Жизнь Людовика XIV - Дюма Александр (серии книг читать бесплатно txt) 📗
Часовой несколько растерялся, подумав, что арестант бежит с согласия ла Мейльере. Два пажа, увидевшие раскачивающегося на веревке кардинала, закричали, но все полагали, что это по поводу тонущего монаха. Кардинал благополучно спустился, подбежал к ожидавшим его и, вскочив на лошадь, пустился в галоп вместе с друзьями по направлению к Мову. Для беглеца между Парижем и Нантом было расставлено 40 лошадей и он рассчитывал прибыть в столицу в ближайший вторник на рассвете.
Необходимо было торопиться, чтобы не дать времени солдатам запереть ворота улицы, по которой двигались беглецы. Под кардиналом была отличная лошадь, которая стоила де Бриссаку 1000 экю, но он не мог дать ей полную волю по причине плохой мостовой. Вдруг кардинал и его спутники увидели двух солдат, и хотя солдаты скорее всего ничего не знали, Буагерен посоветовал Гонди на всякий случай взять в руку пистолет. Такой совет не стоило повторять воинственному прелату, и он, выхватив оружие, направил его на ближайшего солдата, но в это мгновение солнечный луч, отразившись от дула пистолета, ослепил лошадь, она бросилась в сторону, споткнулась и сбросила седока на столбик у ворот, о который он разбил себе плечо. Спутники моментально подняли Гонди и посадили на лошадь, и хотя он ужасно страдал от боли, он продолжил путь и, чтобы не упасть в обморок, дергал себя время от времени за волосы.
Наконец, беглец со своей свитой прибыл в условленное место, где его ожидали де Бриссак и де Севинье. Сев в лодку, кардинал лишился чувств; его привели в себя, побрызгав водой. После переезда через реку кардинал уже не смог сесть на лошадь, и сопровождавшим пришлось искать место, где можно было бы спрятать его, и не найдя ничего, кроме скирды, они скрыли беглеца там вместе с одним из друзей. Де Бриссак и де Севинье отправились в Бопрео с намерением собрать тамошнее дворянство и вернувшись сюда отконвоировать кардинала. А ему пришлось просидеть в сене 7 часов, ужасно страдая от разбитого плеча; около 9 часов вечера началась лихорадка, а вместе с ней и жажда, неразлучная спутница ран. Но беглецы не смели выйти, боясь обнаружить свое убежище. Они сидели в страхе, увеличенном шумом отряда кавалеристов, который в поисках кардинала проехал мимо скирды. Наконец, часа в два утра посланный де Бриссаком дворянин, убедившись, что в окрестностях нет преследователей, положил кардинала на носилки и велел двум крестьянам снести его на гумно, где его опять спрятали в сено. На сей раз больного снабдили водой, и новая постель показалась ему превосходной.
Через 7 или 8 часов приехали со множеством лошадей г-н и г-жа де Бриссак и увезли кардинала в Бопрео, где он провел ночь. Между тем, собралось дворянство, и поскольку де Бриссак был очень уважаем в округе, то он скоро набрал 200 дворян, к которым присоединились Анри Гонди и герцог Рец с тремястами других. Однако теперь было уже поздно ехать в Париж, куда не могло не придти известие о бегстве кардинала и где, конечно, были приняты меры предосторожности. Падение кардинала с лошади испортило все дело. Решили отправиться в Машку ль, владение дома Рец, где беглецу можно было почувствовать себя в совершенной безопасности, поскольку тогда каждый владелец был в своем имении королем.
Известие о бегстве кардинала действительно пришло в Париж 13 августа, а в Аррас, где находился принц Конде — 18-го. Принц тотчас же написал Нуармутье следующее письмо:
«Милостивый государь! Я с величайшей радостью узнал, что кардинал Рец покинул свою тюрьму. Я всегда желал быть ему полезным в его несчастии, и если не помог ему прежде, то только потому, что он не доверял мне. Я пишу, чтобы выразить ему свою радость, и прошу Вас вручить ему мое письмо, если Вы сочтете это уместным. Прошу Вас, милостивый государь, быть уверенным, что у Вас на свете нет более покорного и преданного слуги, чем я.
Луи Бурбон».
Обстоятельства все более благоприятствовали юному королю. Он встречал зарю своей долгой жизни и своего великого царствования, и солнце, которое приняло девизом «Nee pluribus impar», лучезарно выходило из облаков, омрачивших блеск его рождения. В Париже Луи XIV опять нашел празднества и удовольствия, которые на время оставил для проведения коронации и случайностей войны. Король познакомился также с царицами этих празднеств — девушками Манчини, Мартиноцци, Комменж, Вильруа, Мортемар и г-жой де Севинье, известной красотой и начинавшей славиться своими письмами. С этого-то времени начались и первые любовные похождения Луи XIV.
Уже отроком Луи XIV обратил особое внимание на трех женщин. Первой была г-жа де Фронтенак, адъютантша принцессы де Монпансье, совершившая с ней орлеанскую и парижскую кампании. Де Монпансье упоминает об этой первой любви короля в своих исторических записках.
«До совершеннолетия устраивались время от времени прогулки. Однажды я ехала на лошади возле короля, а г-жа Фронтенак рядом со мной. Казалось, король находил большое удовольствие быть вместе с нами, королева даже заметила, что он влюблен в г-жу Фронтенак и распорядилась прекратить эти прогулки, весьма тем огорчив Луи XIV. Поскольку причины запрещения юноше объяснены не были, он предлагал королеве 100 пистолей в пользу бедных за каждую прогулку, полагая, что это побуждение победит леность королевы, что, по его мнению, и было причиной прекращения прогулок. Услышав отказ, Луи XIV сказал матери: „Когда я буду совершеннолетним, я буду ездить куда мне вздумается, а это время наступит очень скоро!“
Второй любовью Луи XIV была герцогиня де Шатийон, причем соперниками оказались герцоги Немурский и Конде. Легко понять, что король успеха не имел, причем, скорее по робости, нежели по целомудрию любимой им особы. Тем не менее, эта любовь наделала много шума, и все повторяли стихи Бенсерада:
Поберегите для другого
Вы прелести, о Шатийон!
По летам вы совсем готовы,
Король же — слишком молод он,
Он нежности вам напевает,
Но вашей пылкой красоты
Ведь то не удовлетворяет -
Вам мало детские мечты.
Любовью третьей стала м-ль Эдекур. Об этом пишет Лоре, «Историческая муза» которого описывала подряд все события от изобретения городской почты до отроческой страсти короля. Несколько ранее, по возвращении короля из армии, одна угодливая наставница — впрочем, если верить молве — взяла на себя труд дополнить воспитание короля практикой. Этой наставницей была г-жа Бове, камер-фрау королевы, которая по словам Сен-Симона, «несмотря на то, что была „стара и крива“, имела доказательства ранней возмужалости короля более положительные, чем те, за которые впал в немилость Лапорт». Однако вскоре все эти страсти уступили место новой любви, более пламенной и несколько неожиданной — король влюбился в Олимпию Манчини, племянницу кардинала Мазарини.
Когда эта девушка вместе с другими племянницами кардинала приехала ко двору и маршал Вильруа предсказывал их судьбу, что, отчасти, и сбылось — одна вышла замуж за принца Конти, другая за герцога Меркера, тогда никто не предполагал будущей красоты Олимпии — худой, с длинным лицом, большим ртом, тонкими руками и очень смуглой. Но, как пишет г-жа Моттвиль, восемнадцатилетний возраст произвел над ней свое действо — она пополнела, и эта неожиданная полнота, освежив цвет ее кожи и округлив лицо, образовала на щечках ее очаровательные ямочки: рот Олимпии стал меньше, а большие сицилийские глаза бросали молнии. В короткое время страсть короля к Олимпии Манчини сделала такие успехи, что кое-кто с беспокойством начал говорить об этом с Анной Австрийской, но королева отвечала лишь недоверчивой улыбкой.
Однако, на сей раз Луи XIV предался любви со всей страстностью своего возраста, и в отсутствие принцессы де Монпансье, все еще изгнанной, и герцогини де Лонгвиль, жившей все еще в уединении, Олимпия заняла место королевы двора и пользовалась всеми возможностями, которые может доставить благоволение короля. Несмотря на уважение к герцогине Меркер, в соответствии с ее положением при дворе, Луи большей частью танцевал именно с Олимпией, хотя бал открывал обыкновенно танцем с герцогиней Меркер. Впрочем, король так привык оказывать почести племянницам кардинала, что однажды, когда королева давала бал и пригласила в свой небольшой семейный круг английскую королеву с дочерью, которая уже выходила из детского возраста, король при первом же звуке оркестра, не обращая внимания на обеих принцесс, подошел к герцогине Меркер, взял ее за руку и занял место во главе танцующих. Анна Австрийская, как строгая ревнительница этикета, встала к, подойдя к ним, изъяла руку герцогини Меркер и шепотом приказала королю пригласить принцессу Генриетту. Досада Анны Австрийской не укрылась от английской королевы, которая подошла к ней с фразой, что у дочери ее болит нога и она танцевать не будет, но французская королева ответила, что ежели принцесса танцевать не может, то и король танцевать не будет. Английская королева, чтобы избежать развития недоразумения, позволила дочери принять запоздалое приглашение, и этим вечером король смог танцевать с Олимпией только третий танец.
