На горах. Книга Первая - Мельников-Печерский Павел Иванович (читаем книги онлайн бесплатно без регистрации TXT) 📗
До глубоких сумерек проходил он вдоль кручи. Воротясь домой, весь ужин промолчал, а перед отходом ко сну молвил Дарье Сергевне да матери Макрине:
— Решил я. Стану просить мать Манефу, приняла бы к себе Дуню… А вы уж ее не оставьте, Дарья Сергевна, поживете с ней, покамест будет она в обученье. Она ж и привыкла к вам… Обидно даже немножко — любит она вас чуть ли не крепче, чем родного отца.
Радостно блеснули взоры Дарьи Сергевны, но она постаралась подавить радость, скрыть ее от Марка Данилыча, не показалась бы она ему обидною. «Тому, дескать, рада, что хозяйство покидает и дом бросает бог знает на чьи руки».
Макрина еще больше, чем Дарья Сергевна, рада была решенью Марка Данилыча. «Большое спасибо скажет мне мать игуменья, что сумела я уговорить такого богатея отдать в обитель свою единственную дочку», — так думала довольная успехом своим уставщица. Перечисляет в мыслях, сколько денег, сколько подарков получит обитель от нового «благодетеля», а уж насчет запасов, особенно рыбных, нечего и думать — завалит Смолокуров обительские погреба, хоть торг заводи: всю рыбу никак тогда не приесть. Но этого мало показалось ревностной до обительских выгод уставщице, вздумалось ей еще поживиться на счет Марка Данилыча.
— О вашем решенье надо скорей отписать матушке, — обратилась она к нему. — Вы как располагаете дочку-то к нам привезти?
— Да уж лето-то пущай ее погуляет, пущай поживет со мной… Ради ее и на Низ не поеду — побуду останное время с Дунюшкой, нагляжусь ка нее, голубушку, — сказал Смолокуров.
— Значит, по осени? — молвила Макрина.
— Да, после Макарья — в сентябре, что ли, — ответил Марко Данилыч.
— Так я и отпишу к матушке, — молвила Макрина. — Приготовилась бы принять дорогую гостейку. Только вот что меня сокрушает, Марко Данилыч. Жить-то у нас где будет ваша Дунюшка? Келий-то таких нет. Сказывала я вам намедни, что в игуменьиной стае тесновато будет ей, а в других кельях еще теснее, да и не понравится вам — не больно приборно… А она, голубушка, вон к каким хоромам приобыкла… Больно уж ей у нас после такого приволья не покажется.
— Как же тому пособить? — сказал Марко Данилыч и задумался.
— Уж не знаю, как сделать это, Марко Данилыч, Ума не приложу, благодетель, не придумаю, — отвечала на то хитрая Макрина. — Отписать разве матушке, чтобы к осени новую стаю келий поставила… Будет ли ее на то согласие, сказать не могу, не знаю.
— А место, где построиться, есть в обители? — спросил Марко Данилыч.
— Места за глаза на двадцать, а пожалуй, и на тридцать стай достанет,сказала Макрина.
— Так за чем дело стало? — молвил Марко Данилыч. — Отпишите матушке, отвела бы местечко поближе к себе, а я на том месте домик выстрою Дунюшке… До осени поспеем и построить и всем приукрасить его.
— Разве что так, — молвила Макрина. — Не знаю только, какое будет на то решение матушки. Завтра же напишу ей.
— Да, уж пожалуйста, поскорее напишите, матушка, — торопил ее Марко Данилыч. — Завтра же, кстати, день-от почтовый, можно будет письмо отослать.
— Сегодня ж изготовлю, — молвила Макрина и, простясь с Марком Данилычем, предовольная пошла в свою горницу. «Ладно дельца обделалось,думала она. — После выучки дом-от нам достанется. А он, золотая киса, домик хороший поставит, приберет на богатую руку, всем разукрасит, души ведь не чает он в дочке… Скажет матушка спасибо, поблагодарит меня за пользу святой обители».
Недели через полторы получила Макрина ответ от игуменьи. С великой охотой брала Манефа Дуню в обученье и обещалась для ее домика отвести место возле своих келий. Насчет лесу писала, что по соседству от Комарова, верстах в пяти, в одной деревне у мужика его запасено довольно, можно по сходной цене купить, а лес хороший, сосновый, крупный, вылежался хорошо — сухой. Одно только не знает она, как строить домик. Галки, что пришли на Керженец плотничать, теперь все при местах, подряжённой работы будет им вплоть до осени; а иных плотников приискать теперь и за дорогую плату никак невозможно.
— Не матушкина беда, справимся без нее, — молвил Марко Данилыч, когда Макрина прочитала ему Манефино письмо. — Плотников я пошлю в Комаров. Отписать только надо, чтобы тот лес, коли хорош, тотчас бы купили и на место перевезли. Что будет стоить — сочтемся, завтра же пошлю рублев с тысячу впредь до расчета.
Зачинала бы только матушка дело скорей. Надо дом ставить пятистенный,немного помолчав, примолвил Марко Данилыч. — В передней три либо четыре горницы для Дунюшки да для Дарьи Сергеевны, в задней работнице горенку да стряпущую.
— Стряпущую-то, пожалуй, и не надо, — молвила Макрина, — кушанье будет им от обители, из матушкиной кельи станут приносить, а не то, если в угоду, с чапуринскими девицами станет обедать и ужинать. Поваднее так-то будет, они ж ей погодки (Одного возраста.), ровесницы — подругами будут.
— Этого, матушка, нельзя, — возразил Смолокуров. — Ведь у вас ни говядинки, ни курочки не полагается, а на рыбе на одной Дунюшку держать я не стану. Она ведь мирская, иночества ей на себя не вздевать — зачем же отвыкать ей от мясного? В положенные дни пущай ее мясное кушает на здоровье… Как это у вас? Дозволяется?
— Конечно, дозволяется, Марко Данилыч, — поспешила ответить Макрина. — И чапуринские девицы без курочки аль без гуська за обед в скоромные дни не садятся. Особо готовят им в матушкиной стряпущей. Вот насчет говядины али свинины, насчет, значит, всякого — этого до сей поры у нас не водилось… Потому, знаете, живем на виду, от недобрых людей клеветы могут пойти,по миру — говядину, дескать, едят у Манефиных, скоромничают. Ради соблазна не допущается… Да ваша дочка ина статья — матушка Манефа разрешит ей на всеядение… Можно будет когда и говядинки…
— Ладно, хорошо, — молвил Марко Данилыч. — А вот еще, чай-от, я знаю, у вас пьют, а как насчет кофею? Дунюшка у меня кофей полюбила.
— Так что же? — спросила Макрина.
— Да ведь кто пьет кофей, тот ков на Христа строит, — усмехнулся Марко Данилыч. — Так, что ли, у вас говорится?
— Полноте, Марко Данилыч. — Никогда от нас этого вы не услышите,возразила Макрина. — Всяк злак на службу человеком, сказано…
— А табак?.. Ведь тоже злак?.. — прищурив глаза и усмехнувшись, спросил уставщицу Марко Данилыч.
— А что же табак? — сказала она. — И табак на пользу человеком. Ломота случится в ногах — ничем, как табаком, лучше не пользует. Обложи табачным листом больну ногу, облегченье получишь немалое… Опять же мух изводить чего лучше, как табаком? Червяк вредный на овощ нападет, настой табаку да спрысни — как рукой снимет… Вот курить да нюхать — грех, потому что противу естества… Естеством и божьим законом носу питания не положено, такожде и дымом питания не положено, а на полезную потребу отчего ж табак не употреблять — божье создание, все едино как и другие травы и злаки.
— А насчет картофелю как? — спросил Смолокуров. — У меня Дунюшка большая до него охотница.
— Это гулёна-то, гульба-то (Так зовут за Волгой картофель.), — молвила Макрина. — Да у нас по всем обителям на общу трапезу ее поставляют. Вкушать ее ни за малый грех не поставляем, все едино что морковь али свекла, плод дает в земле, во своем корню. У нас у самих на огородах садят гулёну-то. По другим обителям больше с торгу ее покупают, а у нас садят.
— Ладно, хорошо, — довольным голосом сказал Марко Данилыч. — А как насчет служеб?.. Которы девицы у вас обучаются, в часовню-то ходят ли?
— Как же не ходить? Ходят, без того нельзя, — ответила Макрина. Марко Данилыч поморщился.
— Неужто за все службы? — спросил он. — Ведь у вас они долгие, опять же к утрени подымаются у вас раным-ранехонько.
— Зачем же живущим девицам за всякую службу ходить? Не инокини они, не певчи белицы, — сказала Макрина.
— По воскресеньям бы часы только стояла, а к утрене ходила бы разве только большие праздники — а то ее отнюдь не неволить: ребенок еще, — молвил Марко Данилыч.
— Так у нас и делается, Марко Данилыч, так у нас и водится, — сказала Макрина. — Вот чапуринские — вздумают, пойдут в часовню, не вздумают — в келье сидят, — никто не неволит их.
