Не бойся, мама! - Думбадзе Нодар Владимирович (книги бесплатно без txt) 📗
– Что с тобой? Ты пьян? – подошла ко мне Дадуна.
– Нет, я… не пьянею… от коньяка! – с трудом произнес я.
– Чему же ты смеешься!
– Посмотри, какой он… маленький… и смешной! – я показал на верзилу. Тот, словно почувствовав что-то, беспокойно заерзал в кресле. А Дадуна, быстро зажав мне рот рукой, крикнула:
– Девочки, попросим Гелу прочесть новые стихи.
– Давай, Гела!
– Не могу, они еще не доработаны! – сказал Гела, красивый, коротко подстриженный юноша.
– Вы знаете, кто это? – шепнула мне соседка.
– Как вас зовут? – спросил я.
– Меня? Изида, – ответила она удивленно.
– Так вот, дорогая Из…зида, я не знаю его!
– Как, вы не слышали про Гелу Вешапидзе?
– Впервые слышу от вас!
– Господи, как вам не стыдно! Это же наша надежда!
– Чья это… ваша?
– Грузии… Народа… Гела уже читал:
А коньяк совсем взбесился. Комната запрыгала в каком-то диком танце. Завертелась люстра. Потом лучи лампочек золотыми ремнями опустились вниз, опоясали выстроившихся на красном рояле слонов, подхватили их, и закружились слоны, как лошади на карусели. Потом каждый из нас очутился верхом на слоне, а карусель все ускоряла свой бег. На первом слоне сидела Дадуна, за ней – я, потом Изида, Мзия, Гела. Один из слонов был без седока – это был, наверное, место Арчила. На последнем, самом маленьком, восседал, смешно вытянув ноги, наш верзила.
Гела читал:
А карусель вертится, вертится, вертится…
«Что за бред? – думаю я. – Или я окончательно сошел с ума?» Вдруг наступило молчание. Все стало на свои обычные места. Исчезла карусель, слоны по-прежнему выстроились на крышке рояля.
Молчание длилось долго. Наконец заговорил кто-то один, за ним другой, потом остальные.
– Боже, какая сила! – простонала Изида.
– Ах, какая прелесть! – подхватила девушка с родинкой.
– Кто это? – спросил я у Дадуны, показав на нее.
– Это Вита. Хорошая девочка и прекрасно понимает искусство. Как тебе понравился Гела?
– Надежда Грузии?
– Не смейся, пожалуйста! Отвечай, он тебе понравился?
– Гела – болван и аферист! – ответил я и понял, что голос мой прозвучал громче обычного.
– Что вы сказали? – обернулся ко мне верзила.
– Как его звать? – наклонился я к Дадуне.
– Анзор, – ответила Дадуна. – Джако, – продолжала она с мольбой в голосе, – прошу тебя…
– Я вас спрашиваю! – повторил Анзор.
– Что вам угодно? – вежливо осведомился я.
Увы, мне он больше не казался маленьким! Ну и вымахал, подлец! Шея какая, ручищи! Как только его кресло держит?
– Я спрашиваю, что вы сказали? Анзор встал.
– Ничего. Ничего я не говорил. Анзор самодовольно улыбнулся и сел.
– Вы занимаетесь спортом? – спросил я.
– А что? – растерялся он.
– Этот вот, ваш товарищ, который сейчас читал стихи, он всегда водит вас с собой?
Дадуна улыбнулась.
– А в чем, собственно, дело? – спросил Анзор. Он ничего не понял, тупица.
– Вам понравились стихи? – обратилась ко мне Изида. Я не ответил ей. Я наблюдал за Гелой. Лицо и поза его выражали крайнее напряжение.
– Видно, вы не знакомы с современной литературой. Сейчас принято писать белыми стихами, то есть без рифмы, – сказала вызывающе девушка с родинкой.
– Это вы мне? – спросил я.
– Да, вам. Вы читали Фолкнера?
– Читал. Читал Фолкнера, Хемингуэя, Кафку, Стейнбека. Сейчас читаю Сартра.
– Сартра еще не переводили.
– А я в оригинале читаю.
– Кто же из них вам нравится?
– Все.
– Кого все же предпочитаете?
– Галактиона.
– Ну, у Галактиона, положим, тоже есть довольно бессмысленные строки.
– Например?
– Я сейчас не помню точно, но есть что-то про свеклу, которая хохочет. Как это понять?
– О, что вы! Это же замечательно! Во-первых, там прекрасная аллитерация «Чархали-хархарс», во-вторых, образ какой! Представьте себе хохочущего, покрасневшего от хохота человека! Ведь говорят же про такого: покраснел, как свекла!
– Вы так полагаете?
– Не я полагаю, а так оно и есть.
– И все же стихи – это не колхозный устав!
– Тем более не цирковой аттракцион! Вы можете представить себе, как это аист несет в лапе земной шар?
Изида неловко улыбнулась. Потом спросила:
– А вы сочиняете стихи?
– Конечно!
– Так прочтите нам!
– С удовольствием!
Под изумленные взгляды присутствующих я подошел к столу, налил полный стакан коньяка и со стаканом в руке вернулся на место.
– Эти стихи я написал в детстве, в восьмилетнем возрасте. Помню, мы отдыхали в Кобулети. Было жарко, раскаленный пляж так и пылал. Я признался матери, что вчера написал стихи, и там же прочел их счастливым родителям:
Ребята орали, девушки визжали, смеялся и я. У Дадуны от смеха появились на глазах слезы.
– Ну и что сказали родители? – с трудом выговорила Изида.
– Мать ничего, а отец отвел меня в сторону, усадил под сосной и сказал матери: «Присмотри-ка за ним, оберегай от солнца, иначе мы погибли!»
Когда улегся новый взрыв хохота, ко мне обратился Анзор:
– И это называется стихотворением?
– Дорогой мой, чтобы понимать стихи, мало выжимать гантели, нужно еще читать книги. Понятно? – ответил я.
– Ты из какого района приехал? – спросил Анзор, подойдя ко мне вплотную.
– Из Чохатаурского.
– Так вот, самое время тебе отправляться обратно!
– Повремени до августа. В августе приемные экзамены. Срежусь – уеду в тот же час, а не срежусь – придется тебе терпеть меня еще шесть лет. – Анзор заметно побледнел. – А что касается стихов твоего дружка, то они весьма и весьма слабы, то есть не слабы, а просто галиматья.
– Просто что?
– Галиматья. Если слово тебе незнакомо, посмотри в словаре на букву «Г»: га-ли-матья.
Верзила стоял, хлопал глазами и тупо улыбался. Видно было, что ему мучительно хотелось ответить на мои слова какой-нибудь обидной остротой. Наконец он выпалил:
– А ты просто дурак!
Ничего лучшего от него я, конечно, не ждал. И все же я весь похолодел, рука, все еще державшая стакан с коньяком, задрожала.
– Как ты сказал? – переспросил я. Он смутился, но повторил:
– Ты просто дурак!
Тогда я решился. Я плюнул в стакан с коньяком и плеснул ему в лицо.
Потом случилось нечто необъяснимое. Комната вдруг озарилась яркой вспышкой, опять закружилась карусель, и опять все сидели верхом на слонах. Среди них не было только меня. Я лежал на полу и удивлялся, почему так быстро зажигается и гаснет люстра.
…Два дня, не переставая, меняла тетя Шура холодные примочки на моей изуродованной физиономии. А в перерывах между процедурами она спускалась вниз, и голос ее звучал на всю улицу:
