вот видите, хозяин, — сказала ему Перпетуя, — есть же и тут храбрые люди, которые сумеют защитить нас. Пускай-ка придут теперь солдаты, — тут народ не тот, что наши трусишки, которые только и умеют, что улепётывать.
— Да тише вы! — вполголоса, но сердито ответил дон Абондио. — Потише! Вы сами не знаете, что говорите. Молите бога, чтобы солдаты спешили и не заглянули сюда узнать, что здесь делается и как из этого места хотят сделать настоящую крепость. Разве вы не знаете, что настоящее занятие солдат именно в том и состоит, чтобы брать крепости? Другого им не надо. Для них пойти на приступ — всё равно, что отправиться на свадьбу, — ведь всё, что они найдут, — достаётся им, а людей они просто прикалывают. Бедный я! Ну, всё равно, погляжу, нельзя ли спрятаться где-нибудь в этих скалах. Но в сражение они меня не заманят, нет, уж это дудки!
— Ну уж, коли вы боитесь даже, чтобы вас защищали и помогали… — начала было Перпетуя.
Но дон Абондио резко оборвал её, хотя и вполголоса:
— Молчите вы, да смотрите, не вздумайте передавать эти разговоры. Запомните, что тут всегда надо делать весёлое лицо и соглашаться со всем, что ни увидишь.
В «Страшной ночи» они застали другой отряд вооружённых людей, с которыми дон Абондио, однако, любезно раскланялся, мысленно повторяя: «Горе мне, горе, я попал в самый настоящий лагерь!»
Тут повозка остановилась. Все вылезли. Дон Абондио поспешно расплатился и отпустил возницу, а затем стал молча подниматься наверх с двумя своими спутницами. Вид этих мест воскрешал в его памяти воспоминание о тех тревогах, которые он пережил здесь, но теперь к ним присоединялись ещё и новые. Аньезе никогда не видела этих мест, но в воображении создала себе о них фантастическую картину, которая и всплывала всякий раз, когда она думала об ужасном путешествии Лючии. Теперь, увидев эти места в действительности, она заново и ещё более остро переживала жестокие воспоминания.
— Боже, синьор курато! — воскликнула она. — Подумать только, что моей бедной Лючии пришлось ехать по этой дороге!
— Да замолчите же, наконец, глупая вы женщина! — прокричал ей на ухо дон Абондио. — Разве можно вести здесь такие разговоры? Не знаете, что ли, ведь мы в его доме? Счастье ваше, что никто вас сейчас не слышит, но если вы будете продолжать в том же духе…
— Это теперь-то, когда он святой?.. — сказала Аньезе.
— Молчите, — возразил ей дон Абондио, — вы думаете, святым так-таки и можно без всякого разбору говорить всё, что взбредёт в голову? Вы лучше подумайте, как поблагодарить его за всё добро, что он вам сделал.
— Ну, об этом-то я уж подумала, — или вам кажется, я уж и приличного обращения не понимаю?
— Приличное обращение — это не говорить вещей, которые могут не понравиться, в особенности — тем, кто не привык их слушать. И зарубите себе обе хорошенько на носу, что здесь не место заниматься сплетнями и болтать обо всём, что ни придёт в голову. Это дом важного синьора, вам это уже известно. Видите, сколько народу здесь толпится. Сюда приходят всякие люди, а посему — нельзя ли побольше благоразумия: взвешивайте свои слова, и главное — говорите поменьше, только в случае крайней необходимости. Промолчишь — никогда не прогадаешь.
