Парижский оборотень - Эндор Гай (читать книги онлайн полностью без сокращений txt) 📗
Наконец до него донесся голос мадам Дидье:
— Франсуаза! Франсуаза! Как же мы позабыли-то?
Эмар с облегчением вздохнул. Он намеревался присоединиться к ним, как только они заговорят о посещении Жозефины. Однако тетушка продолжала:
— Все белье давно лежит в сундуке. Значит, и пропавшие простыни там.
Он с раздражением услышал, как обе женщины поспешили к сундуку и открыли его, ахнув от удивления. Потом они долго смеялись над собственной рассеянностью, твердя одно и то же, и Эмару показалось, что он вот-вот задохнется от гнева: «Да как же мы позабыли… Никогда б не подумала… Не знаю, что на меня нашло».
Днем выяснилось, почему женщины были столь равнодушны.
— У меня прямо камень с сердца упал, — сказала мадам Дидье Франсуазе, когда та наливала в тарелку густой суп.
— Oui, madame.
— И что это был за камень? — спросил Эмар.
— Мамаша Кардек никого к нам не прислала.
— А должна была? — проговорил Эмар, внезапно все поняв.
— Ну да, она вчера сказала Франсуазе, что пришлет весточку утром, если ночью что-нибудь случится. Ах, худшее позади. Ребенок на Рождество не появился.
Эмар поперхнулся.
— Суп как кипяток, — проворчал он. — Франсуаза, разве я недостаточно часто просил тебя не подавать его таким горячим?
— Oui, monsieur, — ответила кухарка, не сумев скрыть обиды, а когда выходила, трясясь от злости, добавила: — Просили — года три назад.
— Зачем ты грубишь? — спросила мадам Дидье, тоже рассердившись.
— Господи! — не сумев ничего придумать, выпалил Эмар. Хуже всего было то, что он сам понимал, как плохо обошелся с Франсуазой. — Теперь все примутся дуться по углам.
— Ну, ты сам виноват, и неплохо бы тебе помириться с ней поскорее.
Ему не оставалось ничего, кроме как пойти на кухню и уговорить Франсуазу перестать обижаться. Слезы лились потоком, как и ее воспоминания: она, мол, уже тридцать лет в семье, месье младенчиком еще был, она его на руках носила, пеленки грязные стирала, потому что мадам Галье вечно болела, а денег прачку нанять не всегда хватало — и так далее, и тому подобное, ad nauseam [35].
Эмар заставил себя сказать ей:
— Я знаю, что вы с тетушкой стали для меня роднее матери.
Эти слова дались ему с таким трудом не потому, что были неправдой, и не потому, что он не ценил самоотверженность этих женщин, а оттого, что мужчине всегда сложно выразить подобную благодарность.
Когда пришло время отправляться к мамаше Кардек, Эмар заявил, что он тоже идет туда. В голове крутились дикие планы обогнать под каким-нибудь предлогом женщин и предупредить мамашу Кардек о необходимости скрыть его присутствие в заведении вчера ночью, ибо было совершенно ясно, что она не послала гонца с известиями, понадеявшись именно на него.
Но возможности попасть в родильный дом раньше тетушки со служанкой не представилось, и как он ни изводил себя в поисках благовидного предлога, ни одной достойной идеи так и не появилось. Итак, он шел по морозцу и пытался казаться беспечным, хотя над его головой висел роковой меч. Им, конечно, расскажут о его вчерашнем посещении и всех тех тайных свиданиях, которые он мечтал возобновить, пусть и не мог думать об этой связи без отвращения.
Мамаша Кардек, как всегда, без улыбки приветствовала дам и неохотно добавила:
— Посмотрите, как мадам будет в первый раз кормить ребенка.
Мадам Дидье и Франсуаза в унисон воскликнули:
— Кого? Ребенка? Когда это произошло? Почему вы не послали к нам человека, хотя обещали?
Эмар не выдавал волнения, будто это совершенно его не интересовало, но на самом деле предпочел бы, чтобы, как говорится, земля разверзлась под ногами и поглотила его.
Мамаша Кардек было начала:
— Но я думала, что месье…
Однако оборвала прикусила язык и, ничего не объяснив, попрощалась. Многолетний опыт научил ее, что своевременный уход лучше десятка объяснений.
Впрочем, женщины особо их не ждали, сразу бросившись наверх; взмокший от волнения, но счастливый Эмар последовал за ними. Он был в шаге от падения в пропасть. Но случилось так, что в тот день он все же ушел домой весьма разочарованным, столкнувшись с двумя неприятными открытиями.
Ему даже понравилось, что Франсуаза не обращает на него внимания. Он охотно решил, что дело в мадам Дидье и Франсуазе. Но он не был готов увидеть такого ребенка. С детства ему внушали, что новорожденные похожи на Иисуса на руках мадонн с итальянских полотен или на младенцев с картин Греза, и потому костлявый, тонкорукий, волосатый и сморщенный уродец, которого Жозефина нежно прижимала к груди, потряс его. Что до женщин, то они затрепетали от восхищения.
Когда все трое, попрощавшись, спускались по лестнице, Эмар неожиданно заявил, что забыл у Жозефины носовой платок, хотя тот лежал у него в кармане. И, прежде чем Франсуаза сказала, что сходит за ним, снова поспешил наверх. Младенца успели уложить обратно в люльку, и Эмар ожидал, что Жозефина пылко прижмется теперь к возлюбленному. Или, еще не оправившись после родов, по крайней мере посмотрит на него с томлением и лаской.
Но он был встречен всего лишь вопросом о причине возвращения. Спокойные глаза Жозефины, прежде сиявшие страстью, теперь светились материнской привязанностью, совершенно ничего для него не значащей. Эмар не мог уйти просто так. Он остановился и произнес:
— Ну…
— Quoi, monsieur? — удивилась она. Раньше она не называла его «месье». Давнее обращение вырвалось неожиданно, став свидетельством изменившихся чувств. Но Эмар внезапно осознал, что она больше не его любовница, а просто служанка. Он задумчиво затворил за собой дверь и присоединился к ждавшей внизу мадам Дидье.
Дома он осмелился вновь уколоть тетушку, спросив об ужасном Роке, преследующем детей, рожденных в канун святого праздника.
На самом деле он был готов поверить, что во всем происходящем с ним имелась некая магическая подоплека.
Сомнений нет, его околдовали. Иначе разве решился бы он вступить в подобную связь, так сказать, под носом у тетушки, даже больше, прямо в ее доме? И Жозефина наверняка была под влиянием чар. Сейчас они развеялись. Он тоже почувствовал, что заклятие снято. Теперь он сможет оставаться дома и опять работать над книгой. Сможет вновь окунуться в дела оппозиционной партии, к которой принадлежал.
Задумавшись о своем, он едва услышал голос тети:
— Хотелось бы мне не бояться. Однако, признаюсь, я все еще сама не своя.
— Да уж, ребенок и впрямь страшненький, — рассмеялся Эмар.
— Новорожденные редко бывают очень красивы. Странно то, что он в первый же день сумел поднять головку. Никогда о таком не слыхала. Но Франсуаза утверждает, что она это уже видела.
— Вряд ли здесь есть повод поверить, что мальчишке суждено болтаться на виселице.
— Раз уж вынуждаешь меня, я тебе скажу: у меня нет ни малейших причин думать о плохом. Но меня гложут предчувствия. Честное слово, на душе кошки скребутся.
— Будущее покажет, — беспечно сказал Эмар.
— Может, покажет, а может, нет. Не исключено, что мы в первый и последний раз видели малыша.
— Почему?
— Мамаша Кардек отошлет его в Бретань к невестке, а Жозефина либо вернется к нам и будет паинькой, либо отправится обратно в свою деревню. Вот и делу конец.
Эмар выслушал это с совершеннейшим равнодушием. И удивился собственной холодности. Как? Неужели он переменился столь быстро?
Мадам Дидье позаботилась о бумагах на младенца, детских вещах и крещении. А еще заставила Эмара стать крестным отцом и выбрала ребенку имя, назвав его Бертраном, как звали отца Питамона. Эмар почувствовал укол совести и дал мальчику второе имя — Эмар. Ребенка записали Бертраном Эмаром Кайе; фамилию Кайе якобы носил вымышленный муж Жозефины, для всех окружающих отбывший в долгое морское путешествие.
Мадам Дидье заговорила о деле сразу после крещения:
— Теперь, Жозефина, тебе надо выбрать. Ты можешь вернуться к себе в деревню или остаться здесь.
