Богдан Хмельницкий - Рогова Ольга Ильинична (книги без регистрации бесплатно полностью сокращений TXT) 📗
– Прошу прощения у пана старосты, – проговорил Чаплинский. – Не позволит ли мне пан староста взять одного из пленных татар?
– А-а! – протянул Конецпольский, – пожалуйста, хоть двух.
Чаплинский молча поклонился и поспешил к пленным. Их в это время сортировали. Предлагавших за себя выкуп было немного, остальных же распределяли в различные поместья пана, где им предстояло под надзором исполнять тяжелые домашние работы.
Пан Чаплинский подошел к управляющему и заявил, что ему дозволено выбрать себе пленного. Обойдя ряды связанных татар, он остановился на коренастом малом с диким зверским выражением лица и плутоватыми глазами. Пан подстароста знал немного по-татарски, и ему не требовался переводчик. – Есть у тебя аул? – спросил он.
– Нет, господин, – отвечал татарин, – я кочевник.
– А на волю хочешь?
Татарин ничего не ответил, весело осклабился и приложил руку к груди. Чаплинский остался доволен этим коротким разговором и велел прислать ему выбранного пленника.
По приезде домой первым делом пан подстароста послал за своим зятем Комаровским. Зять был его правой рукой во всех темных делах. Ловкий, изворотливый, смышленый, расторопный, он обладал одной только слабостью –был невоздержен на язык, любил сболтнуть. Поэтому очень серьезных дел Чаплинский ему не доверял. В коротких словах передал ему подстароста разговор свой с Конецпольским и прибавил:
– Теперь, пане, за дело; самому мне некогда, да и неловко, а на тебя я надеюсь, как на каменную стену. Живо набери народу побольше, да поотчаяннее, наших не хватит; у него там видимо невидимо крестьян насажено на земле; тут двумя тремя сотнями не отделаешься, а надо, чтобы был отряд по крайней мере в тысячу.
– Постараюсь, пан Данило, только деньжонок отсыпь на угощенье.
– Этого добра не жалко! – весело вскричал Чаплинский. – Такое имение, как Суботово, денег стоит.
Он вынул из-за пазухи заранее приготовленный кошелек с деньгами и сунул его зятю.
– Торопись, торопись, пане, разговаривать теперь некогда! – возразил он Комаровскому, когда тот хотел еще что-то спросить.
Через несколько минут по уходе зятя Чаплинский что-то вспомнил, послал вдогонку за ним слугу, но его уже след простыл.
"Экий я дурак!" – ворчал про себя Чаплинский, – "забыл самое главное: надо было несколько раз наказать этому болтуну, чтобы держал язык за зубами и не говорил, зачем нам люди нужны, а я ему ни разу об этом не напомнил. Ох, как бы не упустить нам старого Хмеля, хитер он, как лисица". Это оказалось, действительно, большой ошибкой со стороны Чаплинского.
Комаровский так был доволен, что наконец-то они получили разрешение от пана старосты доконать своего врага, наезд на Суботово представлялся ему таким законным делом, особенно под прикрытием пана старосты, что ему и в голову не приходило соблюдать осторожность. Вербуя людей в шинках и корчмах, подговаривая мелких шляхтичей, он прямо говорил им, что они с зятем идут на Богдана, что недолго казаку важничать, будет он болтаться на виселице.
– А не на виселице, так отрубят ему голову, – с уверенностью подтверждал он.
В толпе, с которою говорил Комаровский, стоял и Брыкалок в длинной монашеской рясе и в нахлобученном на глаза клобуке. В тот же день вечером он явился в Суботово. Один из слуг Богдана уже прослышал от своего знакомого, что зять, пана подстаросты собирает зачем-то отряд, но зачем именно – он не мог объяснить своему хозяину.
– Видно опять татары появились! – в раздумье сказал Богдан.
– Какие новости, Брыкалок? – спросил он вошедшего к нему запорожца.
– Зять пана подстаросты собирал сегодня людей на площади, – ответил тот, почтительно кланяясь.
– Это-то я слышал, да зачем ему люди? Татары, что ли опять проявились?
– Какие татары! – махнул рукою Брыкалок. – Пан подстароста на тебя идет, захватить хочет Суботово.
– На меня? – удивился Богдан. – По какому же праву?
– Да видно так, без прав. Он хвалился, что ты скоро будешь на виселице.
– Ну, это мы еще увидим! – сказал Богдан. – Однако, все-таки дело плохо. Народу свободного у меня мало. Да и обнесут они меня, если я за них силою возьмусь.
Он о чем-то подумал и кликнул Марину. Брыкалок оставил комнату.
– Слушай, Марина, что я тебе скажу, – начал он. – Чаплинский хочет отнять у нас Суботово, людей, говорят, набирает. Мне непременно надо ехать в Чигирин, может быть, успею все предупредить, открыть его козни пану старосте, не может же быть, чтобы все это делалось с разрешения Конецпольского. А ты смотри, держи ухо востро. Довгуна я оставлю здесь на случай. Но вряд ли Чаплинский решится напасть так скоро. Людей собрать не так-то легко.
– Мой бабий разум глупый, Зиновий Михайлович, а все бы лучше ты меня послушал и остался дома. Знаю я хорошо старого волка: уж если он задумал кого погубить, долго ждать не станет. А что мы будем без тебя делать? Хлопы разбегутся, казаков мало, он же, поди-ка, много народу приведет. Богдан слушал ее задумчиво и, видимо, колебался.
– Я постараюсь завтра вернуться, Марина, а съездить мне непременно надо, непременно надо передать обо всем пану старосте и просить защиты; быть может, он мне и людей даст; должен же он помнить мои прежние заслуги, я ему ничего худого не сделал.
Марина с сердцем проговорила:
– Удивительный ты человек, Зиновий Михайлович; кажется, и довольно на свете пожил, а все рассуждаешь, как ребенок. Что за охота старосте заступаться за тебя? Чаплинский его правая рука, он без него мизинцем не пошевелит, а ты ему что? И прежде он тебя не особенно-то долюбливал, а теперь, когда ты с казаками связался, помяни мое слово, все паны от тебя отступятся. Ты думаешь, что я женщина, так уж и не понимаю, что тут делается, зачем к тебе все эти Довгуны, Брыкалки да запорожцы шляются. Эх, пан Зиновий, право, лучше нам за панами тянуть. Ничем тебя Бог не обидел, ни умом, ни ученостью, чем ты не пан?
Богдан посмотрел на нее с усмешкою.
– Вижу, вижу, что тебе уж очень бы хотелось паньей стать. Да быть-то этого никогда не может, никогда нам с панами не сравняться, все мы будем простыми казаками. А вот паньей-гетманшей, это ты можешь быть, – продолжал он в том же полушутливом тоне.
Марина взглянула на него своими проницательными черными глазами и покачала головой.
– Умный ты человек, Зиновий Михайлович, – сказала она тихо, –думается мне подчас, что умнее тебя на свете нет, а все-таки до булавы и бунчука далеко тебе, и это не так легко дается.
– Что ж, может и дастся! – гордо приосанясь и сверкнув очами, проговорил Богдан.
– Так ты едешь? – вздохнув, спросила Марина.
– Еду! – коротко отвечал он.
Як взяли Марусеньку лугами-ярами, Та повезли Марусеньку битими шляхами…
Чаплинский, отправив Комаровского, позвал слугу и велел привести пленного татарина. Пленник остановился у двери и угрюмо смотрел на своего нового господина, ожидая его приказаний. Пан подстароста прошелся два раза по комнате, остановился перед татарином и, заложив руки за спину, медленно проговорил:
– Так хочешь на волю?
Татарин угрюмо помолчал, потом сказал:
– Не смейся надо мной! Зачем тебе отпускать меня на волю, когда я твой раб? Аллаху, видно, так угодно, чтобы я служил тебе.
– Я над тобой не смеюсь! – отвечал Чаплинский. – Есть у меня дело, ты его можешь исполнить, и если за него возьмешься, я дам тебе свободу. Татарин встрепенулся, глаза его дико сверкнули из-под черных бровей. – Птице нужен воздух, а сыну Аллаха степь! – проговорил он. – Вижу, урус, что ты мне свободу дашь не даром, но я всякое дело исполню, лишь быть снова на воле. Ахметка хитер, ой, как хитер! Все может, что захочет. Говори, урус, скорей, какое твое дело?
Чаплинский отвел татарина вглубь комнаты и вполголоса начал говорить. Он затруднялся в татарских выражениях, но пленник впился в него глазами, подсказывал не только слова, но даже мысли, налету ловил его желания. Меньше, чем в четверть часа они условились. Чаплинский снова позвал слугу, велел отвести татарина, напоить, накормить его досыта и присматривать, чтобы не ушел.
