Наследники - Федоров Евгений Александрович (книги серия книги читать бесплатно полностью TXT) 📗
— Плохие, видно, братцы, наши дела! Отгуляли, удалые! Что теперь делать будем, куда подадимся?
Ответили товарищи:
— Тебе, атаман, виднее. Умирать нам не страшно. Погуляли!
— Не смерть страшна! — согласился атаман. — В бою и смерть красна. Жаль казны, братцы! Кому она достанется? В землю зарывать часу-времени не хватит. А зароешь, царские шпыни, как псы, вынюхают, добудут. Вот и гадайте, ребятушки, да живее, как быть?
Кругом простирались леса, синели горы, а рядом лежало привольное светлое озеро.
И сказал тут один из молодцов своему атаману:
— Через золото опять много слез будет. А чтобы не досталось оно никому, схороним его глубоко, на дно озерное…
Так и сделали.
Втянули бочки на Лысую гору, а оттуда стали катать их. Тяжелые бочки с золотом в разгон пустили под угорье да в озеро. Вспенилось, взбушевалось оно. Захлестнулось от ярости, словно золоту недовольно. Тогда пустили бочки с серебром; укатились они и нырнули вглубь. Вода понемногу улеглась и засеребрилась. Успокоилось озеро…
С тех пор стали называть его Серебряным.
Сказывали старые люди, что после увоза Перстня на каторгу по наказу Демидова в Серебряное озеро крепкий невод закидывали. Пытался хозяин добыть пугачевский клад, бочки с золотом, да разве добудешь его. Светлое озеро крепко хранит золотой клад от нечистых рук…
8
Прокофий Демидов возвращался с медвежьей охоты из-под Мурома. В ожидании смены лошадей обогревался на почтовой станции. В надымленной горенке станционного смотрителя волнами колебался сизый дым; под низким окошечком сидел неведомый мелкопоместный дворянчик и, брезгливо поджимая губы, курил из длинного черешневого чубука. На скамье валялась скинутая с плеч дорожная шуба, порядком облезлая и потертая. Да и кафтанишко на дворянчике был изрядно засален. Хоть на безымянном пальце проезжего и сверкал бирюзовый перстень, но руки не отличались чистотой.
При входе Демидова дворянчик поднял голову и, увидев на нем дорожную волчью шубу, спросил:
— Купец пожаловал?
Прокофию стало не по себе, но он сдержался и, поклонясь, отозвался:
— Нет, не купец, а заводчик я…
Дворянчик нахмурился, пустил клуб табачного дыма и больше не обмолвился с Демидовым ни единым словом. Так просидели они молча довольно долго. Тишина наполняла горенку, только за печкой шуршали пригретые тараканы да у темного от копоти чела неслышно возилась опрятная старушонка.
Издалека возникли, стали расти и, наконец, на дороге за окном зазвенели громкие колокольцы. Все насторожились; по всему слышно было — из Москвы скакал важный курьер. Еще в сенях раздался его простуженный бас:
— Немедля коней!
Распахнув дверь, вместе с клубами морозного воздуха в горницу вошел рослый, осыпанный снегом фельдъегерь. Не глядя на проезжих, он закричал на всю избу:
— Водки мне!
Молчаливый дворянчик мгновенно ожил и, льстиво заглядывая в глаза курьера, спросил:
— Что за вести из Белокаменной?
— Добры вести, сударь! — загрохотал басом курьер. — Башку злодею оттяпали!
— Милый ты мой! — ахнул дворянчик и бросился обнимать курьера. — Ты что ж, старая? — накинулся он на бабку. — Что не кланяешься господину за добрую весть?
Старушонка обернулась, на глазах ее блестели слезы.
— Грех сказать, на него не жалуемся! Проходил он тут с войсками, а нам зла не сделал. Помяни, господи, его душу!..
Она набожно перекрестилась.
Дворянчик, замахнувшись чубуком, прикрикнул:
— За кого молитву творишь? За разбойника!
— И, батюшка, господь сам за разбойника отцу своему всевышнему молился! — невозмутимо сказала старушка.
— Ты кто? — заорал дворянчик. — Холопка?.. Крепостная?..
— Крепостная, батюшка, — смиренно поклонилась бабка.
— На конюшню! Кнутом за такие слова! — вышел из себя дворянчик, брызгая слюной.
Курьер подсел к столу. Он потешался зрелищем. Но тут Демидов вскочил и заслонил собою бабу:
— Не трожь!
— Как ты смеешь? — истошно взвизгнул проезжий. — Да знаешь, кто я? Столбовой дворянин!
— Эка, удивил! — улыбнулся Демидов. — Я сам столбовой дворянин.
— Позвольте!.. — не унимался проезжий… — Я весь гербовник знаю. Кто вы, сударь?
Прокофий налился румянцем, его задело за живое. Не сдерживаясь больше, он крикнул:
— Я — Демидов! Может, слышали обо мне?
Захудалый дворянишка вдруг разразился желчным смехом.
— Ха-ха!.. Тож дворянин выискался! С кувшинным рылом да в дворянский ряд лезет. Поравнялся! Дворянство-то твое жалованное, а мы потомственные. Мы…
Дворянчик не окончил. Демидов схватил большую кожаную рукавицу и стал бить его по лицу, приговаривая:
— Так!.. Этак!..
Отколотив дворянчика, он отбросил рукавицу и удовлетворенно сказал:
— Рук не хочу марать об это убожество!
Разгоряченный злобой, он вышел из горницы, сердито хлопнув дверью.
Вскоре перепрягли коней, и проезжие отбыли по своим путям-дорогам. В муромских лесах лежал глубокий снег, Заснеженные сосны гнулись под его тяжестью. В тишине время от времени раздавался треск: взметнув серебристую пыль, ломались и падали сухие ветки…
Белизна снега, затаенное молчание векового бора, поскрипывание санных полозьев убаюкивали, навевали покой. Но Демидов не мог целиком отдаться покою. Злые думы одолевали его. «Кто же мы такие, Демидовы? Сермяжники или дворяне? — думал он о себе. — Кажись, богаты, знатны, а все чтут нас за черную кость! Каждый борзятник себя выше мнит… Погоди, я еще вам покажу, не раз взмолитесь перед мужицкой костью!» — пригрозил он невидимому врагу, покрепче запахнулся в волчью шубу и поглубже уселся в теплый уголок кибитки.
Скрипели полозья, ранний вечер синим пологом укутал уснувший лес. На елани из-под копыт резвой тройки выскочил вспугнутый зайчишка и, ковыляя в рыхлом снегу, заторопился под елочку.
Меж величавых сосен в темных прозорах зажглись первые звезды.
А дорожная дрема все не приходила к Демидову, встревоженная неприязнь к борзятникам горячила мысли…
Дворянство повсеместно радовалось поимке и казни Пугачева. Государыня Екатерина Алексеевна решила посетить первопрестольную. Прослышав об этом, со всех российских губерний съезжались в Москву дворяне, чтобы представиться царице.
Вся Москва убралась, приукрасилась к приему высокой гостьи. Правда, Кремль к этому времени сильно обветшал, пришлось выбрать три больших дома, принадлежавших Голицыным и Долгоруким, и, соединив их деревянными галереями, устроить подобие дворца, в котором и разместилась государыня с придворными.
Каждый день давались балы, концерты, маскарады. Придворные умели повеселиться, а в эти дни, пережив страшную пугачевщину, особенно хотелось забыться в бездумном веселье. Прокофий Акинфиевич не отставал от знати. Среди придворного блеска и шума Демидов нисколько не терялся, держа себя с достоинством, не допускал в присутствии императрицы никаких чудачеств. Придворных льстецов и петербургскую знать поражали роскошь и богатство Демидовых. Многие заискивали перед Прокофием Акинфиевичем, но сквозь льстивые улыбки и раболепство улавливал он неприязнь и отчужденность. Неуловимое презрение чувствовалось в речи и в жестах обращавшихся к нему екатерининских вельмож из старинных княжеских родов.
Он все дни думал об одном: как бы досадить титулованному дворянству. Эта злая мысль не оставляла его ни на минуту. Как маньяк, он много часов не сводил глаз с той или иной персоны, поджидая случая, чтобы сделать каверзу. Между тем случай сам подвернулся.
При государыне Екатерине Алексеевне кавалерственно держалась пожилая, но весьма жеманная графиня Румянцева. В свое время она состояла первой статс-дамой при императрице Елизавете Петровне. Сейчас, пребывая на торжествах в Москве, графиня изрядно поистратилась. Чтобы выйти из затруднительного положения, ей нужны были пять тысяч рублей. Несколько дней подряд она объезжала родных и знакомых, пытаясь занять деньги. Увы! Помещики, приехавшие из поволжских губерний, были разорены крестьянским восстанием. Оставалось одно: обратиться с просьбой к Демидовым. «Но к которому из них?» — раздумывала графиня. Приехавший с Урала Никита Акинфиевич был щедр на посулы, но скуп на деле. Волей-неволей оставалось просить Прокофия Акинфиевича.
