Тамо-рус Маклай - Марков Сергей Николаевич (книги хорошего качества txt) 📗
Заболел Туй. Маклай ходил врачевать своего друга. Исцеленный Туй устроил пир и захотел даже обменяться именем с Маклаем!
Неутомимый Маклай отправился па шлюпке к острову Витязь, его встретил один из самых почтенных островитян – Каин. Здесь Маклай знакомился с гончарами (остров славился среди окрестных деревень добротной глиняной посудой). Островитяне – мужчины, женщины, дети – все вышли на берег для встречи с «тамо-русом». Многие из них хотели дать своим детям имя Маклая, но скромный «тамо-рус» не дал на это своего согласия. Возвратившись домой, Маклай выгрузил со шлюпки подарки – полсотни кокосов, саго и огромную связку бананов.
Жизнь в хижине не нарушалась ничем. Такие мелкие события, как появление змеи на рабочем столе, слухи о том, что люди Марагум-Мана, дети гор, готовят нападение на хижину, в счет не шли. Туй водил Маклая к неизвестной реке, ловил для него рыбу в море. Ульсен пел перед молодыми рыбаками, помощниками Туя, шведскую песню.
Бесстрашный Маклай с сумкой за плечами как-то отправился в горную деревню Теньгум-Мана, где его очень радушно встретили, порывались подарить «тамо-русу» свинью. Когда Маклай пошел обратно, его сопровождал почетный конвой – целый отряд копьеносцев. Рядом с копьеносцами бежали носители огня, держа зажженные поленья. Маклай привык к этому обычаю и не удивлялся, что его друзья таскают за собой всюду дымящиеся головни. На пути из Теньгум-Мана Маклай нашел вырезанные на стволе дерева знаки, свидетельствовавшие о том, что и у папуасов уже жила мечта о письменности. Проводники Маклая, зная, что он собирает животных, старались поймать для него ящерицу.
Довольный и счастливый, Маклай вернулся в хижину, где тосковал Ульсен, который вызывал к себе для ночевок Туя, чтобы не так страшно было одному. Ульсен обрадовался при виде живой свиньи, принесенной из Теньгум-Мана. Маклай немедленно послал половину свиного мяса в Боргу и Горенду, как только Ульсен успел освежевать свинью. Через день папуас из Бонгу принес в ответ на подарок Маклая бамбуковую трубку.
Герой Новой Гвинеи был весел, бодр, несмотря на частые приступы лихорадки. Он шутил с Ульсеном, угощая его бульоном из мяса черного какаду, довольно улыбался, когда за один час охоты ему удавалось убить шесть крупных птиц, скакал от радости, найдя новые письмена, вырезанные на деревьях. Он радовался, как ребенок, когда Туй со своим другом, односельчанином Лялу, пришли пригласить его на званый ужин, где будет подана тыква первого урожая (слово «тыква» они говорили по-русски). Первую тыкву на Берегу Маклая папуасы сварили, примешали к ней скоблянку из мякоти кокосового ореха и съели в один присест.
Часто – и палящим днем, и звездной ночью – Маклай слышал мерные звуки. Это гремели исполинские барабаны папуасов – барумы, сделанные из стволов огромных деревьев. Значит, в деревне будет пир. Папуасы натрут тела краской, взобьют волосы, украсят лбы перьями и принесут тушу свиньи, покрытую алыми цветами... Маклай знал, что он может всегда, как желанный гость, прийти на звуки барума, но он каждый раз шел на пир, только чтобы не оскорбить своих друзей отказом. Его приглашали на праздники, на похороны и тризны; у золотых костров посланец мира и дружбы рассказывал папуасам об иных странах, о России. Но Россию по-прежнему считали Луной.
«Человек с Луны» проводил ночи в гостеприимных хижинах, где стояли огромные телумы – статуи, а под потолком или над дверью висели кости казуара, черепах, свиней, собак, кожа ящериц и челюсти родственников. Женщины уже не боялись, как прежде, «тамо-руса», и некоторые деревни даже засылали к Маклаю сватов. Женщины Горенду как-то окружили Маклая и потребовали, чтобы он дал имя новорожденной. Подумав немного, «человек с Луны» назвал девочку Марией. Жители Били-Били хотели строить Маклаю хижину, звали его поселиться и в Бонгу. Узнав об этом, папуасы Богати обиделись и решили Маклая переманить к себе. Богати послала к нему свата Кады-Боро. Он обещал Маклаю трех лучших девушек в жены, прекрасное жилище, лишь бы «тамо-рус» не переселялся на Били-Били или в Бонгу. Маклай улыбался, благодарил свата и всю деревню Богати, а сам думал, как бы поскорей засесть за микроскоп и исследовать образцы папуасских волос.
Его звали на охоту за дикими свиньями, угощали напитком кеу, от которого у папуасов быстро соловели глаза.
Маклай делил горе и радость с людьми каменного века. Пусть только кто-нибудь осмелился бы поднять руку на друга смуглых людей – кремневый топор Туя, стрела Саула, которого спас Маклай на кабаньей охоте, уложили бы на месте любого врага.
«Слово Маклая крепко», – сложили новую поговорку папуасы.
Однажды Маклай сидел дома и писал заметки для Карла Бэра об антропологических особенностях папуасов. Увидев приближение гостей, Маклай отложил работу. Шла целая толпа – представители всех соседних сел. Они горячо стали просить чудесного русского никуда не уезжать, поселиться здесь навсегда и взять себе жен, сколько он пожелает. Оказалось, что деревни устраивали совещания, обсуждали на них все вопросы и наконец пришли. Что мог сказать «тамо-рус» в ответ на требование папуасского веча? Он сказал темнокожим друзьям, что если и уедет отсюда, то опять вернется. Насчет жен Маклай заметил, что женщины вообще много шумят, «тамо-рус» любит покой, – что же он будет делать, если все жены начнут шуметь? Деловой подход Маклая, его невозмутимость убедили сватов, и попытки женить «тамо-руса» на некоторое время были оставлены.
А вдоль всего Берега Маклая уже гремела папуасская песня, сложенная в честь русского человека. Он же неустанно ходил, записывал, рисовал, собирал коллекции; утешал плачущую женщину Кололь – она голосила о сдохшей свинье, которую кормила когда-то своей грудью, как это было принято в папуасских хозяйствах. Он вникал во все мелочи жизни папуасов.
Каин возил Маклая на пироге к острову Тиар. Они плыли мимо коралловых архипелагов, нашли огромную бухту, открыли устья рек и речушек. Достигнув цели, они были встречены тиарцами как лучшие друзья. Маклай вернулся, открыв тридцать островов и широкий пролив.
Вслед за этим он направился в Богати, где Кады-Боро, сват, устроил в честь гостя смотр невест. Маклай рассердился на Кады-Боро и пошел снимать панораму высоких зеленых гор.
Когда Маклай вернулся из Богати, страшный приступ лихорадки свалил его на жесткую постель. Ульсен причитал над Маклаем, как над покойником. Продукты шли к концу. Даже черные какаду куда-то исчезли из лесов.
20 сентября исполнился ровно год с того времени, как Маклай высадился здесь. Он записал в дневнике, что он за это время добился полного доверия туземцев и что сам уверился в них. «Я готов и рад буду остаться несколько лет на этом берегу», – так заканчивалась запись больного и голодного, но гордого своим успехом сына России, основавшего невиданную в истории школу человечности среди людоедов Океании.
А ведь это был еще молодой человек, двадцати шести лет, на вид юноша, хрупкий, болезненный, нервный, но несгибаемый, как сталь, в достижении поставленной перед собой цели.
Он наблюдал, открывал и даже к себе самому и своему здоровью относился как к предмету научного наблюдения.
12 октября он записывал в дневник:
«Заметил, что при недостаточной пище (когда по временам чувствуешь головокружение вследствие голода) пьешь гораздо больше, чем обыкновенно. Пароксизмы здешней лихорадки наступают очень скоро после каких-либо неблагоприятных причин, иногда в тот же самый день. Например, если утром ходил в воде по колено и оставался затем в мокрой обуви или пробыл несколько времени на солнце с непокрытой головой, – в час или два пополудни непременно наступает пароксизм. Сегодня Ульсен мыл свое белье в продолжение трех часов, ноги находились при этом в воде, температура которой на один или полтора градуса была ниже температуры воздуха, – в три часа у него был пароксизм, между тем как в предыдущие дни он был совершенно здоров...»
Маклай строго-настрого запретил Ульсену пить сырую воду и иногда сам грел для него чай, однако китобой украдкой доставал сырую воду и через несколько часов валялся, стонал и каялся Маклаю во всех грехах. Благоразумие не покидало Ульсена только в определенных случаях жизни. Например, как красовался он на острове Тиар перед папуасскими дамами и девицами во время знаменитого смотра маклаевских невест!
