Император - Эберс Георг Мориц (читаем книги онлайн бесплатно txt) 📗

Каждый раз, когда она встречала в своей книге какую-нибудь новую, неизвестную ей прежде форму выражения, она чувствовала такое удовольствие, что хлопала в ладоши и тихо смеялась.

Ее глубокомысленный учитель еще никогда не встречал такого веселого способа учения, и это огорчало его, так как наука была для него делом серьезным, а Бальбилла, казалось, играла ею, как и всеми прочими вещами, и, следовательно, профанировала в его глазах.

Целый час она сидела на скамье, занимаясь таким образом; затем свернула свиток и встала, чтобы немножко отдохнуть.

Уверенная, что никто не видит ее, она потянулась с приятным чувством выполненной работы и подошла затем к просвету в кустарнике, чтобы посмотреть, что за человек ходит там по широкой, находившейся перед нею аллее.

Это был претор, и все же не он.

Этого Вера она, во всяком случае, видела впервые. Куда девалась улыбка, обычно сверкавшая в его глазах бриллиантовыми искрами и шаловливо игравшая на губах? Где неомраченная ясность гладкого лба и вызывающе задорная осанка его статной фигуры?

С мрачно сверкающим взглядом, нахмуренным лбом и поникшей головой он медленно ходил взад и вперед, однако же не печаль удручала его.

Если бы это была печаль, то разве он мог бы как раз в ту минуту, когда проходил возле Бальбиллы, щелкнуть пальцами с таким выражением, как будто хотел сказать: «Пусть будет что будет! Я сегодня жив и смеюсь в лицо будущему!»

Но эта вспышка прежнего необузданного легкомыслия кончилась в то же мгновение, когда разомкнулись щелкнувшие пальцы.

Когда Вер проходил мимо Бальбиллы во второй раз, он был еще мрачнее, чем прежде. Должно быть, что-нибудь очень неприятное испортило веселое настроение ветреного мужа ее приятельницы Луциллы.

Это огорчило поэтессу; ей часто приходилось выслушивать дерзкие замечания претора, но она всегда прощала ему их ради любезной формы, в какую он умел облекать каждую свою дерзость.

Бальбилла снова желала увидеть претора веселым и потому вышла из своего скрытого убежища.

Как только он увидел ее, выражение его лица изменилось и он крикнул ей весело, как всегда:

– Здравствуй, прекраснейшая из прекрасных!

Она сделала вид, будто не узнала его, и, проходя мимо с опущенной головой, отвечала торжественно, низким голосом:

– Приветствую тебя, Тимон.

– Тимон? – спросил он и схватил ее за руку.

– А, это ты, Вер! – воскликнула она как бы с удивлением. – Я думала, что это африканский мизантроп оставил мрачный Аид и пришел погулять здесь в саду.

– Ты не ошиблась, – отвечал претор, – но когда Орфей поет, то деревья пляшут, муза создает из тяжелого, неподвижного камня вакханку; а когда появляется Бальбилла, то Тимон в одно мгновение превращается в счастливого Вера.

– Это чудо не может меня изумить, – засмеялась девушка. – Но нельзя ли узнать, какой мрачный дух так успешно произвел обратное действие и из счастливого супруга прекрасной Луциллы создал Тимона?

– Я остерегусь показывать это чудовище, иначе веселая муза Бальбилла преобразится в мрачную Гекату 138 . Впрочем, этот злокозненный демон находится совсем близко от нас: он гнездится вот в этом маленьком свитке.

– Это письмо императора?

– Нет, не более чем письмо одного еврея.

– Вероятно, отца прекрасной дочери?

– Не угадала, совсем не угадала!

– Ты подстрекаешь мое любопытство.

– А мое уже удовлетворено этим свитком. Гораций – мудрец, когда он говорит, что не следует помышлять о грядущем.

– Это оракул?

– По крайней мере, нечто в этом роде.

– И это портит тебе такое прекрасное утро? Видал ли ты меня когда-нибудь грустной? Однако же моим будущим дням угрожает одно предсказание, такое ужасное предсказание!

– Судьба мужчин – нечто иное, чем женская доля.

– Желаешь выслушать, что было предсказано мне?

– Какой вопрос!

– Так слушай внимательно. Изречение, которое ты услышишь сейчас, я получила ни более ни менее как от дельфийской пифии:

То, что выше всего и дороже тебе, ты утратишь,

И с олимпийских высот ты ниспровергнешься в прах.

– Это все?

– Нет, за этим следуют еще два утешительных стиха.

– Именно?

Но испытующий взор открывает под прахом летучим

Прочный фундамент из плит, мрамор и каменный грунт.

– И у тебя хватает духу жаловаться на это предсказание?

– Да разве это прекрасно – барахтаться в пыли? Здесь, в Египте, мы в достаточной степени знакомимся с этим бедствием! Уж не должна ли я радоваться перспективе натыкаться ногами на твердые камни?

– Что говорят истолкователи оракулов?

– Сущие глупости.

– Ты не нашла еще настоящего истолкователя; но я, я прозреваю смысл предсказания оракула.

– Ты?

– Да, я! Суровая Бальбилла сойдет наконец с высокого Олимпа недоступности и перестанет презирать непоколебимый грунт поклонения своего верного Вера.

– О, этот грунт, этот каменный грунт! – засмеялась девушка. – Ходить по поверхности вон того моря мне кажется более благоразумным, чем гулять по такому грунту.

– Попробуй только!

– Нет надобности. Луцилла за меня сделала уже эту пробу. Твое толкование никуда не годится. Толкование императора мне кажется гораздо лучшим.

– В чем оно состоит?

– В том, что я оставлю поэзию и предамся серьезным научным занятиям. Он советует мне заняться астрологией.

– Астрологией, – сказал Вер и сделался серьезнее. – Прощай, прекраснейшая, я должен идти к императору.

– Мы вчера были у него на Лохиаде. Как все изменилось там! Хорошенький домик привратника исчез, веселого движения строителей и художников уже не видно, пестрые мастерские преобразились в скучные обыкновенные залы. Перегородки в зале муз снесены, мой начатый бюст пропал восемь дней тому назад вместе с молодым ветреником, который вел против моих кудрей такую ожесточенную войну, что я уже была готова пожертвовать ими…

– Без них ты уже не была бы больше Бальбиллой! – с жаром вскричал Вер. – Художник отвергает то, что не остается вечно прекрасным, но мы охотно любуемся и теми изящными вещами, которые нравятся нам. Пусть ваятели одевают богинь согласно обычаям более строгих времен и законам своего искусства, но смертные женщины, если они умны, следуют предписаниям моды. Впрочем, мне сердечно жаль этого живого и искусного юношу. Он оскорбил императора, изгнан из дворца и пропал без вести.