Перепутья - Венуолис Антанас (лучшие книги без регистрации .TXT) 📗

По узкой тропинке отряд всадников спустился к самой Дубисе. Вода была быстрая, мутная; посередине русла река несла вырванные с корнями вековые деревья, бурлили водовороты, стремительное течение разрушало берега. В этом буйстве весны были радость, счастье и свобода…

Не существовали уже для рыцаря Греже ни коварные жемайтийцы, с которыми надо было уметь обходиться, ни хитрый их квязь Витаутас, не казались ему фальшивыми и братья крестоносцы, — все добрые, приятные, исполненные радости, правды, любви к своему ближнему, — все братья. Если бы теперь выбежал из пущи тур, волк или косуля, или захлопал бы крыльями величественный глухарь, всех пожалел бы рыцарь Греже и никого не проводил бы стрелой. Милыми, голубыми, влюбленными глазами боярышни Книстаутайте смотрели на рыцаря из-под веток фиалки, улыбались ему невинные анютины глазки. Чижики, дрозды, девятиголосые славки — все пели ему о любви, о счастье и о том, что в высоком замке языческого боярина живет боярская дочь, красавица Лайма-Лаймуте, которая любит его, рыцаря Греже. Что она любит его, что скучает по нему и тоскует, об этом с каждой елки и сосенки говорила-чирикала черноголовая монашка-синичка, заливались возле дороги желтые овсянки и с радостным щебетом, предсказывая прекрасное будущее, провожали юношу длиннохвостые трясогузки. И так много было в сердце рыцаря Греже этой любви, этого счастья, что хотелось с кем-нибудь поделиться им, но делиться было не с кем. Ни непобедимые враги, ни невозможные подвиги, ни смерть, ни болезни не существовали для рыцаря Греже на этом свете, а были лишь любовь, счастье и красота…

казалось, принес ветерок из Ужубаляйского замка слова песни боярской дочери.

повторил рыцарь Греже и мысленно унесся в оставшийся далеко позади замок боярина Книстаутаса.

Ехал рыцарь Греже, думал-мечтал, а над его головой светило солнце, по голубому небу блуждали небольшие белые тучки. А здесь распрямляли свои переплетенные ветви вековые дубы, разлапистые ели, стройные сосны. Здесь до самого горизонта простирались голубые дали Дубисы, пущи… И повсюду рыцарь видел, чувствовал и слышал любовь, одну лишь любовь и красоту…

XII

Пока Витаутас навещал своих бояр, убеждался в их верности и собственным примером призывал хотя бы теперь не сопротивляться крестоносцам, которые пока что были такие же хозяева в Жемайтии, как и он, — в Мариенбурге орден затеял большие приготовления к новому военному походу на Литву. Из Мариенбурга во все христианские страны и государства Европы были отправлены гонцы и послы ордена, чтобы пригласить отважных государей, князей и рыцарей в Пруссию, в крестовый поход на языческую Литву.

В Пруссии не только в городах, но и в маленьких и больших замках и на пограничных кордонах все готовились к войне. Крестьяне торопились убрать с полей хлеба, братья и кнехты с утра до вечера практиковались, упражнялись в окрестностях замка; из дальних областей Литвы и Жемайтии торопились домой купцы, и повсюду витал жуткий призрак войны. Ежедневно в Мариенбургский замок приходили хорошие и плохие вести, и новые партии лазутчиков пробирались через границы во вражеские земли, чтобы проверить эти слухи. Хотя и говорилось, что поход намечается против языческой Литвы, но ведь Литва-то большая, и никто, кроме самого великого магистра, точно не знал, куда пойдет войско. Приглашая чужеземных государей и рыцарей, крестоносцы всегда звали их на войну с язычниками, хотя воевали они и с христианами поляками, мазурами или белорусами.

Уже который месяц тяжело болел великий магистр ордена Конрад Зольнер фон Раттенштейн, и во всех костелах Мариенбурга и Караляучюса  ²⁸ ежедневно служили за него молебен и умоляли деву Марию вернуть ему здоровье. Поэтому сами мариенбуржцы никак не верили, что теперь, когда болен великий магистр, войско ордена может на кого-то пойти войной — на язычников-литовцев, коварных поляков или Мазуров. Все ждали нападения со стороны литовцев.

Немало волновала всех и задержка князя Витаутаса в замках, расположенных вдоль Немана, где он собирал для себя войско. Тем более, что до Мариенбурга дошел слух, будто жемайтийцы провозгласили его своим королем. Но это подозрение быстро развеялось, как только в Пруссию стали приходить жемайтийские бояре со своими вооруженными отрядами и полки Витаутаса.

Еще не вернулись из-за границы посланные туда гонцы и послы, а из всех стран и государств Европы уже начали прибывать в Мариенбург отборные войска, ведомые своими князьями, рыцарями и опытными военачальниками, закаленными в битвах. С собой они везли новейшие пушки, бриколи, тараны для разрушения каменных стен и другие боевое орудия той поры. Каждый такой военный отряд торжественно встречали у ворот замка маршалки ордена, рыцари, воины-монахи и толпы любознательных мещан. Во всех костелах города трезвонили в колокола, а священники пели псалмы и выносили церковные знамена. Военные отряды тоже приходили с благочестивым пением, они хором читали литанию всех святых, молитвы. Запыленные, закованные в доспехи рыцари и воины вместо мечей держали в руках четки и плели из молитв венок деве Марии.

— Bei Gott! О heilige Maria! Смотри, брат, а что это там? — удивился в толпе молодой немчик, братик  ²⁹ Оскар Фукс, увидев грохочущий по большаку железный «домик» и показав на него своему другу Гансу Звибаку, недавно вернувшемуся из путешествия с князем Витаутасом в Жемайтию, спросил: — Неужели это жилой дом? Весь из железа! И на железных колесах! И крыша железная!

— Это башни английских рыцарей — schirmen. Такую крышу не пробьешь ни камнем, ни мечом, ни секирой, ни копьем. Она вся из чистой стали, — объяснил ему брат Ганс Звибак и в свою очередь спросил: — А знаешь ли ты, для чего она?

— Не знаю.

— Так вот: прикрываясь такими крышами, рыцари приближаются к стенам замка, а потом уж разрушают их.

— О heilige Maria! — удивлялся Оскар Фукс, со страхом разглядывая диковинную машину.

— А знаешь ли ты, для чего эти башни?

— Какие?

— А вон те, которые восьмерка лошадей везет. Вот, что рядом с этой виселицей. Знаешь?

— Нет.

— Из этих башен камни кидают: поднимают огромнейший валун, раскачивают, а потом выпускают в крепостную стену; от удара даже весь замок содрогается.

— А стену сразу пробивают?

— О нет, не сразу. Иногда целую сотню камней в одно и то же место выпускают, и все равно не пробивают.

— О heilige Maria!

— Если даже в одном месте и пробьют, не беда, литовцы сразу же затыкают его чем-нибудь или замуровывают. А вот когда начинают бить по замку хотя бы из сотни таких машин — это уже зрелище!

— Тогда уже пробивают?

— Смотря какие стены… Когда в том году мы с нашим великим магистром Велиуонский замок брали, то, я тебе скажу, больше сотни машин поставили, днем и ночью били, и все равно ничего не вышло.

— Неужели стены такие толстые?

— И стены толстые, и они, эти язычники, умеют очень уж быстро их заделывать. Только пробьешь дыру, глядь, а они уже и заткнули ее чем-нибудь — камнями, дубовыми бревнами или кирпичом заложили.

— А если бы сразу же через эту дыру в замок забраться?

— Жди, так тебе язычники и позволят забраться: или кипящей смолой обольют, или впустят нескольких и тут же прикончат; разве в одну дыру много пролезет!